Часть VII
Считается, что, когда один из нас умирает, память о его крови навсегда остается в Кольце.
Кольцо всегда знает, кто его настоящий владелец или владелица.
36Северин
Северин сидел в своем кабинете, ожидая гостей. По его столу разливался вечерний свет, густой и золотистый, как яичный желток. Иногда он думал о том, как солнце смеет восходить каждое утро после того, что произошло.
Дверь открылась, и в комнату вошли матриарх Дома Ко́ры и Гипнос. Гипнос был одет в черное, а его бледные глаза подернулись красной пеленой.
– Ты пропустил похороны, – сказал он.
Северин ничего не ответил. Он не хотел скорбеть. Он хотел мстить. Ему нужно было найти Падший Дом и перерезать им глотки. Матриарх посмотрела на него, и на ее лице промелькнуло удивление: она узнала незнакомца с приема в Лунном Замке. Он надеялся, что ее рука все еще болит.
– Ты… – начала она, подняв руку. Но затем взгляд матриарха упал на ее Кольцо, и она замолчала, сложив руки на коленях. – Французское правительство и Вавилонский Орден у тебя в долгу. Ты и твои друзья помогли вернуть мое Кольцо и предотвратили возможный конец цивилизации.
Гипнос хлопнул в ладоши.
– Нет смысла это откладывать. Дом Ванф будет восстановлен. Ты станешь патриархом.
Он снял с пальца свое Кольцо и положил его на стол. Затем многозначительно посмотрел на матриарха, и она сделала то же самое. Из нагрудного кармана Гипнос достал маленький кинжал.
– Больно будет всего секунду, – мягко сказал он. – Зато ты вернешь себе то, что принадлежит тебе по праву, и станешь патриархом уже к Зимнему Конклаву в России. Тогда весь Орден признает тебя настоящим наследником Дома Ванф.
Матриарх не смотрела на Северина, и ее губы вытянулись в тонкую линию. Юноша уставился на свой письменный стол. Он так долго ждал этого момента… повторения теста двумя Кольцами. Он тысячу раз представлял себе этот момент. Их Кольца обагрятся его кровью – той же кровью, которую когда-то отвергли, – и голубой свет побежит по его рукам, проникая под кожу. Этот момент должен был стать для него избавлением. Невозможное должно было стать возможным, небо должно было превратиться в ткань, которую он мог сорвать и обмотать ею свои кулаки. Северин никогда не думал, что, когда этот момент действительно настанет, он будет ощущаться таким… пустым.
– Какая мелочь, всего лишь еще немного кровопролития, – сказал он, толкнув Кольца.
Гипнос озадаченно уставился на него.
– Я думал, ты этого хочешь.
Северин смотрел на Кольца на деревянном столе. Он моргнул, но не увидел ни одной вспышки голубого света. Вместо этого он видел светлые волосы и ногти, под которые забилась земля. Навсегда закрытые серые глаза.
Неужели этого недостаточно? Иногда я хочу, чтобы ты никогда не становился патриархом.
Вдруг на поверхность всплыло воспоминание о дне, когда Гипнос обманом заставил его дать клятву. Он вспомнил, как смотрел на Зофью, Тристана, Энрике и Лайлу. Они пили чай и какао, ели печенье. Он вспомнил, как хотел схватить этот момент и навсегда запечатать его в стекле. И вот к чему это его привело. Северин поклялся защищать Тристана, а теперь тот мертв. Он обещал заботиться об остальных, а теперь Падший Дом, знавший каждого из них в лицо, разгуливал на свободе. Выжидая. Без них он бы никогда не нашел Падший Дом. А из-за Северина за ними по пятам следовала смерть. Он не мог допустить, чтобы им причинили боль, но и не мог подпустить их слишком близко. Моргнув, он вспомнил, как прижимал к полу тело Лайлы и как их сердца бились в унисон. Песня сирены. Его мысли наполнило чувство вины. Вот чего стоили эти несколько секунд: теперь кровь Тристана вечно будет на его руках.
Глаза матриарха широко распахнулись.
– Так ты хочешь этого? – спросила она.
– Нет, – сказал он, резко встав со стула и выпроваживая их из своего кабинета. – Больше не хочу.
37Лайла
Лайла стояла у дверей кабинета Северина со стопкой последних отчетов в руках. Он сказал, что не обязательно приносить их лично. Но она больше не могла оставаться в стороне.
Иногда она размышляла над тем, насколько горе может сломать человека, если у него внутри и так не осталось ничего, кроме пустоты. Энрике не выходил из библиотеки. Зофья буквально жила у себя в лаборатории. Шутки Гипноса казались натянутыми и отчаянными.
Иногда горе накрывало ее такой тяжелой волной, что она не знала, как бороться с его неожиданным напором. В прошлом месяце она начала плакать, когда заметила, что запасы какао на кухне испортились. Никто не пил его, кроме Тристана. А потом она нашла пыльный черный шарик Ночного Кусаки у себя под кроватью. Она перестала носить траурные одежды два месяца назад. Правда, девушка все еще бродила по садам «Эдема» в надежде увидеть светлые локоны, услышать отголосок звонкого смеха.
В последнее время Лайла совсем не понимала, что ей делать. Северин посылал ей предметы, чтобы она прочитала их, но, кажется, горе заглушило ее способности.
Это началось после похорон.
Лайла пошла в мастерскую Тристана. Она не знала, что ищет. Может, какую-нибудь безделушку на память. Что-то счастливое, чтобы отогнать воспоминания о последних минутах его жизни: запачканные кровью волосы, потухшие серые глаза, лицо Северина, на котором разом отразились все его разбитые мечты.
Но она нашла совсем другое.
Это был секретный ящик, о котором не знал даже Северин. Внутри лежали проколотые булавками тела бескрылых птиц. Лайла вздрогнула: перед ней была разгадка таинственного исчезновения птиц из садов «Эдема». Она дотронулась до одной из булавок, и ее разум наполнили изображения. Тристан расставляет ловушки. Тристан ловит их, воркует с ними и плачет, когда вырывает им перья. Он наполняет ими свои маленькие миры, которые создает с такой любовью. Она слышала, как он шепчет умирающим от боли птицам:
– Видите? Все не так уж плохо… вам не обязательно летать.
Против своей воли она вспомнила слова Ру-Жубера, сказанные в оранжерее Дома Ко́ры:
– Его любовь, страх и расколотое сознание позволили мне легко убедить мальчишку в том, что если он хочет тебя спасти, то ему придется тебя предать…
Она все сожгла. Все доказательства безумства Тристана. И теперь она даже не могла с уверенностью сказать, что это было правдой. Лайла возвращалась к этим мыслям, и каждый раз это ощущалось так, словно она запускала пальцы в еще свежую рану. Она так и не рассказала Северину. Ей было сложно видеть его в таком подавленном состоянии. Лайла не хотела создавать для него лишних демонов: их и так было в достатке.
Она еще немного постояла у его кабинета и уже решила уйти, когда дверь внезапно открылась. Северин явно не ожидал ее увидеть и теперь смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Она покраснела, вспомнив те несколько секунд в Доме Сновидений, когда она наклонилась к нему, и он жадно прошептал «убеди меня». Сейчас они казались воспоминанием из далекого прошлого.
– Лайла, – выдохнул он, будто ее имя было проклятием, от которого он хотел бы избавиться. – Что ты здесь делаешь?
Лайла ждала этого момента. Она собрала в кулак всю свою смелость, чтобы сказать эти слова. Последние два года она думала, что она не должна ни с кем сближаться из-за возможности скорой смерти… но случившееся с Тристаном поменяло ее точку зрения. Она не хотела прожить жизнь, ничего не чувствуя, сколько бы ей ни оставалось. Она хотела познать все, что только можно, пока у нее есть время. Она не хотела, чтобы ее преследовали сожаления, и не хотела одной ночи. Ей было необходимо получить хоть один шанс. В тот момент Лайла почувствовала неудержимую решимость, которая заставила ее бросить отчеты на пол, подойти к Северину и поцеловать его.
38Северин
Седьмым отцом Северина был Похоть.
Похоть научил его тому, что из разбитого сердца получается прекрасное оружие, потому что его осколки особенно остры.
Однажды Похоть стал просто одержим одним юношей из ближайшего городка. Юноша разделял чувства Похоти, и Тристан с Северином много ночей смеялись над странными звуками, разносящимися по коридорам. Но в один прекрасный день юноша пришел в их дом и заявил, что влюбился в девушку. Ее выбрала его семья, и он собирался жениться на ней через две недели.
Похоть пришел в ярость. Он не любил, когда его бросали, и поэтому он нашел эту девушку. Он заставил ее смеяться, заставил полюбить его. Когда она сказала ему, что беременна, он ее оставил. Девушка покончила жизнь самоубийством, а юноша, который хотел на ней жениться, сошел с ума.
И, как подозревал Северин, Похоть тоже лишился рассудка. Он проводил целые дни, сидя на каменном балконе, наклонившись и свесив ноги вниз. Он словно ожидал, что в последний момент у него появятся крылья.
Накануне отъезда Северина и Тристана в Париж Похоть прошептал им:
– Похоть безопаснее любви, но и то и другое может вас уничтожить.
Северин оборвал поцелуй и отпрянул от нее.
– Что это, черт возьми, было? – выплюнул он.
На лице Лайлы промелькнуло смущение, но она быстро спрятала его, опустив глаза.
– Напоминание, – неуверенно сказала она, снова поднимая взгляд на Северина. – Что надо жить дальше…
Жить?!
– Мертвые не заслуживают, чтобы живые превращали их в призраков.
Она придвинулась ближе. Ее лицо выражало надежду: чувство, которое он не испытывал уже давно. Северин вспомнил, как бросился к ней вместо Тристана и закрыл ее своим телом. Ее, а не названого брата, которого он обещал защитить. Как она посмела говорить о том, чего заслуживают мертвые?