И что со мной происходит? И что она значит для меня? И что она значит во мне?
И я понимаю, что не могу определиться с тем, кто это «она».
Появляется Мария и тут же опрокидывает размышления вдребезги. Я вижу, как она счастлива…
— Ну что, мы побежим к тебе?
И я согласно киваю головой…
Глава тридцать седьмаяМастер и Маргарита
Прошло пять дней. Наверное, это были самые сумбурные дни в моей жизни. Мария то появлялась, то исчезала. Машенька… Машенька больше не приходила. В тот день, после первой репетиции с Марией, меня в прихожей ждала ее записка, которая кратко сообщала мне, что та не может больше находится в моем доме ни минуты… Я несколько раз звонил ей, но телефон молчал. Машенька упорно меня игнорировала, как будто я нес в себе заряд бубонной чумы, который передается по мобильному телефону от человека к человеку при обычном разговоре.
Та тревога, которую я испытывал, почему-то не проходила. Нет, дело было не в том, что Золушка в спектакле так и не появлялась, пока ее роль вычитывали, а я собирался проводить то, чего больше всего терпеть не мог: кастинг молодых актрисок. Меня уже обсели всеведущие агенты всяких малолеток, готовые рвать друг друга зубами за эту роль. А я никак не мог решиться на какой-то конкретный выбор. В конце-концов я его сделаю. Но парад невест это как-то не по мне…
И все-таки я не мог точно вычленить, разобраться, проинтегрировать проблему и решить — что же меня так сильно тревожит. Я понимал, что эта тревога существенная, что она означает что-то важное, мимо чего я прошел, так и не заметив, что-то такое, что должно сыграть решающую роль в моем будущем существовании, но что это, черт меня подери?
Когда ты задаешь вопросы, тогда получаешь на них и ответы. Чтобы расслышать ответы, надо быть к ним готовым. Примерно такая закономерность бытия.
Первый из ответов я получил поутру шестого дня… Да, да, да… Мария была у меня и мирно спала, не подозревая, что ее новый поворот судьбы уже медленно поднимается на мою лестничную площадку. Я уже готовил кофе, с ужасом взирая на гору посуды, которую мне же придется и перемыть. Во всяком случае, ни одной чашки для кофе под рукой не оказалось.
Надо было что-то делать, предпринимать, но мне все было невмоготу. Все как-то не хватило смелости набрать телефон кадрового агентства и пригласить на работу новую домработницу. Я как-то не мог решиться на то, чтобы признаться себе: Машенька покинула меня, ее уже нет, ее уже не будет. Кажется, я слишком сильно к ней привык. А тут еще разговор с Максимовым, моим знакомым, профессиональным хакером. Разговор, который вынуждал меня принимать решение, к которому я был еще не готов, я не успел еще обдумать и просчитать все его последствия. Пока что идея, которая возникла после этого разговора, казалась мне гениальной, но это было только лишь чувство. Эмоции, и ничего большего…
И вот, когда я все еще обдумывал новую, почти что гениальную, идею, как раздался звонок в дверь. Конечно, Машенька бы открыла и сообщила, кто же, в конце-концов, ломится ко мне в такую рань, а так пришлось все делать самому. На пороге квартиры стояла Маргоша, она же Марина Александрова Вторметова, она же мать Марии, которая сейчас мирно спала в моей постели. Ситуация возникла преглупейшая, но я не собирался раздумывать, как поступать, просто открыл дверь, открыл и точка. В конце-концов, мы взрослые люди. Что она может мне сказать такого, чего я еще не знаю?
Дверь раскрылась с неожиданным скрипом, как будто не хотела впускать Маргошу ни за какие коврижки. Маргоша, вся грозная из себя, грознее тучи грозовой, пересекла порог и углубилась в гостиную. Я захлопнул дверь и поплелся за неожиданной гостьей.
— Павел Алексеевич! Я пришла к вам, не просто как посетительница, я пришла к вам как женщина, как мать, в конце концов.
Маргарита Александровна стояла с прямой спиной, высоко задрав подбородок, как будто ей вставили спицу как можно более снизу, и протащили до самой до макушки. Я еще никогда не видел, чтобы так плохо играли рассерженную фурию. Обиду она еще хоть как-то играла, а вот оскорбленное самолюбие сыграть не получалось никак. Поскольку я молчал, а пауза, так театрально и так ошибочно взятая Маргошей, явно затянулась, потому что, уж кто-кто, а я-то знаю, что лучшим средством от театральной паузы является ответная пауза, получилось, что посетительнице пришлось продолжать разговор.
— Так вот, Павел Алексеевич, я пришла узнать — тут ли находится моя дочка? Она уже неделю не ночует дома. И вообще, я не знаю, что происходит с девочкой и какие у вас намерения по отношению к ней.
— Она здесь.
— Это возмутительно.
— Чем же?
— Вы ее компрометируете… Это недопустимо…
— Скажите еще, что я лишил ее девственности.
— Что? Как вы… как вы смеете? Вы говорите возмутительные вещи…
— А вы несете возмутительную чушь. Мария — женщина совершеннолетняя и самостоятельная. И это достаточно для того, чтобы я не давал вам никакого отчета о своих действиях.
— Вы… вы… вы взрослый человек, и должны понимать, что для моей дочери эта связь, это чувство, то, что она испытывает к вам, это…
— Марина Александровна, вам нечего тут больше делать.
— Как это нечего? Я без доченьки никуда не пойду!
И она визгливым голосом, быстро и громко, как будто боялась, что я вытащу ее за шкирку на лестничную площадку, заорала:
— Маришенька! Доченька моя! Мы идем домой!
Я налил себе чашечку кофе, бросил две таблетки сахарозаменителя, поморщился: кофе оказался слишком остывшим и таблетки не обещали быстро раствориться. А совершенно горький кофе мне поутру явно не шел.
— Мари-шааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Еще раз проорала мамаша, наблюдая за тем, как я с противной миной поглощаю тепловатый кофе. И тут появилась Мария. Она была только в моей рубашке, натянутой на голое тело. Не знаю почему, но каждая женщина считает своим долгом поутру натянуть на себя одну из моих рубашек. Этот феномен давно отмечен в кино, но все равно, мужская рубашка на голом женском теле остается одной из излюбленных женских одежд…
— Мама… Что ты тут делаешь?
— Мариша, мы идем домой, если Павел Алексеевич не соблаговолит сделать тебе официальное предложение, я вынуждена буду…
— Мама, да ты что, мама…
— Я не перенесу твоего позора! (Слишком театрально.)
— Мама! Оставь эти понты для приезжих. Иди домой, хорошо…
— Доченька, как ты можешь…
Маргоша попыталась сыграть подавленность, растерянность, переходящие в крайнюю степень негодования. И опять сыграла решительно отвратительнейшим образом. Н-да, театральная школа у Марии та еще… Придется из нее это выбивать, ничего, я уже позвонил Варваре Ильинишне Красавиной, прекрасной отставной актрисе, та из Марии сделает человека.
— Мама, Павел Алексеевич предложил мне роль в новом спектакле. Роль в премьере, понимаешь?..
— Так это, вы репетируете? — попыталась включить дурочку мамаша… Из рассерженной фурии ей надо было перейти в образ мокрой курицы. Переход не слишком-то получился. Впрочем, проглотив самую важную часть информации, Маргоша никак не могла осилить ее всю и задала еще один глупейший вопрос:
— Но как же свадьба, доченька, вы ведь…
— Мама, иди домой, прошу тебя, не мешай мне. Хорошо? Я справлюсь как-то сама…
— Сама? Но… разве можно, сама? Нет, я должна…
— Мама, я тебя прошу, выйди, очень прошу…
Мария почти вытолкала Маргошу из кухни, а потом с трудом и боем вытеснила и из прихожей, практически выставив родную мать из моей квартиры. И меня это вполне устраивало…
— Пашик…
Она называла меня «Пашик», почему-то это искривление имени нравилось ей больше всего…
— Да?
— Мы расстанемся?
— Да…
— Глупо…
— Это не из-за мамаши…
— Вот как? А в чем же тогда дело?
— Машуня, скажи честно, ты меня любишь?
— Ну, я не могу так сказать… я ведь сплю с тобой, правда?.. Ты самый лучший мужчина, который был у меня, это точно…
— Ну что же, ты начала с правды, а потом решила подсластить ее грубой лестью. Нет, я не обижаю тебя, я тебя учу наблюдательности. Когда ты решилась сказать правду — ты раскрылась, расправила плечи и уголки рта у тебя сжались. В конце твоей речи ты сжалась в защитный комок, замкнулась в раковину — и это было очевидно…
— Еще один урок актерского мастерства?
— Что тебе интереснее: стать моей женой или сделать карьеру актрисы?
— То есть?
— Кухня, киндер, кирха — или софиты, слава, поклонники, одиночество?
— Конечно, второе… А совмещение невозможно?
— Невозможно. Или… Или…
— Тогда определенно второе.
— Это был искренний выбор. Поздравляю. Идем.
— Куда?
— К компьютеру. Мне надо тебе кое-что показать. Это важно. Сегодня в обед ты официально подписываешь контракт. И больше мы не встречаемся.
— Совсем-совсем не встречаемся?
— То есть абсолютно. Это значит: мы не встречаемся, не спим вместе и не трахаемся в театральных закоулках либо еще где. Точка. Но я остаюсь твоим наставником и режиссером. Теперь только официальные отношения. Так надо. В первую очередь для тебя. Понятно?
— Угу… а сейчас мы еще можем… по-тра-хать-ся… А?
Она говорит это и игриво царапает пальчиком меня по полуобнаженной груди.
— Господи, какая же ты ненасытная сучка!
— Да, я такая, — скромно потупив глаза в пол, признается Мария…
Глава тридцать восьмаяПочему до меня так долго доходит правильная мысль?
Что лучше всего подогревает интерес к премьерному спектаклю? Правильно, скандал! И скандал надо готовить заранее. В принципе, скандал был готов, а вот актрисы на роль Золушки все еще не было. Она должна была быть трогательной, ранимой, с твердым, несгибаемым характером. А где найти такую среди современных актрисок, получивших крещение в тупейших сериальных ролях? Из-за обилия сериалов их столько крутится в глупой надежде получить хоть сколько-нибудь заметную роль, что диву даешься тому, что на них еще пишутся хоть какие-то роли, что что-то играется, и что домохозяйки плачут, глядя на кривляния очередных новомодных бездарных див.