Ну что же, ее уборочные дела — это не моим делам чета. Мне надо что-то решать. Сначала я перезвонил Ванееву. Этот тот самый мой молодой помощник и опора, талантливый режиссер. Димка Ванеев. У него образование — нулевое. Но есть талант. Вот он нигде ничего добиться не мог. А ко мне пришел — и второй спектакль ставит. Под моим чутким руководством. А вот тезис о чуткости руководства стоит усилить. И я тут же вспоминаю бесподобную фигуру Ильинского. Скажите, с кем его можно сравнить из современных комиков? Есть ли такие мастера в мире? Не говорите мне про Чаплина, это две фигуры почти равного по силе таланта, и они из прошлого. Вы из современных кого-то назовите? Одни кривляки форменные, и кривляются как-то без изыска, без души, возьмем, к примеру, мистер Бин, или эта, бездарность в зеленой маске, как его Каррэ, нет Кэрри… На мой взгляд они вообще не актеры… Времена великих комиков прошли, вот что я вам доложить должен, господа хорошие…
— Дмитрий Аксентьевич, добрый день.
Знаете, я пока выучил его отчество, Аксентьевич! Я вообще плохо запоминаю фамилии, имена, тем более отчества. А приходится. У меня память больше зрительная. Увидев образ, лицо, картину, я уже никогда ее не забуду. А вот абстрактную информацию, типа чисел или имен — пожалуйста, забываю за милую душу.
Слышу, Димка весь напрягся, отвечает:
— Добрый вечер, Павел Ликсеевич.
Он умудряется в любом отчестве проглотить первый слог, но делает это настолько естественно и виртуозно, что сердиться на него нет никакой возможности. Иногда мне кажется, что он немного косит под Малечкина — хочет стать вторым человеком в театре…
— Ну, можно сказать, что и вечер.
Я намекаю, что настроен сегодня примиренчески, и опасаться меня не стоит.
— Я слушаю вас.
— Вот что, дорогой. Эту неделю прогоны делаешь вместо меня. Я должен… Я должен уехать. Неделю меня не будет.
Кажется, я придумал достаточно весомый аргумент. И тут же подумал: а почему бы и нет? Тем более, что есть повод. Конечно, раньше я бы искал повод открутиться от этой поездки. А если бы и поехал, то не более, чем на два дня. А теперь недельная пауза самое то, что мне нужно.
Почему недельная? Когда у меня какие-то серьезные неприятности, я от них отхожу два дня. Ровно. И напиваюсь, но не так сильно. Бутылочку разопью и хватит. Да, знаю, знаю, привычка пить в одиночестве — очень вредная. Но нет у меня того собутыльника, с которым можно было бы безопасно расслабиться. А, может быть, оно и к лучшему, что его нет. А вот такие стрессы — надо собираться с силами ровно неделю. Я говорил, что такого рода стрессы были у меня не слишком часто (и слава Богу). Но от каждого отходил неделю. Не пил, нет. А переключался. Меня лечит дорога. Лучше любого лекаря. Говорят, смерть еще лучший лекарь, но я это проверять не собираюсь. Пока что.
Приняв спонтанное решение, я уже знал, что оно будет лучшим в данной ситуации. Если буду что-то выдумывать, то точно ничего не получиться путного. Такие мои спонтанные решения, чаще всего и оказываются самыми верными. Говорят, испытал облегчение. Так вот, как только я придумал, что уезжаю на неделю, с меня точно гора свалилась. И какая она была тяжелой, эта самая гора! Я чувствовал, как лямки того мешка, в который я эту гору засунул, просто сдавили плечи. И сдавили так, что только теперь, когда не стало ни этой горы, ни этого мешка, ни этих трижды клятых лямок, я смог задышать полной грудью.
— А что с репетицией премьеры? — растревоженный голос Димочки мгновенно возвращает меня к реальности.
— Пока никаких действий. Сосредоточься на очередных прогонах. Пусть не расслабляются. Понял?
— Принято, Пал Лексеич.
— Ну и ладненько.
Я чувствовал, что Димочка что-то хочет спросить, да никак не решается. И хорошо, что не решается. Хорошо иногда быть начальником. И подчиненные стесняются задать неудобные вопросы, и с отдыхом можешь решать сам по себе, так, как тебе надо.
И тут я вспоминаю, что не такой уж я и начальник. И что есть такой Павел Константинович, и что существовать моему театру пол года, и то при самых удачных раскладах.
И при таких мыслях тут же захотелось срочно выпить. И выпить крепко. Но я уже это делал. А я два действия одинаковых подряд не совершаю. Старый режиссерский трюк. Поэтому я могу напиться, и крепко напиться, а вот в запой еще ни разу не сваливался. Бог миловал.
Да, вы заметили, что я часто говорю это слово «Бог». Говорят же, не упоминай всуе имени Господа твоего…
У меня с Богом сложные отношения. Я ведь не верую, я знаю, что он есть. Это большая разница — верить и знать. И мне кажется, что Он требует не трезвости знания, а всепоглощающего тумана веры. А я вот Знаю, что Он есть. И в этом знании и сила моя, и слабость. Потому что вера — это спасение. А знание — это скорбь. Я не посещаю церковь. Она противоречит моим знаниям. Я твердо знаю, что Он жаждет иного. А требует Веру. Вот такой парадокс получается. Так и не решил я пока что для себя этот парадокс. А поэтому все остается на своих местах.
Теперь осталось набрать Стасика Малечкина. Я набрал номер.
— Станислав Николаевич? (ну вот и готово).
— Да, Паллексееич… Как вашздоровье?
Я чувствую, что Стасик действительно обеспокоен, особенно моим здоровьем. Мы с ним не первый год вместе. И я себе льщу, что он действительно беспокоиться о моем здоровье, как человек интересуется здоровьем другого человека, а не как цепной пес хозяина беспокоится о сохранности хозяйских инвестиций.
— Стасик, я ведь могу тебе довериться, верно?
— КнешнаПалсеич.
Кажется, если так же будет волноваться Стасик, то от предложения останется только первая и последняя буква.
— Я чувствую себя не слишком хорошо. Но это не здоровье. Это другое.
— Я понимаю…
Ошарашенный Стасик впервые четко произнес фразу.
— Я на неделю уеду. У моего дяди юбилей. Семьдесят стукнуло. Надо к нему поехать. Будет очень неудобно, если не приеду.
— Кнешна, пнимаю.
— Я обещал Павлу Константиновичу подумать по поводу передачи. Я согласен. Только после того, как приеду.
— Кнешна, кнешна…
— Да, мы говорили о мерах по строгой экономии. Эту неделю пусть все остается по-старому. Приеду — буду прикручивать гайки. Сам. Ванеев будет вести репетиции. Ему уже звонил. Ну, все. Спасибо тебе, Станислав Николаевич. Всего хорошего.
— Ну что вы, Палсеич, это я вам обязан… Досвиданья.
Ну вот, еще одна гора свалилась с души. Пуская и поменьше, зато не менее тяжелая.
Глава девятаяСборы в не самую дальнюю дорогу
Главное было сделано. Тылы прикрыты. Теперь надо было собраться. И обеспечить себя билетами. Кто знает, сейчас, конечно, не летний сезон, но надо же как-то добраться до Винницы. А оттуда можно и к моему дяде махнуть — рукой ли, ногой ли, разницы никакой.
Мой дядя Михаил живет в маленьком провинциальном городке на самой окраине Украины (простите за невольную тавтологию). Этот городок имеет сложное двойное имя и гордую историю. Могилев-Подольский гордится тем, что был основан самим молдавским господарем (князем или царьком, по-нашему) Могилою. А тот самый Могила, митрополит Киевский, основатель Киево-Могилянской академии — это его родственник. Но потом в городе построили крепость. Река Днестр оказалась хорошим естественным оборонительным сооружением. В крепости оборонялись то турки, то казаки, а то и ляхи. А потом матушка Екатерина выкупила этот город за приличную сумму (чуть больше получили потом с американцев за Аляску). И стал этот городок русским. И в нем прошла молодость моих родителей. Так что еду я не только на юбилей, а, в первую очередь, к своим родителям. Как это Юра поет: «Еду я на Родину»? Ну так и поеду, куда я денусь. Решил, значит надо ехать.
Так. В магазин за подарками. Деньги? Сниму с карточки. Нет. Сначала надо было бы поехать за билетами. Заказать через администратора? Это чтобы в театре точно знали, когда я приеду? Обойдутся.
Я кое-как оделся. На сей раз максимально демократично: джинсовая рубашка вместе с хорошими джинсами и точно в тон джинсовая легкая курточка. Не могу я без пиджака или куртки, чувствую себя не в своей тарелке (на пляже не в счет). Как-то привык уже по Питеру без верхней одежды такого типа не передвигаться. Проверил, положил ли кредитку в портмоне. Она была на месте. Это радовало. Осталось надеяться, что счет опустошить не успел.
В коридоре встретил Машеньку, которая продолжала уборку. Я сообщил ей, что уезжаю ровно на неделю. Освободил ее от всей работы по дому, кроме поливания цветов. Уборку может сделать только один раз, перед самим моим приездом. Потом попросил ее приготовить мне чемодан и одежду в дорогу. Хотел еще раз попросить прощения за сегодняшнее, но передумал. Хорошо, что она принесла мне две таблетки цитрамона-форте. Как ни странно, но после таблеток мне стало легче. Голова уже не разрывалась, а только гудела, глухо и непрестанно.
Быстро покинул квартиру и отправился за билетами. На мое счастье, с билетами проблемы не возникало. А тут еще на вокзале меня ждало неожиданное сообщение: из-за проблем с Приднестровской республикой поезд на Кишинев идет теперь через Могилев-Подольский, а не через Котовск. И это не могло не порадовать. Получалось, что останавливаться в Виннице не придется. А там надо было бы ехать через весь город на Западный автовокзал, чтобы пересесть на маршрутку, чтобы быстрее добраться на место. Как любой ленивый человек, я пересаживаться не люблю. Загрузился — выгрузился, и все дела. Так и предпочитаю путешествовать. Единственное, что меня должно было насторожить, но не насторожило — голова еще не варила, было то, что кассирша настоятельно предлагала ехать на следующий день. Я же настаивал на отъезде сегодня же.
Пока стоял к кассе, обратил внимание на женщину, красивую, лет сорока пяти, с правильными чертами лица, прямым носом, гордым крепким подбородком и заплаканными глазами. Чаще всего я не утешаю посторонних женщин, а тут как-то… день, наверное, у меня такой выдался — все не так, как всегда. Оказалось, что она из Бендер. Маленького городка в мятежной Приднестровской республике.