— Извините, я вас, Павел Леонидович…
— Алексеевич.
— Простите, Павел Алексеевич, не пойму.
— Отчего же?
— Логики в ваших рассуждениях не видно.
— Знаете, я был в Бендерах, когда туда вошли молдавские полицейские и знаю, как они наводили там порядок. Так вот, если бы не Россия, там действительно был бы порядок. Кладбищенский.
— Ну, это вы, батенька, преувеличиваете.
— Это не я преувеличиваю, это вы тогда преувеличивали угрозу своей Великой Молдове. Но я не вижу в этом предмет для дискуссий. Скажите, какая ваша официальная зарплата?
— В смысле?
— Ну, в смысле, сколько вы получаете на своей работе?
— Тысячу двести лей.
— Это примерно сто двадцать — сто десять долларов.
— Скорее, сто двадцать, чем сто десять.
— Очень хорошо, а сколько вы платите зимой за отопление?
— Ну… это вопрос ниже пояса…
— Просто я хорошо знаю, какие цены на отопление в Кишиневе. И хорошо знаю, что тот же сантехник в ЖЭКе получает сто лей зарплаты — официально. И не говорите мне, что у вас так все хорошо и распрекрасно. Потому что большинство ваших соотечественников находятся на заработках. Какая-то часть по Европе, но намного больше у нас, в России.
— А вы, батенька мой, Павел Алексеевич, просто какой-то шовинист великорусский получаетесь.
— Да нет, я просто стараюсь оставаться честным человеком, и не более того. Вот, можно задать вам откровенный вопрос?
— Отчего же, я открыт для любых дискуссий.
Ага, сейчас его любовь к открытым дискуссиям мигом пройдет. Откровенный вы наш.
— Скажите, сколько вы воруете на своей работе?
— В смысле?
Лицо моего попутчика стало совершенно потухшим и стало выражать даже какую-то скрытую неприязненность.
— В том смысле, что прожить на сто двадцать баксов в месяц немыслимо даже в Молдове, поэтому вы должны как-то прирабатывать. Учитывая, что вы снабженец, думаю, вам прирабатывать нет необходимости. Вот в этом грузе, что вы везете, сколько контрабанды?
— Ни одной единицы! — как-то отчетливо громко произнес мой невольный собеседник. При этом он корчил мне рожи и делал какие-то странные знаки.
— Послушайте, я вас очень прошу, я понимаю, что вы в этом деле неопытный…
И он наклонился ко мне, обдав несвежим дыханием, наверное, забыл почистить зубы, начал отчетливо шептать:
— Если хотите, чтобы у вас были неприятности на таможне, скажите о чем-то таком соседу. Знаете, проводники, они все слушают. Я не знаю, как это получается, а потом все сдают таможенникам. Можете мне поверить. Каждый проводник что-то везет через границы. Чтобы у них проблем не было, они закладывают пассажиров. Например, скажите, что не знаете, куда спрятать не задекларированную валюту, можете быть уверенным, что вас и купе будут обыскивать со всей тщательностью, на которую таможенники способны. Ляпните что-то про украшения или про технику в бауле — у вас тут же ее изымут, вы даже пискнуть не успеете. Большинство контрабанды пресекается благодаря стукачеству. Запомните это, друг мой. Поэтому говорите в вагоне про все, что угодно, только никогда не говорите про то, что действительно важно.
— А у меня нет проблем с таможней: везу сувениры родителям, золота, валюты и драгоценностей с собой не везу.
Интересно, я что, идиот, возить кэш через границу, если у меня есть кредитная карта? В любой точке Украины могу снять деньги.
— У меня тем более. Каждая единица задекларирована…
И ровно через минуту появилось заспанное лицо проводницы. Я рассчитался за чай, поблагодарил за лимон, который мне положили в стакан, договорился, что в следующий раз обязательно закажу двойную порцию чая, тем более, что машенькины бутерброды надо будет как-то уничтожить. Судя по всему, сосед в этом деле составит мне приличную компанию. У него с аппетитом должно быть все в полном порядке.
В подтверждение моих слов сосед вытащил из чемодана сверток, в котором оказалась курица-гриль достаточно приличных размеров, жирная, покрытая аппетитной золотой, местами чуть почерневшей корочкой. Феофан Леонидович Макаронский вытащил курицу из пластикового пакета, снял фольгу, разложил пакет на столе, чтобы не капать на одежду, аккуратно взял курицу за лапы, повернул к себе хвостовой частью и тут же впился голодным жадным укусом прямо в куриную задницу. Сок брызнул по его лицу, глазки тут же закатились в туманном блаженстве, меня тут же чуть не стошнило, и я понял, что только появится следующая станция, как мне понадобиться глотнуть свежего воздуха. Воздух в купе, и без того достаточно спертый, мгновенно пропитался запахом дешевых острых специй. У меня даже дыхание перехватило. Слава Богу, что до ближайшей станции оставалось всего пару минут (это был один из самых коротких перегонов на нашем пути). Я извинился и, под согласное мычание соседа, выскочил из купе.
Глава одиннадцатаяЗапах женщины
Когда я через десять минут зашел обратно в купе (мы только отъехали от станции Сольцы и лишнего повода мне, некурящему, торчать в тамбуре не нашлось), то попутчик уже курицу приканчивал. На пакете, как на поле боя, валялись обглоданные и разгрызенные на труху кости. Тут теперь даже кошке делать нечего. Казалось, что мой сосед собирается уничтожить курицу до основания и очень в этом деле преуспевает. На пакете красовалось только два куска грудинки, которые он с успехом рвал зубами.
— Фнаете, пофему я опофдал ф куфе? — произнес голодный попутчик, еле открывая набитый едой рот. Я пожал в ответ плечами, по-видимому, это было воспринято, как сигнал рассказывать дальше.
— Эфо фсе зафах фенфины…
— Что?
Но сосед только что отправил в рот последний кусок курицы, который оказался слишком велик и теперь старательно пережевывал его, выпучив глаза и напрягаясь так, что я стал подумывать, не надо ли спасать его от мясного завала, заодно, прикидывая, как это делать в наших походных условиях. Но вот сосед еще больше вытаращил зенки, сделал шумное глотание с довольно неприличным призвуком (я тут же подумал о том, что некоторые выпускают газы, когда поедят, а вот некоторые умудряются еще и до того)…
— Я хотел сказать, что во всем виноват запах женщины.
— Что???
— Дорогой мой, в этой дороге вы преодолеваете четыре таможни: русскую, белорусских — две и украинскую, кстати, самую зловредную. А мне приходится проходить на две таможни больше!
— Это интересное замечание, а при чем тут женщина?
— Это не женщина, это ее запах!!! Точнее, это мой проверенный прием…
— В смысле?
— Знаете, если я буду проходить каждую таможню так, как принято, то мне никаких денег не хватит груз довести в целости и сохранности. Или его цена в конечной точке окажется такой, что мама не горюй!
— А при чем тут запахи?
— Это все просто до… неприличия просто.
— Вот как? (я вложил в эту фразу максимум иронии).
— Не думайте, я что делаю, обычно именно так (он сытно отрыгнул): я появляюсь со своим грузом почти перед самым отправлением и влезаю в ближайший вагон. Зачем, спросите вы, вижу, что хотите знать!
Мне знать не хотелось, но я уже боялся пожать плечами, потому что это было сигналом, который сосед воспринимал однозначно.
— Так вот, я протаскиваюсь по вагонам со всеми своими причандалами, протискиваюсь, создаю массу неудобств всем, и себе, в первую очередь. И только для того, чтобы оценить контингент, который проводниками в этом поезде… А большинство проводников — женщины. И мне нужна только одна из них. Это третий вагон… Я ее не видел, но я ощутил ее запах. Понимаете?
И он закрыл блаженно глаза… А я подумал о том, насколько женщина должна не мыться, чтобы ее запах ощущали уже в коридоре… Хотя…
— Сейчас будет перегон Дедовичи — Сущево, мы по нему идем около часу… Самое время будет навести мосты…
— Наверное, вы знаете уже все бригады, которые едут по этому маршруту?
— Ошибаетесь, этот маршрут для меня раза два в году, не чаще.
— Вот как?
— Да… с вашего позволения, я минутку отдохну…
Я понял, что огрызки со стола убираться не будут, вздохнул, а сосед мгновенно, отклонившись на полку захрапел, да так громко, что мне стало не по себе. И за что я прогневил Господа, если придется засыпать под этот рев?
Интересно, какая это должна быть женщина, чтобы клюнуть на этого типа? Хотя, что я знаю о типах? Может, он обаяшка невиданная и берет своей неземной красотой и обаянием. Красота такого типа, когда вдоль и в высоту примерно одинаково? Я просто обалдел, представляя, какую девушку (женщину) он может обаять… что же, иногда иметь художественное воображение бывает не слишком приятно.
Понимая, что рев этого лося я долго выслушать не смогу, я выскочил в проход. Двери соседнего купе были приоткрыты. Там сидели две старушки. Они сидели с открытыми ртами, прислушиваясь к тому, что происходит тут по соседству. Мне было понятно их состояние. Но и не более того. Помощи от меня им дождаться было трудно. Я пожал плечами, перехватив их полный ужаса взгляд, для большей убедительности развел руками и отправился посмотреть, или не могу с кем-то пообщаться, пока мой попутчик не отправился за запахом женщины.
Пообщаться было не с кем. Я потолкался в тамбуре. Посетовал на то, что отсутствует вагон-ресторан, тут же получил два приглашения присоединиться к столу (у нас очень отзывчивый народ, особенно в том, что касается поесть) и три-четыре предложения закурить. Мне стоило большого труда от всего отказаться. Время быстро неслось по стыкам рельсов железной дороги, как будто забивало клинья между мной и соседом. И все-таки я не последняя сволочь.
Памятуя, что попутчик собирается через пару минут отправиться в экспедицию за странным запахом, но не тайги, я вернулся в купе. До Дедовичей оставалось еще три-четыре минуты, как сосед мгновенно перестал храпеть и очнулся.
Он внимательно посмотрел на стол, быстро догрыз какую-то, чудом упущенную, косточку, широким, хорошо отработанным жестом смел остатки пиршества в большой полиэтиленовый пакет, который тут же отнес из купе вон. Он вернулся, запихивая на ходу в пасть три-четыре ментоловых жвачки, думаю, что без сахара.