Попробовал еще раз. На сей раз получилось получше, какие-то звуки вырвались из горла, но звучали они как-то не слишком…
Никакой реакции.
И тут я обиделся и издал зычный стон, который, будь я в нормальном состоянии, пронзил бы дом до самого подвала. Получился негромкий писк.
Но писк был услышан. Дверь в ванную открылась, и оттуда появилось голова Машеньки. Она заглянула только частично, так, чтобы не оказаться полностью в сфере моего обзора.
Я понял, что это она, скорее всего, приводила меня в божеский вид, от этого я почувствовал, что сгораю от стыда, мне стало нехорошо, и я попытался спрятаться в ванну с головой, но не рассчитал свои силы, моя левая опорная рука вылетела куда-то вверх, вылетела нелепо и по странной непредсказуемой траектории. Я начал валиться на оставленный без опоры бок, погружаясь в воду с головой, чувствуя, что сейчас начну тонуть. Я пришел в неописуемый ужас. Это сейчас, на трезвую голову, я понимаю, что вряд ли утонул, воды в ванную было налито не так уж и много. А тогда мне было совершенно паршиво. Поэтому сама ситуация, при которой я начал заваливаться на бок, привела меня в ужас — мне показалось, что я нахлебаюсь воды и утону. Вот идиот! Я уже достаточно нахлебался чего-то покрепче обычной воды!
Что такое паника взрослого человека, напившегося до чертиков? Правильно! Куча бесполезных движений рукой, потом крики и хрипы, которые не содержат слов, а только нечленораздельные звуки. В общем, ничего примечательного и красивого в этом нет.
Я понял, что Машенька пришла мне каким-то образом на помощь. Я не осознал, каким именно. Я продолжал барахтаться, хотя намного увереннее. Но моя рука, которая болталась где-то там, наверху, совершила какое-то резкое, непонятное движение, врезалась во что-то массивное, чего быть на ее пути не должно было. Я почувствовал, что мою голову никто не держит, а еще услышал грохот падения…
Кажется, это барахтанье все-таки немного отрезвило меня. Я сумел укрепиться каким-то чудом в ванной, после чего принял полусидячее положение и посмотрел на пол. Там сидела Машенька и плакала, по-детски размазывая кулачком слезы по щекам.
Тут у меня в голове начало что-то проясняться. Еще мысли были нечеткие, а действия не совсем поддавались объяснению, но они становились осмысленными. Более или менее.
Из этих более-менее мыслей сложился образ. И получилось, что что-то в Марии не то. Не то скулы еще больше расширились, да нет, ах, вот оно что… Машенька впервые была не в форме — не в той одежде, в которой я привык ее видеть, а в простеньком сереньком платьице с довольно смелым вырезом, из которого следовало, что она обладает маленькой (несомненно) и упругой (скорее всего) грудью.
— Маш… ты чего… А? — прохрипел я кое-как, понимая, что спрашиваю какую-то херню, но ничего другого мне пока в голову не пришло.
Маша перестала плакать, всхлипнула еще, вытерла последние слезы. Потом всхлипнула еще, но на сей раз без слез. Ее лицо как-то удлинилось, ах, да, это я ж смотрю на нее сверху. Я чуть постарался усилить картинку, поймать фокус. Ничего путного из этого получилось. Лицо Маши вновь заширокоскулилось. Ну и че мне надо? А Маша, чуть привсхлипывая, тихо так говорит:
— Ну и напугали вы меня, Павел Алексеевич… Я думала, вы умерли. Честное слово.
— Мну не так просто заломать… Уййй… череп!!!
И я хватаюсь за голову… И в нос мне шибает не слишком хорошим запахом, с одной стороны, хорошо, что начинаю ощущать запахи, а с другой… С другой стороны на кой мне такие запахи под нос, хотя с другой стороны — сам же их и произвожу…
— Маш…
— Да, Павел Алексеевич…
— Я щас открою слив, а ты вруби холодный… самый холодный душ… И бегом отсюда!!!
— Хорошо, Павел Алексеевич…
Машенька заливается густой краской… Я же пытаюсь нащупать цепь, которая соединена с пробкой, но неловко теряю равновесие и снова рушусь бесформенной грудой на дно ванны, но на сей раз без паники, понимая, что не утону… Я пытаюсь вновь возвыситься над уровнем ванны, мне это как-то удалось.
— Ой, что же с вами делать? — вздыхает Машенька. Она уже стоит на ногах. Платье ее довольно серенькое, но открывает ножки до выше колен и получается, что ножки у Машеньки очень даже неплохонькие. Интересно, чего это я раньше не обращал на этот вопиющий факт внимания? Впрочем, какого я сейчас обращаю на это внимание?
Я пробормотал что-то, но на сей раз я сильно смущался, поэтому получились нечленораздельные звуки. Что-то вроде звуков му… Тогда Машенька подошла к ванной, наклонилась так близко ко мне, что я даже почувствовал, что она вот-вот коснется своей кожей моего голого тела, отчего мне сразу же стало как-то не по себе, раздался звук вытаскиваемой пробки и вода ринулась куда-то вниз. Еще две секунды и на меня обрушился ледяной душ. Наконец-то я заорал. Орал я долго. Достаточно долго для того, чтобы заметить, что Машеньки в ванной комнате нет уже. Мне хватило сил подняться, подхватить трубку душа и сделать несколько раз контраст: сменить воду с круто-горячей до обжигающе-ледяной. Постепенно ко мне возвращалась способность соображать. Это ведь такой страшный, возможно, самый страшный момент в жизни — момент обретения памяти. И тут я вспомнил все, что предшествовало тому, как я напился. И мне захотелось напиться опять. Напиться до безумия. Напиться и тут же забыть все то, что было всего на дистанции в один день. И я заорал. Орал что-то совершенно звериное, орал так, что даже мой пропавший голос прорезался и начал рвать стены узкой ванной комнаты.
Неожиданно дверь открылась и ввалилась Машенька, наверное, она перепугалась моего дикого крика и решила, что я снова куда-то рухнул. Наверное то, что я не задернул шторку смутило Машу, потому как она еще больше покраснела и захлопнула дверь ванной…
Это что же получается? Я что, ее смущаю своим голым видом? Вот дурак старый — повернулся к девочке во всей своей красе, да, пора тебе на пенсию — из большого-то секса давно на отдых пошел. Потрясаешь чреслами, блин, позорно-то как все это, позорно…
И тут мне в голову пришло, что это именно Маша меня приводила в человеческий вид! Боже мой! Так это она меня раздела, заволокла в ванную, обмыла, уверен, что эта вода была, как минимум, вторым смывом… Но все равно запах был тот еще… Ну конечно, а кто же еще? И она, именно она все тут убирала. Интересно, каков был масштаб разрушений? Это же надо, напился, как свинья. Ублюдок. Заставил девочку работать. Кто ее знает, захочет ли она остаться вообще, может, увеличить ей зарплату, или премиальных насчитать? А, что это я леплю, скоро самому не за что будет жрать… Вот, блядь, жизнь развернула.
Так, матерясь, ругая себя еще худшими словами, которые я, уже придя в какое-то подобие сознания, отказываюсь приводить, дабы не травмировать неустойчивую психику читателя, я вытащил свое обремененное алкоголем тело из ванной и встал перед дилеммой, что делать дальше. Звать Машу после последнего события как-то не хотелось. Не звать — тоже глупо. Мне бы хотя бы в халат облачиться, а там посмотрим. На всякий случай, я прикрыл чресла полотенцем, впрочем, обмотать его вокруг бедер не получилось — полотенце оказалось слишком куцым.
— Машенька, принеси мне халат… и полотенце побольше.
Тут же дверь открылась и в достаточно тонкую щель пролезла рука Машеньки сначала с полотенцем — большим и махровым, а потом и с халатом — не самым моим любимым, сиреневым, слишком теплым к тому же, но все-таки, можно сказать, комплект. Пока я вытирался ярко-оранжевым полотенцем с сиреневым котом в самом центре (терпеть не могу этот тещин подарок, верх безвкусицы), как появилась еще раз рука Машеньки, которая аккуратно бросила на пол шлепанцы в мою любимую клеточку. Так я оказался почти в состоянии привести себя в человеческий вид.
После этого я мужественно вышел из ванны и отправился в гостиную, чтобы сидя в любимом кресле, привести свои мысли хоть в какое-то подобие порядка. Пора было серьезно обдумать тяжелые последствия прошедших полутора суток.
Глава восьмаяПервые аварийные мероприятия
— Машенька, простите, я сегодня не в форме, извините, просто слишком захотелось забыться…
— Вам не надо извиняться, Павел Алексеевич, у меня работа такая. Вы вольны делать все, что считаете нужным.
Тон ответа спокойный, но чувствуется, что она меня осуждает… Нет, а какого дьявола я должен перед ней оправдываться? Кто она такая? Домрботница? Так пусть и домработает, а не морализирует тут… Работа у нее такая… какая такая? Ну, блин, я влип…
— Вы, наверное, считаете меня алкоголиком и беспробудным пропойцем? Поверьте, это со мной случается крайне редко. Нет, я не вру. Случается, но крайне редко. Вот вы работаете у меня уже полгода, а со мной такое впервые.
— Извините, мне надо продолжать работать.
Странно, но я почему-то имел какую-то внутреннюю необходимость извиниться, и извиниться именно перед Машенькой. Почему? Мне сложно сказать. Мне, как мужчине, было неудобно, что она за мной убирала и вообще все такое… И еще тащила меня в ванную. Конечно, она девушка не тщедушная, крепышка, но все равно, я ведь не куль с сеном, я ведь чего-то там вешу. Так, что-то я слишком сильно на Машеньке зациклился сегодня, впрочем, это закономерно. После такого-то излияния.
— Машенька! — это она проскакивала мимо меня с ведерком и веником.
— Что, Павел Алексеевич?
— Ну я-то сегодня не в форме, а ты почему не в форме? — я пошутил, а она в ответ почему-то густо залилась краской. — Ну что ты, Мария?
— Извините, Павел Алексеевич… Я была в форме, просто пока там с вами… возилась… я… вынуждена была поменять форму — надо постирать.
Мне опять стало очень неудобно… Кажется, я тоже залился густой краской от стыда.
— Извини, Мария. Вот что, за особые условия сегодняшней работы возьмешь себе выходной, когда тебе будет удобно. Договорились? Ну, чего молчишь. Возражения не принимаются.
— Спасибо, Павел Алексеевич. — Машенька сдержано кивнула головой и пошла дальше по своим уборочным делам. А что я хотел? Море благодарности? Нет, ну в голове у меня сегодня точно каша, и веду себя, как полный придурок, чего только морожо, вот, бля… влип!