Отсвет на потолке привлек внимание Сергея – он направил луч фонаря вверх и вздрогнул: оттуда на него выступали из мрака два лица, его собственное и безжизненное кукольное.
– Макар! – окликнул он. – На потолке зеркало!
Илюшин взглянул наверх, высветил фонарем свое отражение.
– А здесь – лаборатория, – бросил он.
Сергей обошел стол, стараясь держаться от куклы подальше, и увидел то, что Макар назвал лабораторией. Шкаф, а возле него на широком столе микроскоп, колбы, воронки, термометры, весы и трехногий штатив, упавший набок и задравший вверх одну из металлических ног… На полках лежали приборы, незнакомые Бабкину.
– Макар, это что? – тихо спросил он.
– Конкретно вот это, если не ошибаюсь, ареометр. – Илюшин снял с полки длинную стеклянную трубку с шариком на конце. – Определяет удельный вес жидкости. Вот это – градусники. Здесь, кажется, что-то вроде устройства для водяной бани… А вот и горелка! И еще перегонный куб. Ого, тетрадь с записями! И что у нас в ней, интересно?..
Сергей открыл шкаф. Черные от пыли пузырьки, снова тетради, исписанные все тем же бисерным почерком, тарелки и ступки, стеклянные колбы самой разной формы… Он с отвращением захлопнул дверцу, и вниз осыпались коричневые хлопья краски.
За шкафом Бабкин увидел щель. На полу что-то белело. Сыщик наклонился, морщась от ударившего в нос запаха полусгнившей древесины, и поднял раскрытую тетрадь, на обложке которой было выведено: «Личный собственный неприкосновенный дневник Олеси Курехиной…» – и дальше неразборчиво.
– Значит, Чайка, гад такой, так и не вернул девчонке дневник, – пробормотал Бабкин.
У него отпали последние сомнения. Все, что он видел вокруг, было делом рук не Олега, а Валентина Петровича Чайки, старенького учителя, уважаемого в Вязниках за доброту и любовь к детям.
Макар, нацепив очки, вчитывался в формулы:
– Серега, ты знаешь, что здесь? Описание средства, которое Чайка готовил из вытяжек разных растений… Что-то вроде опиумной настойки, если судить по тому, что он использовал млечный сок мака. Но тут еще полтора десятка ингредиентов! – он склонился над тетрадью. – Перец опьяняющий… Это галлюциноген, если я ничего не путаю. Еще он выделил сальвинорин… ага, из шалфея, что очень логично… Где еще он мог его добыть…
– Откуда ты все это знаешь? – поразился Бабкин.
– Учительница химии привила любовь к предмету. Не мешай! Вот это, видимо, он экстрагировал, чтобы отбить вкус… Страшная горечь, должно быть, эта его настойка… Но учитель ее усовершенствовал. Поразительно! – Илюшин оторвался от тетради и восхищенно потер руки. – Наш уважаемый Валентин Петрович, похоже, отлично разбирался в химии.
– Наш уважаемый Валентин Петрович, похоже, был законченным параноиком! – Бабкин сплюнул, с отвращением глядя на связанную куклу.
– А вот здесь ты ошибаешься, – серьезно сказал Макар. – Параноиком Чайка не был. Он страдал шизофренией.
Поднимаясь вверх по лестнице из подвала, Бабкин бросил последний взгляд на пролом в фальшивой стене. Хорошо же старый учитель спрятал свои скелеты…
– Почему шизофрения? – спросил он у спины идущего впереди Макара. – Как ты об этом узнал?
– Подожди, пока не до этого… Есть еще кое-что непонятное…
Илюшин закрыл за выбравшимся напарником крышку люка.
– И все-таки? – настаивал Сергей.
Вместо ответа Илюшин подошел к полкам с альбомами и уставился на них.
– Куда я его сунул? – донеслось до Бабкина. – Он должен быть здесь…
– Да что ты ищешь?!
– Альбом с фотографиями, – пояснил Илюшин, не оборачиваясь. – Мне до сих пор не все с ним ясно. Он как-то вопиюще нелогичен!
Бабкин даже рассмеялся:
– Это единственное, что тебе непонятно? Слабость психа к цветочкам?
– Не в цветочках дело, мой поспешный друг. Чайка – натуралист, он не стал бы фотографировать подряд все цветущее. Должна быть какая-то причина, что вереск соседствует с бузиной… Не может не быть. А, вот он!
Макар потянул к себе альбом, едва не обрушив стоящие рядом, и в задумчивости опустился на пол, установив фонарь на стуле так, чтобы свет ложился на страницы.
– Посвети мне еще, – попросил он. – Батарейка садится, что ли…
Сергей молча следил за тем, как Илюшин переворачивает одну страницу за другой.
– Постой! – вдруг скомандовал он. – Вернись обратно. Да, туда, где фиалки. А почему…
Не договорив, Бабкин подцепил снимок и вытащил его из «уголков», порвав один из них. Перевернул обратной стороной – и хмыкнул.
– Вот тебе и объяснение, – сказал он, протягивая карточку Илюшину.
На обороте к снимку был приклеен другой, размером чуть поменьше. Толщина фотографии и насторожила Бабкина.
– К чему это причислить, как считаешь? – спросил он, вынимая следующие снимки. – К порнухе или к эротике?
– Изображение половых органов? Да еще в таком виде? Порнография, конечно. Интересно, с какого ракурса это снято?
– Извращенец! Мне вот совсем не интересно.
Они просмотрели все фотографии. Некоторые заставили Бабкина поморщиться.
– Что ж, одной загадкой меньше, – заключил Макар, возвращая карточки в альбом. – Значит, учитель раздевал девчонок, фотографировал их интимные места и, может быть, совершал над ними какой-то обряд. Почти наверняка, судя по свечам. Потом собрал свои сокровища и замаскировал невинными цветочками. Кстати, неплохая метафора. Как думаешь?
– Думаю, что рано помер учитель, – с сожалением сказал Бабкин. – Ушел безнаказанным. Протянуть бы еще лет пятнадцать старому козлу – и остаток жизни провел бы в лечебнице для таких вот педофилов!
Он потер виски и поморщился.
– Все, уходим! – Илюшин поднялся, взял фонарь. – Об остальном поговорим в машине.
По ночной дороге Макар ехал осторожно, крадучись. На въезде в лес перед машиной прыгнул заяц, замер, будто оглушенный светом фар, и бросился наутек, стоило Илюшину приоткрыть дверь.
– Жаркое убежало… – Бабкин проводил его голодным взглядом и обернулся к Макару. – Теперь выкладывай, как обещал: откуда ты узнал, что Чайка болен шизофренией?
– Когда ты рассказывал о тех, прежних, исчезновениях, то обронил, что учитель повсюду ездил на машине. Это была первая зацепка. Вторая – что он вел в школе кружок в летнее время. А третья – что его считали человеком со странностями. Сами по себе эти детали ничего не значат, но если сложить их вместе, картина меняется. Чем-то опоить или уколоть девочек мог только человек, которому они доверяли. Учитель – идеальная кандидатура. А энтузиаст Валентин Петрович не вызывал никаких подозрений, катаясь туда-сюда на своей машинке, потому что все знали, чем он увлечен. Не сомневаюсь, что на заднем сиденье у него всегда что-то лежало: ящики, коробки… Закрыть это богатство тряпкой – и никто не догадается, что под тряпкой не коробки, а девчонка без сознания.
– Или в багажник их засовывал, затейник.
– Тоже возможно. Наверняка он встречал их в лесу, чем-то одурманивал, запихивал в машину и вез к себе. Беспрепятственно заезжал во двор, а там дело было лишь за тем, чтобы незаметно перетащить жертву в дом.
– Крыльцо! – осенило Бабкина. – И палисадник! Его приятель упоминал, что за глухой заросший палисадник Чайку ругали еще при жизни. А крыльцо специально построено так, чтобы никто с улицы не видел, что там происходит. Продумал все, старый извращенец! Затаскивал дурочек в дом, а потом вывозил в лес и там оставлял… Как думаешь, он их насиловал?
– Вряд ли, – покачал головой Макар. – Иначе девчонки обнаружили бы это и хотя бы одна подняла шум. Серега, пойми: Чайка – не классический насильник, он больной человек. Ты же видел снимки! Думаю, он только фотографировал их. Наверняка долгое время обходился куклой, а потом что-то случилось, и его понесло.
Справа мелькнул указатель: «Дом отдыха „Рассвет“».
– За поворотом – налево, – Сергей отвел взгляд от деревьев на обочине, чувствуя, что от их мельтешения начинает болеть голова. – Если Чайка не насильник, зачем изнасиловал убитую Курехину?
– Ты слишком многого от меня хочешь! Я же не специалист по психологии шизофреников. Может, это такая форма мести. Кстати, допускаю, что Чайка был импотентом. Это вписывается в общую картину и объясняет, почему с Курехиной он использовал бутылку.
– Но не объясняет, почему он ее убил!
– У меня есть одно предположение… То, что Чайка убил ее в лесу и ударил не ножом, а тем, что первое попалось под руку, говорит о том, что убийство он не планировал. Может, его средство не подействовало?
Бабкин задумался.
– Рассчитал неправильно дозировку или девчонка оказалась слишком выносливая, – пояснил Макар. – Вместо того чтобы уснуть, бросилась бежать, догадавшись, что дело нечисто. Учителю нужно было любым способом остановить ее, вот он и выбрал самый кардинальный из них. Что уж он потом делал с телом – это второстепенный вопрос. Но случившееся его жутко перепугало, и он снова вернулся к своей кукле, потому исчезновения и прекратились.
– Логично, – согласился Бабкин. – Могу представить, в каком страхе пребывала эта сволочь! Но ты не ответил, как догадался о его шизофрении.
– С другого конца. Ты упомянул, что его племянник при тебе постоянно вертел в пальцах какую-то бумажку…
– Фантик, – подтвердил Сергей. – Ну и что? Художественное верчение, хоть оно меня порядком раздражало…
– А то, что такая забава – один из симптомов шизофрении. Нам сейчас куда?
– Налево и метров двести вперед, выедем прямо у коттеджа. Откуда ты знаешь про симптомы?
– Незадолго до нашего разговора мне попалась книжка, где они перечислялись. Я, как водится, нашел у себя половину и запомнил их. Получилось как с учителем: незначительные детали собрались в один рисунок. Стоило мне лишь задуматься о том, что Олег Чайка может быть шизофреником, как ровно на такое же предположение стал напрашиваться его дядюшка. Поэтому я и просил тебя узнать, как он умер. То, что ты описал – типичная смерть для человека, страдающего шизофренией.
– Черт, мне же его приятель прямо говорил, что Чайка слышал го