Мы покинули квартиру, я галантно подал Машеньке руку, а через четверть часа мы были в небольшом ресторанчике со стандартным названием «Андижан». Не сомневайтесь, что Гиви, который этот ресторанчик держит, прекрасно разбирается в том, какой должна быть пахлава, а тем более, какими должны были быть настоящие хачапури.
Пока мы ели и пили легкое грузинское вино (слава Богу, грузины не перестали поставлять в Россию сухие благородные вина), я присматривался к Машеньке — к ее манере говорить, отшучиваться, наклонять голову с небольшим подворотом вправо, к ее манере есть — весьма сдержанной и даже изысканной. У Машеньки чувствовалось хорошее воспитанием, и отточенные манеры, которые тщательно скрывались, только есть движения, которые ты делаешь на подсознании, они-то и выдают твои манеры. Простота и скромность — это тоже признаки высокого стиля. Странно. Мы никогда не задумываемся о том, кто и почему находится с нами рядом. Какие невидимые нити соединяют двух людей, пусть временно, пусть понарошку? Я иногда пытаюсь восстановить цепочку тех или иных событий, это полезно, особенно, если в спектакле ты подобную цепочку выстраиваешь. Я иногда пытаюсь это сделать, но потом быстро сдаюсь, понимаю, что ничего у меня не получится, ничего не выстроиться, тем более, ничего не осознается.
Будучи человеком более-менее интеллигентным, я вел с Машенькой достаточно светскую беседу, мы обсуждали последние новости культурной жизни столицы, Машенька набросилась на примитивистов, которых не принимала и не воспринимала, причем никаких — от Пиросмани и Шагала до митьков и иже с ними. Самое интересное, что я где-то подобные рассуждения слышал, даже не просто подобные, а один к одному… Как это она сказала? «Инфантильная картинка воспринимается только инфантильным умом». Странно. Где-то кем-то… Странно. Нет, не помню. «Лубок имеет право на существование, как традиция, но подстраивание под традицию, в которой нет традиционной же сущности, выглядит жалко». И это было. Давненько не слушал так заумно выстроенных фраз. Да и из моих знакомых на подобные сентенции были способны немногие, а двоих мастеров таких фраз уже нет с нами. Ладно, чего голову ломать, там где другие ломают ноги?
— Машенька, а кто ваши родители? Мне кажется, вам дали весьма приличное воспитание. Не могу понять, как вы оказались на этой работе…
— Вы хорошо платите…
Это было правдой.
— И у меня достаточно времени на самообразование и самосовершенствование.
Ну вот, поставила меня на место при помощи двух предложений и двух длиннющих слов, которые слитно можно произнести только после хорошей подготовки.
— Значит, к вопросу о родителях мы не возвращаемся?
— Значит…
— Хорошо, тогда о другом. Учеба? Я понимаю, что ты что-то закончила, или я не прав?
— Вы и не лев… Давайте оставим мою скромную персону в покое. Меня немного, вру, меня очень сильно смущает, что вы уделяете мне столько внимания. Я не привыкла…
Последнюю фразу Машенька оборвала на полдороги и уставилась в окно, за которым ничего интересного не происходило. Почему-то мои вопросы действительно задели ее, раз она позволила себе осторожную грубость.
— Хорошо. Давай перейдем к театральным событиям? Ты следишь за театром?
— Ну, конечно, раз работаешь у театрального мэтра, надо быть в курсе последних событий.
— А из современных режиссеров кто тебе больше всего нравиться? Ответ, что я не принимается, это будет или откровенность, которую я приму за подхалимаж, или подхалимаж, который так и останется неоцененным.
— Тогда Виктюк…
— Вот как?
— Ну да, он немного эпатажен, но все это очень стильно… Не изящно, не авантюрно, не красиво, а именно стильно. Наверное, «стильно» — самое правильное слово…
— Ну вот смотри, Машутка, например, я хочу поставить спектакль «Золушка» по Шварцу. Чтобы осуществить это мероприятие, я должен придумать какую-то художественную концепцию. Что в такой ситуации делает Роман Виктюк? Он закручивает пьесу, как закручивают усы стражники сказочного королевства, все роли играют полуобнаженные или полностью обнаженные мальчики, а примерка туфельки мальчиком-принцем мальчику-Золушке превращается в акт фут-фетишизма. И зачем?
— Да, он провокационный, но при всей его провокационности он во многих случаях точно смотрит в суть вещей. Нет смысла перекраивать классическую историю, если ты не способен высветить ее по-новому. А у него получается…
Вот эта фраза «Нет смысла перекраивать классическую историю, если ты не способен высветить ее по-новому».
Эта фраза тоже в моей жизни уже звучала…
Что это?
Дежа-вю?
Мне пора к психиатру?
Что со мною происходит? Эта девочка не может шпарить настолько знакомыми фразами, значит, мой мозг хочет, чтобы она шпарила знакомыми фразами… И что это все значит? Кажется, так говорил о старый покойный друг, прекрасный актер и замечательный человек, Валерий…
— Что с вами?
— Извини… что?
— Что с вами? Вы как будто отключились, и лицо стало таким бледным…
— А? Ничего, Машенька, ничего… Просто показалось…
Машенька напряглась в ожидании того, что я начну объяснять причины своего напряжения… А я не знал, как уйти от этого разговора. Признаться симпатичной девушке, что у тебя не все в порядке с головой как-то не хотелось.
Но тут на помощь мне пришел Гиви. Он самолично принес шашлык, который своим острым пряным запахом заполонил все небольшое пространство между мной и Машенькой, и на время скрыл меня от настороженного взгляда девушки. Гиви любит мариновать мясо в острых кавказских травах, отчего мясо приобретает неповторимый аромат. Он вообще неплохой парень, хотя все его официанты — смазливые мальчики, которых он предпочитает смазливым девочкам. Но это небольшой секрет для большого числа посвященных. Случайным посетителям, вроде Машеньки, эти подробности не нужны абсолютно.
Я впился в кусок сочного мяса и тут мне в голову пришла спасительная мысль, а что, если… И я тут же уцепился в эту мысль, уцепился настолько, что это отразилось на моем лице. Машенька, скорее всего, не поняла, что со мной происходит, но точно ощутила, что что-то происходит…
— Павел Алексеевич, что с вами?
— Ой, Машенька, это… это называется муками творчества… Извини…
— Да что вы, Павел Алексеевич… Вы меня извините, я такая дура бываю… Просто я вас никогда таким не видела…
— А, да, ничего… кушай, кушай… Я пока подумаю…
— Да я сыта…
— Странно, ты кушаешь меньше, чем Дюймовочка… Вот оно!
— Что оно? — голос Машеньки отражал ее испуг.
— Решение, Машутка! Решение! Я теперь все знаю… Извини… Вот оно! Вот оно! Эврика! Точно!
Надо было отдышаться. Меня переполняли эмоции, я чувствовал, что нашел именно то, что должен был найти, то, что называется режиссерским ходом. И все вокруг перестает существовать, странное чувство, но мир исчезает, все исчезает. Остаются только я и моя идея… Ах, да, еще что-то мешает… какая-то странная штучка… Вот она…
— Я сейчас вызову такси и ты поедешь домой, а я к себе — мне надо сосредоточиться, ок? Ну и ладно…
Машенька в ответ сдержанно кивает головой. Люблю сообразительных девочек.
Глава двадцать четвертаяНеожиданно приятные стороны театральной режиссуры
Вообще-то это решение не касалось спектакля, точнее, не касалось его напрямую. Оно касалось немного другого аспекта событий, которые развивались своим путем, и только потом я понял, что именно так они и должны были развиваться.
Самое интересное началось после того, как я оказался дома. Записочка с телефонным номером, который я оставил по неосторожности у себя на тумбочке, куда-то бесследно исчезла. Вообще-то Машенька не имела привычки сметать мои бумажки, разве что… Разве что она сделала это по недоразумению или нарочно? Нарочно? Ревнует? А повод? Разве я давал ей повод? И разве я думаю о ней, как об объекте страсти? Глупости! Пусть мне выколют глаза, если это правда… Черт! Тут же стало печь вокруг глазниц. Еще напророчу… Хватит играть с силами, с которыми играть не стоит. Хорошо, что у меня фотографическая память на числа, в особенности на номера телефонов. Я даже телефонную книжку не веду — все у меня в памяти и намного надежнее, чем в памяти компьютера, сохранено.
Во всяком случае, у меня есть возможность проверить последнее утверждение. И вот, я его проверяю. Номер… Все цифры выстраиваются у меня в голове, подобно звеньям простенькой головоломки. Получилось. Сложилось. Вот оно… Набор.
— Мария?
— Да, простите, а кто это?
— Н-да, у вас действительно девичья память… Это Павел Алексеевич, неужели не узнали?
— Ой, извините, Сереженька, я вас действительно не узнала…
По-видимому, это должно было означать, что ее мама на страже, и совсем-совсем рядышком.
— Сереженька, так Сереженька… Вы знаете, у меня есть одна идея… небольшая, но интересная, может быть, нам надо было бы ее обсудить. Лучше при личной встрече. Вы меня понимаете?
— Ой, как это интересно… можно узнать подробности?
— Приезжайте, адрес вам известен, только кузнеца с собой брать не надо?
— Какого кузнеца? Ой, простите, я плохо расслышала…
— Никакого. Ни вашу маму, ни, тем более, мою бывшую тещу. Договорились?
— Буду через полтора часа. Раньше не доберусь, честное слово…
Ну, по поводу честного слова дело такое… молодое, все равно не поверю…
— Жду.
Говорят, что краткость — это сестра таланта. А моя идея? Она еще окончательно не сформировалась, но возникла твердая уверенность, что эта девушка, Мария, каким-то странным и непонятным, пока еще, мне образом, связана с моим премьерным спектаклем. Не зря я ее встретил тогда, когда ехал на встречу с Новицким? И не зря маман-с (так в минуту злой иронии я называл Варвару Сергеевну) так настойчиво втирала мне эту… хм-хм… девицу?
Девушка вида ужасного схватила мужчину прекрасного, как дальше в той страшилке из старой-старой сказки? И, кажется, старина Шварц и эту сказку переделывал? Почему же мне хочется поставить именно этот спектакль? Неужели комплекс «Принцессы Турандот» не дает и мне покоя?