Но они были одни.
Стулья предусмотрительно вынесли из комнаты, сама же Мария Федоровна опустилась в низкое кресло возле окна. Оле сесть не предложили, и она осталась стоять, вытянув руки по швам.
– Значит, это с вами переспал мой сын… – понимающе протянула Григорьева, не ответив на приветствие. – М-да… Я предполагала у него наличие большего вкуса.
Мария Федоровна слукавила. Девушка, стоявшая перед ней, при первом же взгляде поразила ее красотой. Одетая в длинное серое платье монашеского вида, с черной траурной косынкой на голове, она строго смотрела перед собой, и губы ее были крепко сжаты. Лицо казалось слепленным в одном порыве вдохновения талантливым скульптором, который не отвлекался на мелочи, не копался подолгу над каждой деталью, а быстрыми, почти небрежными движениями сформировал высокие скулы, наметил размашисто надбровные дуги над большими глазами, вылепил губы, верхнюю сделав чуть шире нижней – чтобы была хоть одна неправильность. И остановился.
Подумав, Мария Федоровна нашла, к чему придраться. Девушке катастрофически не хватало изящества и аристократизма. «Простушка, – удовлетворенно определила Григорьева. – И взгляд жесткий, цепкий. Жадина ты, милочка. Хапуга деревенская, хоть и красивая».
Поскольку Ольга продолжала молчать, Мария Федоровна продолжила:
– Я слушаю вас, милая моя.
И сделала эдакий легкий разрешающий жест рукой: говорите, мол, не стесняйтесь.
– Что вы слушаете? – удивилась девица.
«Вдобавок туповата, – мысленно отметила Григорьева. – Голос некрасивый, хриплый, будто прокуренный. Хотя отчего же „будто“? Они, наверное, и впрямь здесь все смолят лет с десяти».
– Ведь зачем-то же вы пришли, правда? – с брезгливой усталостью уронила она. – Так излагайте.
– Это вы меня позвали, – напомнила девица. – Я не собиралась к вам приходить.
Аккуратно выщипанные брови Марии Федоровны полезли вверх:
– Так вы хамка, моя дорогая? Прелестно, прелестно. Ну скажите же что-нибудь еще, чтобы ваш образ сложился полностью!
– Я пришла к вам в гости, – ровно сказала девица. – Вы тут хозяйка. Вот только сесть мне не предложили. А сами сидите. Так кто из нас хамка, я или вы?
Повисло молчание, которое можно было бы назвать неловким, если бы в нем не проявлялись так явственно предвестники надвигающейся грозы. Мария Федоровна едва заметно порозовела скулами. Для всех членов ее семьи этот признак служил бы сигналом к побегу, но Ольге он не сказал ровным счетом ничего.
– Здесь некуда садиться, как видите. Или вы хотите занять мое место? Может быть, мне встать, чтобы вы могли отдохнуть? – осведомилась Мария Федоровна. – Неужели вам в вашем положении уже тяжело стоять?
Она откровенно усмехнулась.
– Нет, не тяжело. Срок еще слишком маленький, – ответила Ольга.
– Ну-ну, милая моя, не нужно этого бессмысленного вранья, – пожурила Григорьева. – Вы можете вешать лапшу на уши Илье, а пытаться проделать это со мной – опасное занятие. Я ведь могу устроить вам врачебный осмотр, и тогда ваша ложь станет очевидной всем, а не только мне.
– Устраивайте, – пожала плечами Ольга.
Мария Федоровна решила зайти с другой стороны.
– Оленька, мы ведь с вами обе – женщины, – доверительно сказала она. – Вы знаете, что я все понимаю, и я знаю, что вы это знаете. Вы выбрали не того мальчика для шантажа. От нашей семьи вам ничего, кроме неприятностей, ждать не придется. Давайте договоримся по-хорошему и разойдемся мирно.
Мария Григорьева при желании могла быть очень убедительной.
– Вы хотите мне денег предложить? – догадалась Ольга.
– Я предлагаю вам решить все к взаимной пользе, – деликатно уклонилась от прямого ответа Мария Федоровна.
Девушка молчала. Приняв ее молчание за согласие, Григорьева заговорила о сумме, но остановилась, поняв, что ее не слушают.
– Милая, вы еще здесь? – раздраженно позвала она.
Ольга вскинула на нее серые глаза:
– Еще здесь, ага. Только мне уже пора. Вы меня извините…
– То есть как – пора? – не поняла Григорьева.
– А так. Деньги ваши мне ни к чему. Так что я пойду?
Ольга сделала движение в сторону двери, собираясь выйти, и Мария Федоровна вскочила с кресла в ярости:
– Куда это вы собрались, милая моя? У меня с вами разговор еще не окончен!
– Так заканчивайте, – невозмутимо сказала Ольга. – А то у меня еще дел много. Мамке надо помогать.
Она встретила злой взгляд Марии Федоровны и выдержала его, не отводя глаз. Прочитать по лицу девицы, что творится в ее душе, Григорьева не смогла, и поняла, что действовать нужно иначе.
– Что ты хочешь? – резко спросила она, сбрасывая маску дипломата европейской страны, договаривающегося с папуасом, увешанным акульими зубами. – Давай, говори. Не притворяйся наивной чукотской девочкой. За Илью выйти замуж? Я тебя разочарую, девочка: ничего из этой затеи не выйдет. Останешься здесь с пузом на посмешище всего села. И себя опозоришь, и семью. Ты матери-то говорила, что тебя обрюхатили?
Ольга покачала головой – то ли в знак отрицательного ответа, то ли сожалея о том, как быстро Мария Федоровна перешла на другой язык.
– Думаешь, она обрадуется? А твой отец? Представь, что тебя ждет.
Ольга что-то проговорила себе под нос, и Григорьева, не расслышав, переспросила:
– Что?
– Я выйду замуж за Илью, – громче сказала девушка.
В голосе ее было столько уверенности, что Мария Федоровна даже опешила. И только спустя минуту весело рассмеялась:
– Нет, не выйдешь.
– Выйду, – повторила Ольга без улыбки. – Он меня любит. И я его люблю. У нас будет ребенок. Я не откажусь от Ильи, даже если вы станете меня пытать.
Последняя фраза, высокопарная по сути, прозвучала очень просто и вместе с тем серьезно, как будто Ольга и впрямь не исключала такой возможности.
Улыбка растаяла на лице Марии Федоровны.
– Через мой труп, – прошипела она, наклонившись к девице. Казалось, ярость ее заполнила все пространство небольшой комнаты, вытесняя насупленную девушку в черном платке. – Ты, сельская подстилка, рожей не вышла, чтобы стать женой Ильи Григорьева! Любит она его! Ты квартиру его московскую любишь, а не моего мальчика!
– Вам ругаться не идет, вы слишком красивая, – заметила Ольга. – А на вашу квартиру мне начхать. Я согласна с Ильей в любой помойке жить, да вообще где угодно! И он со мной тоже. Вы его спросите: хочет он от нас с малышом откупиться или нет? А то вы за своего сына все порешали, только его спросить забыли.
– Нет у тебя пока никакого малыша, не блажи! А Илья хочет вернуться в Москву и жениться на образованной умной девушке! А не на такой, с которой стыдно в булочную выйти!
– Ничего, это только поначалу стыдно, – парировала девица. – А потом ему будет приятно, что его женой любуются. А с образованием вы мне поможете, чтобы не краснеть за меня потом.
От такой наглости Мария Федоровна остолбенела и не нашлась что сказать. Она?! Поможет этой замарашке?!
– Вы из меня конфетку сделаете, – с глубокой уверенностью продолжала Оля. – А я за это вам и вашему сыну по гроб жизни благодарна буду. Не изменю никогда, на другого мужчину не посмотрю. И дом у меня будет чистый, убранный, и еда всегда свежая и вкусная. И ребеночка я рожу здорового, у нас в роду все здоровые…
Она расписывала их совместное будущее, рисуя обоюдные выгоды от брака с Ильей, а Мария Федоровна, ужасаясь ее диким несбыточным планам, все никак не могла подобрать слова, чтобы остановить этот поток фантазий. Первый раз в жизни она столкнулась с волей, превосходившей ее собственную. Никто – ни муж, ни сын, ни подруги, ни враги – никто не мог спорить с ней и одержать верх, если Мария Федоровна этого не желала. Она всегда добивалась своего, всегда!
Но только не теперь.
Эта девочка в траурном платке выглядела как фанатик, и глаза ее горели исступленным огнем. Марии Федоровне стало не по себе.
«Бог ты мой, да она сумасшедшая! – мелькнуло у нее в голове. – Натурально, поехала крышей на Илюшке! Потому ей и денег не надо, и осуждения не боится… Одержимая, вот кто! Ее лечить надо, а не деньги предлагать!»
– Ты за моего сына замуж не выйдешь, – отрезала Григорьева. – И нечего мне тут фантазировать. Все, пошла домой, к маме.
– Выйду, – тяжело уронила в ответ Ольга. – И вас не спрошу. Хотите сына потерять? Ну так помешайте ему на мне жениться.
– Мы расписались в сентябре, – закончила Ольга Романовна. – В конце февраля родился Алешка. А дальше началась уже совсем другая история, и я не стыжусь признаться, что она счастливая. Но те события, смерть Олеси – они как проклятие, висящее надо мной. Только после случая с Катей я поняла, что подсознательно все время ждала чего-то в этом роде. А теперь, – она умоляюще взглянула на Сергея, – разуверьте меня, прошу вас! Скажите, что я все придумала, что все это бабские глупости!
Бабкин хотел что-то ответить, но тут позади них раздался хруст веток, и из леса вынырнул жизнерадостный, атлетического вида мужчина лет сорока.
– Ах, вот ты где! – обрадованно крикнул он привставшей Ольге Романовне, лицо которой просветлело при виде его. – А я тебя везде ищу!
Он подошел поближе, комично высоко поднимая ноги в брюках, чтобы не порвать их в колючих стелющихся зарослях.
– Решил, Оля, смыться с работы пораньше на этот раз. Здравствуйте! – Мужчина пожал руку Сергею. Рукопожатие получилось крепкое, «врачебное». – Илья!
– Сергей. Очень приятно.
– Я только что рассказывала о тебе, – с нежностью сказала Ольга Романовна.
– Что-нибудь компрометирующее, надеюсь? – Илья довольно хохотнул. Бабкин подумал, что перед ним человек, который часто смеется без видимой причины, просто от избытка довольства жизнью и собой.
– На тебя при всем желании не найдется компромата, – отшутилась она.
– Тогда признавайся, о чем ты сплетничала?
– Так, беседовали о наших «рассветных» делах. – Григорьева глазами показала Сергею, чтобы он молчал. – Об Алексее еще немного. Женщины всегда сворачивают на тему о своих детях, хотя это никому, кроме них, не интересно.