— Да и черт с ним, с этим паспортом!
— Как мы теперь с тобой зарегистрируемся?!
— Да черт с ней, с этой регистрацией! Любовь не измеряется штампом в паспорте. Государству незачем быть свидетелем нашей любви.
— Да я не про то! — махнул рукой Димка. — Ты же ведь даже на подготовительные курсы поступить не сможешь под своей фамилией, это слишком опасно. Мы не должны забывать о том, что тебя ищут.
— Дима, да какие, к черту, подготовительные курсы! Я уже все решила!
— Что ты решила?
— Ты будешь учиться, а я пойду работать. Мне пока не до учебы. Давай сначала тебя выучим, а потом уже меня.
— А куда ты пойдешь работать без прописки?
— Буду что-то искать. Конечно, я не смогу получать много денег, но думаю, что у меня что-нибудь да получится. У тебя завтра первый учебный день, тебе нельзя грузить свою голову ненужными проблемами. Ты должен учиться.
— Ты хочешь сказать, что я буду учиться, а ты кормить семью? — в голосе Димы читалась усмешка.
Я буду пытаться. Придет время, и все обязательно встанет на свои места. Любовь никогда не дается легко, она всегда проходит сквозь трудности и испытания. Сейчас у меня есть ровно две тысячи долларов, так что с голоду не умрем. Сможем и за квартиру заплатить, и питаться нормально.
— А откуда у тебя две тысячи долларов? — не мог не поинтересоваться Димка.
— У мертвого деда в серванте нашла.
— Ну ты даешь!
Дима взял меня за плечи и заглянул мне в глаза:
— Света, а ты сможешь пока без денег?
— Я — да, — не думая ни минуты, ответила я. — Самое главное, чтобы ты смог.
Немного помолчав, я все же не удержалась и задала Дмитрию беспокоящий меня больше всего вопрос:
— Дима, а ты хорошо подумал?
— Ты о чем?
— Готов ли ты поставить на карту свое благосостояние ради любви. На одной чаше весов — роскошная жизнь, все блага и перспективы, а на другой — только я и моя нищая любовь.
Димка рассмеялся и потрепал меня по щеке.
— Дуреха, мы с тобой не можем быть нищими, потому что любовь делает нас духовно богатыми. Я уже сделал свой выбор и никогда не поменяю решения. А что касается моих родителей, то придет время, они поверят в чистоту наших чувств и осознают свои ошибки. Они попросят у тебя прощения.
— Мне не нужно их прощение. Мне вообще ничего от них не нужно.
Следующим утром Димка поехал на учебу в институт на метро, а я надела одно из своих лучших платьев и принялась искать себе такую работу, где бы с меня не требовали московскую прописку. Чем больше я ходила по различным фирмам и организациям, тем все больше и больше убеждалась в том, что заработная плата на местах, где не требуют прописку, настолько ничтожна, что ее не хватит на проезд в метро, не то что на текущие расходы. В одной фирме мне открыто предложили пойти на панель. Я захлопала ресницами и ощутила, как слезы брызнули из моих глаз. Выбежав из ненавистного кабинета, я пошла в направлении метро, размазывая по лицу тушь. Дожидаясь Диму из института, я заливала свою обиду слезами и варила его любимые щи. Он пришел вечером в подавленном настроении и принялся возмущенно рассказывать о своей поездке в метро.
— Света, я сегодня выглядел как настоящий лох! — Дима ходил по кухне взад-вперед. Видимо, его окончательно вывели из себя.
— Почему это ты лох? Ты на него совсем не похож, — накрыв кастрюлю кухонным полотенцем, для того чтобы она не остывала, я как-то натянуто улыбнулась.
— Потому что я в метро ехал! — неожиданно прокричал он.
— А что, разве в метро катаются одни лохи?
— Не знаю, кто ездит в метро, но я ощутил себя лохом. У меня ботинки за пятьсот баксов, и мне несколько раз на них наступили! — его возмущению не было предела. Он так кричал, что мне показалось, что еще немного и он взорвется.
— Не кричи, пожалуйста. Ну ничего же страшного не произошло! Сейчас я возьму щетку, помою и начищу твои ботинки. Они будут как новые, дел-то.
— Но ведь если я буду ездить в метро, то мне на них будут каждый день наступать!
— А я тебе буду их каждый день чистить, — мой голос дрогнул оттого, что я не знала, как лучше сгладить данную ситуацию. Она не казалось мне настолько ужасной, что из-за нее можно так громко кричать и топать ногами.
— И насколько мне их хватит, если мне на них каждый день наступать будут?! — стоял на своем разъяренный Дима.
— Сносятся — новые купим.
— На что мы мне купим новые ботинки?! На что?!
— Я же сказала, что у меня есть две тысячи долларов.
— Ты сама сказала, что эти деньги резервные — резерв на питание и на оплату квартиры. А на ботинки денег нет!
— Обязательно покупать такие дорогие ботинки?
— А за меньшие деньги я обуваться не буду. Босиком начну ходить. У меня стипендия крохотная, ее мне не хватит даже на то, чтобы каждый день в столовой питаться.
— Я тебе с собой давать буду.
Мои слова подействовали на Диму так, как действует красная тряпка на быка, и он изменился в лице.
— Что ты мне с собой давать будешь? — на всякий случай переспросил он.
— Яичек сварю, колбаски порежу, хлебушка, — произнесла я дрожащим голосом. — Что-нибудь с собой в пакетик соберу, чтобы ты не был голодным. Если тебе при всех есть неудобно, то ты из аудитории выйдешь, найдешь безлюдное место, сядешь на подоконник, чтобы никто не видел, и поешь. А что тут такого? Что ты так на меня смотришь? Я же ничего страшного не сказала. Все мы живые люди и должны со снисхождением друг к другу относиться.
— Света, ты дура или прикидываешься? — мой любимый был близок к истерике.
— Я хотела как лучше, и мои рассуждения не давали тебе права меня оскорблять.
— Меня твоя провинциальная простота иногда добивает. Ты где живешь?!
— В Москве.
— Вот именно, в Москве. Это ты своему кавалеру в вытрезвитель узелки бы собирала, а мне не стоит. Ты хоть представляешь, в каком престижном институте я учусь?! Туда люди на кабриолетах да на джипах приезжают. Там у каждого пачка сигарет стоит столько, сколько тебе и не снилось. Там девчонки юбки за тысячу долларов носят. Там золотая молодежь учится, ты их еще мажорами называешь. Ты в своей провинции слышала, что такое золотая молодежь?
— Слышала.
— А мне кажется, что ни черта ты не слышала, если мне узелки предлагаешь.
— Зачем же нужен такой институт? — растерянно развела я руками.
— Затем, чтобы в этой жизни устроиться нормально и вращаться в тех кругах, в которых мне комфортно и в которых я чувствую себя нормальным человеком.
Увидев, что я совсем сникла, Дима положил руки на мои плечи и сказал уже более спокойным голосом:
— Ладно, извини, если что не так. Просто я и в самом деле себя сегодня лохом почувствовал. На ноги наступают, дышат прямо в лицо, про какую-то фигню разговаривают, толкаются и даже воняют. Не знаю, как я сегодня все это вынес. Вышел из метро и чувствую, как будто вывалялся в грязи. Помыться хочется и смыть с себя все как можно быстрее. Ненавижу грязь!
— Там же народ ездит. Ты хочешь сказать, что он грязный?
— Конечно, а когда он у нас был чистым?
— Но ведь именно чиновники высшего эшелона власти, так называемые слуги народа, должны заботиться о народе и делать так, чтобы он жил в чистоте.
Быдло все равно не очистишь, — процедил Дмитрий сквозь зубы и молча облокотился о подоконник. — Быдло из грязи вытаскивать бесполезно, потому что оно уже на протяжении многих лет живет в грязи. Оно по-другому жить не умеет — это его нормальное состояние.
Я стояла ни жива ни мертва и пыталась понять смысл Димкиных слов: они прозвучали для меня как пощечина.
— Дима, а я люблю московское метро. Там какая-то особая атмосфера.
— Какая в нем атмосфера?
— В метро понимаешь, что жизнь не стоит на месте, а крутится с бешеной скоростью. Все куда-то бегут, куда-то спешат. Там ведь течет жизнь. Нормальная жизнь нормальных людей. Я ведь, судя по твоим словам, тоже быдло? А зачем ты с быдлом под одной крышей живешь? Как ты с быдлом одну постель делишь?
— Потому что придет время, и я сделаю тебя человеком.
— А сейчас я не человек?
— Света, давай не будем в политику играть. Политикой пусть занимаются политики. Если я сказал что-то резкое, то извини. У меня просто нервы на пределе. Никогда бы не подумал, что на меня так метро подействует. Я договорился, теперь за мной в институт будет Денис заезжать на «мерсе». И после института домой тоже привозить будет. Что там у нас на ужин?
— Щи. — Я была жутко расстроена и из последних сил сдерживала себя от того, чтобы не разругаться с Дмитрием и не выплеснуть на него накопившиеся в моей душе многочисленные обиды.
— Валяй!
— «Валяй» — это наливай?
— Наливай, — поправил сам себя Димка.
— Тогда называй вещи своими именами.
— Светка, а что у тебя глаза зареванные?
— На работу устроиться не могу.
— Я же тебе говорил, что без прописки это тяжело. Малыш, ты не расстраивайся. Ты же сама сказала, что нам есть пока на что жить.
— Пока есть. Чтобы нам этих денег как можно дольше хватило, просто будем экономить и все. Ты, самое главное, учись, а я не буду сдаваться и обязательно найду хорошо оплачиваемую работу.
Налив Димке щей, я села рядом с ним на стул и погладила его по голове. Я смогла ему простить тот нервный срыв, который произошел совсем недавно. Я понимала, насколько ему психологически тяжело привыкать к мысли, что необходимо жить не так, как прежде.
— Ну как, вкусно?
— А мясо-то где? — Дима постучал ложкой по тарелке.
— Ты ж его уже съел!
— И это все?
— Все. Могу еще подлить.
— Подлей, но только с мясом.
— А мяса больше нет.
— Я смотрю — щи какие-то ненаваристые. Ты раньше совсем другие готовила, а теперь мяса стала класть, как украла.
— Дима, но ведь раньше мы жили у тебя дома, а теперь живем отдельно и вынуждены экономить.
— На чем, на мясе? — мой любимый не выдержал и рассмеялся.
— Пока да. Я не вижу в этом ничего смешного. Щи-то ведь все равно вкусные. Пусть в них немного мяса, но есть их можно.