— Павел Алексеевич, вы меня все-таки напугали изрядно. И зачем вы себя так изводите, вот, видите, я ведь прав, абсолютно прав. Вам вредно тянуть на себе такую ношу.
— Павел Константинович, давайте все спокойно обсудим. Как мы и хотели.
— Конечно, конечно, присаживайтесь.
— Итак, почему вы решили, что необходимо закрыть именно мой театр? И как вы себе это представляете? У меня сейчас аншлаги…
— Да, вы тут правы. Знаете, я ведь не просто так пригласил вас на этот разговор. У меня все расклады на руках.
Новицкий задумался, потом потянулся к папке, в которой лежали бумаги, явно хотел что-то достать оттуда, но передумал, положил на папку руку и продолжил:
— Если говорить честно и откровенно, я не могу поддерживать то число театральных коллективов, которые содержал фактически. Примите это на веру. Тут дело не только в финансовой стороне, но и в морально-этической. Я не могу требовать от своей компании и компаньонов строгой экономии, если сам буду по-прежнему демонстрировать неумеренные расходы.
Тут Новицкий взял паузу. Он ждал, что я вставлю какую-то реплику, чтобы сориентироваться и продолжать разговор в зависимости от моей реакции. Но я был уже в форме. Я взял паузу и молчал. Ему ничего не оставалось делать, как продолжить разговор.
— Я говорил уже вам, да и неоднократно, что театр — это моя самая сильная страсть. Я не смогу отказаться от театра вообще. Поэтому я принял решение… знаете, Павел Алексеевич, оно далось мне очень непросто… да… Так вот, я принял решение поддержать только один из четырех театров, которые сейчас финансирую.
— И это не мой театр?
— Ну, давай посмотрим. Рассуждаем вместе. Один театр муниципальный и я могу от него спокойно отказаться — он не пропадет. Пусть о нем голова болит у Матвиенко. Тут все просто. Остаются три. Театр-студия Макса имеет еще одного спонсора, там всего три толковых актера и Игорь сказал, что его компания этот театр не бросит — там не такие большие затраты.
Игорь Оверченко — еще один известный бизнесмен, близкий к Газпрому. Не настолько близкий, но все-таки в его обойме. Он был достаточно скуп, и меценатство не было его коньком. Театр-студию Макса он поддерживал только потому, что единственной — и главной актрисой в этом театре была его любовница. Мариша не блистала как актриса, но благодаря Максу стала светиться и в небольших сериалах. А там, смотри, и до серьезных ролей дойдет, если папик раскошелится. Когда Игорь подошел ко мне с предложением частично спонсировать мой театр, он имел ввиду именно спонсорство продвижения Маришы. Мне это было всегда противным. Кроме того, это было противно и самому Новицкому, тот подобного блядства никогда не потерпел бы. И для меня такая позиция мецената дорогого стоила — я за ней был как за каменной стеной. Теперь же, получается очень простой кульбит: мне дорога к Оверченко закрыта, и закрыта навсегда. Такие мелочные обидчивые типы отказов не прощают. Так, надо бы подумать, кто еще бы согласился хоть что-то, хоть как-то, хоть на какое-то время вложить в мой театр. А Новицкий продолжал свои рассуждения, но при этом указательным пальцем уже не ткнулся мне в живот, а уткнулся в ту самую папочку, которую пока что не раскрыл.
— Остается твой театр и театр Виктора. Вот и весь простой выбор.
— И ты выбрал театр Виктора? Он настолько успешнее?
— Он намного перспективнее.
— Объясните, если вам не трудно. Я что-то не понял…
— Конечно, мы же для этого тут и собрались. Скажи, сколько у тебя было премьер за последние два года?
— Четыре. Готовится пятая. Но и без премьер у меня был стабильный аншлаг. Мои спектакли всегда вызывали к себе большой интерес.
— Это не обсуждается. Это верно. Но из этих пяти премьер скажи откровенно, сколько твои спектакли? Только твои, а не поставленные помощниками и тобой только поправленные? Сколько? Только честно?
— Вы сами знаете — ни одной, ноль, зеро!
— Именно. Знаешь, ты всегда был честным со мной. Это мне в тебе нравится. Но пойми. Те спектакли, которые держат интерес к твоему театру — это только твои постановки. Фактически, ни одна из премьер себя не окупила. Да, они сыграли свою роль катализатора. Да, чувствовалось, что ты приложил к ним руку мастера, но не более того. Нетвои твои премьеры быстро умирали. А твои спектакли остаются в репертуаре и содержат твой театр. Но, согласись, это ведь не дело! Сейчас не время жить старыми заслугами! Надо что-то делать новое, интересное. Посмотри на Виктора. У него за этот же период семь премьер и все его. Да, две из них — безусловный провал. Но остальные четыре успешны. А одна — шедевр! И этот шедевр продержится не один сезон! Не мне тебе объяснять, что премьера — кислород любого театра. Я не спорю, твоя идея нового спектакля неплохая. А если бы тебе еще удалось затянуть на главную роль Хабенского, даже в качестве приглашенной звезды, согласен, даже в таком варианте это был бы успех. Но Хабенский отпадает по независящим от нас причинам. Я действительно решил приказать отменить твою премьеру.
— И как теперь быть?
— Я понимаю, что вы беспокоитесь о своем будущем. У меня есть к вам серьезное предложение. Думаю, оно вам понравится.
— Почему?
— А вы сначала выслушайте меня, не возражаете?
— Конечно, я весь во внимании.
— Ну, так-то лучше.
Новицкий щелкнул немного раздраженно пальцами правой руки. Тут же появился официант с новым кофейником. Новицкий налил себе тот же неизменный наперсток кофе, выпил его, после чего продолжил:
— Я предлагаю вам переквалифицироваться. Вы будете вести театральное ток-шоу. Удивлены? Ну-ну, подумайте, взвесьте все, попробуйте, вы увидите, какая захватывающая штука — телевидение.
— Но у меня нет никакого опыта.
— А мы продумали это. Продумали. Это шоу тоже требует вливаний, хотя и не таких больших, как целый театр. И все-таки. Вы будете вести вместе с Ванадием Алаховым.
— Самим Алаховым?
— Понимаю вашу иронию. Да, Алахов ничего не смыслит в театре. В театре смыслите вы. Поэтому это будет ваше шоу. Алахов передаст вам навыки шоу-мена, после чего из этого шоу исчезнет. И это будет только ваша программа. Конечно, если понадобиться, чтобы кто-то разбавлял ваше шоу своим присутствием, мы его можем вписать в обойму. Но это планируется именно вашим шоу. Подумайте об этом.
— Обещаю подумать.
— Ну, это замечательно. Знаете что, давайте договоримся — сделайте одну пробную передачу. Согласитесь, это ни к чему вас не обяжет. Не получится, не захотите — воля ваша, будете в свободном плавании. Но я все-таки настоятельно прошу, заметьте, именно прошу вас сделать одну-единственную пробу. Согласны?
— Вы же знаете, Павел Константинович, я не могу отказать вам ни в чем, тем более, в такой просьбе.
— Ну и замечательно. И поверьте мне — решение остановить финансирование вашего театра — вынужденная, но необходимая мера.
— Вот как? Когда объявить труппе о роспуске?
— Ну, Павел Алексеевич, давайте так, вы же знаете, я не такой уж и тиран. Если быть откровенным, вы еще можете какое-то время держаться на плаву. Вот и Станислав Николаевич Малечкин считает, что за счет зрительского интереса ваш театр может продержаться как минимум, пол года. А что там будет, кто его знает? Конечно, сейчас вы в худшем положении. Виктор уже получил финансирование на новую премьеру. У вас премьеры не будет. Так что, думаю, вам придется просто держаться какое-то время на плаву, барахтаться, экономить, а потом постепенно начать сокращения, увольнения или через пол года собрать труппу и объявить театр банкротом. В любом случае, выбор будет только за вами.
Я пожал протянутую руку Новицкого, поднялся и пошел на выход. Шел я прямо и ровно — маска супермена все с меня никак не слазила. И всей я кожей чувствовал, как по «Благодати» разливается и благоухает особенная, только этому месту присущая, благодатная благодать.
Глава седьмаяТяжелые последствия
Этот день действительно выбил меня из колеи. Впервые репетицию провел мой коллега и главный помощник, Димка Ванеев, режиссер, из молодых, именно он должен был ставить новый спектакль. А сейчас провел (впервые в своей жизни) стандартный прогон перед вечерним спектаклем. Это было нелегко. И ему нелегко, и мне. Мне не только потому, что я чувствовал себя униженным и оскорбленным, но и потому, что выпитое уже просто не помещалось в мой организм и выходило из него наружу. В какой-то момент я с ужасом подумал о том, что застанет в квартире Машенька, когда придет поутру убираться. Но эта мысль как появилась, так и исчезла. Я смешал водку с ликером, капнул туда пару рюмок рома, добавил чуть-чуть медицинского спирта, все это смешал со стаканом темного пива, чтобы вкус оказался помягче, получилось еще пол-литра отменного пойла. Я прикончил его где-то между часом и тремя ночи. Точнее вспомнить уже не могу, потому как все остальное оказалось в плотном густом тумане, из которого даже ежик бы не выбрался, куда мне, простому советскому человеку, браться…
Кажется, когда я вырубился, я зачем-то куда-то полз…
Очнулся я от того, что мое тело погружалось во что-то теплое. Вода неожиданно попала мне в нос, и я поперхнулся, начал неловко как-то барахтаться, оттирая воду с лица и стараясь понять, что же произошло.
Я как-то принял более-менее устойчивое положение, локтями упираясь в стенки ванной. Она у меня довольно большая. Без джакузи, я не люблю этих всех наворотов, это все лишнее. Ванная у меня просто просторная и вместительная, так, чтобы при необходимости можно было и женщину с собой покупать. Да и не только искупать ее, сердешную… Я, как мужчина, который еще на пенсию частями не вышел, очень даже могу… Вот только не сейчас. Сейчас мне не до могу… И не до хочу.
Бля… а кто ж меня в ванну-то заснул и воду пустил? Стоп! Кто меня с полу подобрал? Я что все сам? Не верю!!!
И я попытался кого-то позвать, но издал горлом только какой-то нечленораздельный хрип.
Никакой реакции.