Впоследствии я видела в театре им. Вахтангова спектакль «Без вины виноватые» в постановке Петра Фоменко, который пользуется огромным успехом у зрителей, Юлию Борисову в роли Кручининой и узнавала в ней, в ее решении близость нашего подхода к роли.
В орловском спектакле большое внимание уделяется теме актерской братии – с ее нищетой, служением театру, интригами и в то же время божественным поклонением таланту. А для меня очень важна последняя сцена с Незнамовым не только потому, что я обретаю сына, а и потому, что я, стоя перед ним на коленях, молю о прощении. Да, я не произношу этих слов, но всей душой благодарю Бога, судьбу, прижимая к своей груди дрожащего от сдерживаемых слез Незнамова, благодарю за незаслуженно свалившееся счастье. Ведь играя Кручинину, я живу ею и поэтому не могу избавиться от собственной души, от своего понимания вины перед ним, и через свою вину взываю к тем матерям, которые могут бросить собственных детей, оправдывая себя тем, что им невыносимо трудно жить. Сейчас такая страшная жизнь, может быть, потому, что слишком много темной, негативной информации, но охватывает ужас при виде брошенных, никому не нужных детей, когда их показывают по телевизору или когда читаешь об этом в газетах.
Во многом поэтому в Орле (да и на гастролях) всегда очень тепло принимали наш спектакль и часто аплодировали в конце стоя, с благодарностью за очищение души. Во всяком случае, для меня Кручинина – это не только роль, это проповедь моей души, взывание к человечности. Конечно, не скажу, что у меня все получилось, как мне хотелось бы, но я пишу о движущей силе, которая давала свободу и уверенность на сцене. Я знала, что люблю, проповедую свою веру в добро и сострадание. Сейчас уже мне остались лишь воспоминания об этой роли, но около десяти лет жизни были связаны с ней. Мои бессонные ночи в поезде, тишина и отрешенность от жизни в скромном номере гостиницы, одинокие тихие прогулки по прекрасному городу, встреча с исполнителями всех ролей этого любимого спектакля и постоянное чувство благодарности и счастья, что это чудо состоялось. Я прожила жизнь Кручининой.
Иногда думаю, что читатель может спросить: «Что это она все пишет о ролях да о ролях, у нее что, нет другой, настоящей жизни?» Есть… Конечно, есть. Но, может быть, скромность и тихость моей личной жизни, нерастраченность эмоций требуют, чтобы эти эмоции в более одухотворенном виде материализовались на сцене в ролях. И снова театр… снова тревога… снова творческое молчание… В свои 70 лет я сыграла «Священные чудовища» и потом года четыре один или два раза в месяц на сцене родного театра испытывала несказанное счастье, но тем не менее все время понимала: хочу, мечтаю найти что-то новое, ведь без этого актерская жизнь очень трудна.
Огромное количество пьес прочитывается мной, некоторые предлагаю, учитывая специфику театра, и пока все безуспешно, но… Снова судьба улыбнулась мне…
Я прочитала «Филумену Мартурано» Эдуардо де Филиппо. Конечно, я ее прекрасно знала и по фильму «Брак по-итальянски», и по спектаклю Театра им. Вахтангова с чудесной Цецилией Мансуровой и Рубеном Симоновым в главных ролях. Но, как ни странно, пьесу я прочитала свежими глазами, совсем отбросив свои впечатления от виденных фильма и спектакля. И меня тронула, а главное, показалась очень актуальной и близкой нашим зрителям, и прежде всего зрительницам, тема женской судьбы в этой пьесе. Мне подумалось, что зрители будут понимать эту женщину – Филумену. Хотя она необычна, неординарна, но ситуация, ее страстное желание счастья своим детям, соединения с любимым человеком будут очень близки зрителю.
Конечно, я пришла с робкой надеждой к Валентину Николаевичу Плучеку, сказала о своей влюбленности в пьесу, в роль. И услышала трезвый и, как всегда, отрицательный ответ: «Вера, в роли Филумены были потрясающая Софи Лорен, дивная Мансурова, не стоит нам браться за это». Что можно было возразить? Конечно, я понимаю, как они прекрасны. Замолкаю, ухожу, убежденная в правоте этих слов, стараюсь забыть свою дерзость, и, кажется, это удается… Снова читаю разные пьесы, снова ничего не нахожу, а годы идут, и в репертуаре из восемнадцати пьес только один мой спектакль. И всегда после него я слышу восторженные отзывы… Что же делать? Не хотеть? Не сметь?
В один из своих приездов в Орел на «Без вины виноватые» делюсь моей печалью с Борисом Наумовичем Голубицким. Он с интересом выслушивает, а в мой следующий приезд предлагает поставить эту пьесу у себя в театре и дать мне эту роль. Я счастлива, но в сомнении, как всегда: сумею ли сыграть, не поздно ли берусь за нее, и вторая тревога – ведь силы уже не те, снова езда в поезде, урывками репетиции, недовольство мужа моим отсутствием – значит, и чувство вины перед ним, ведь он больной человек, а я дня на три-четыре буду довольно часто уезжать. Но хочется, хочется, а главное, верится, что публике это будет нужно. Что тема детей, семьи, справедливости очень жива.
Мы мечтаем вместе с Голубицким, очень понимаем друг друга. Мы не стремимся играть итальянцев, это должны быть мужчина и женщина, прожившие двадцать пять лет вместе, со всеми сложностями их взаимоотношений, и она, Филумена, на склоне лет рискнувшая пойти на авантюру, убежденная в своей правоте.
Прежде всего пьеса показалась очень многословной, и мы ее разбили на отдельные сцены, каждая из которых имела свои декорации. А когда прибавилась итальянская музыка, все стало динамичнее и легче.
Огромная белая круглая терраса, много воздуха и простора. Я выхожу на сцену первая в состоянии победного самочувствия. Авантюра удалась! Да, я притворилась умирающей, но нас обвенчали. Исполнилась мечта…
Это потом все разрушится, а сейчас, в начале спектакля, музыка, солнце, легкие белые занавеси на террасе трепещут от ветра, и я в ночной голубой рубашке, точно в иконописном рубище, верю в свою победу, на все крики возмущенного Доменико отвечаю спокойным молчанием и знаю, что я права… и это главное…
Роль Доменико исполняет прекрасный актер Петр Воробьев, с ним я уже на сцене играла любовь – любовь несостоявшуюся – Кручининой и Мурова. Правда, в начале репетиций «Филумены» я была несколько смущена его слишком яркой игрой, мне казалось, что это несколько провинциально. Но потом, чем ближе к премьере, тем мягче и человечнее становился мой Доменико. Я думаю, что с этим спектаклем я не могла бы с верой в успех приехать в Москву, как это было со спектаклями «Без вины виноватые» и «Вишневый сад», которые были встречены зрителями и критикой очень хорошо. Думаю, меня бы упрекали, что я не создала характер, и упрекали бы, наверное, справедливо. Но, как ни странно, я меньше всего хотела тратить силы на какую-то далекую взбалмошную итальянку, каковой я все равно не стала бы, а бросила свои силы на создание женской судьбы, узнаваемой тысячами россиянок. Как часто я встречала женщин, у которых жизнь складывалась, как у Филумены – где-то любимый человек, у которого другая семья, а у нее уходит молодость, она живет в ожидании чуда, жаждет своего семейного счастья.
Когда я говорю слова Филумены: «Знаешь, когда люди плачут? Слезы появляются тогда, когда знаешь, что такое добро, и не можешь его иметь. Сколько праздников, сколько новогодних ночей я провела одна, как бездомная собака…» – я их чувствую. Господи, как мне знакомы эти слова! Хотя я это пережила более пятидесяти лет назад, боль, обида, несправедливость в одну минуту вспыхивают в душе, питают ее, наполняют мою роль живым чувством.
Я люблю многие эпизоды в этом спектакле: например, монолог Филумены о зарождении ребенка, ее первого ребенка; я вспоминаю, как она одна на улице в страхе, в счастье, в отчаянии спрашивает у Мадонны совета: «Что делать? С кем посоветоваться?» В ушах у нее еще раздавались голоса подруг: «Зачем он тебе? И не думай! Мы знаем одного опытного доктора…» «Что мне делать? Ты все знаешь… Тебе известно даже, почему я согрешила. Ну как мне быть?» – Филумена встает на колени перед святым ликом. А Мадонна молчит… Когда вспоминаю, как в двадцать пять лет я, Филумена, ждала милости от своего любимого Доменико, как не дождалась этого и решила бороться сама за свое счастье, и с полным правом, устав от борьбы, я почти кричу: «Это мой дом! Я выстрадала его».
Или сцена, когда я говорю своим детям, что они мои сыновья. Увидев, что Доменико готов защитить себя, прибегнув к помощи адвоката, я произношу гордые слова: «Ты мне тоже не нужен! Да, я не была при смерти, я хотела сыграть шутку, я хотела украсть фамилию! Я не знаю законов, но у меня есть свой закон, который велит мне смеяться, а не плакать!» Я зову детей, которые играют в мяч; начинаю с ними играть, смеюсь и потом серьезно и просто признаюсь, глядя им в глаза: «Дети, вы уже взрослые люди. Выслушайте меня. Вы – мои сыновья».
Очень люблю сцену расставания с Доменико. Наши воспоминания переносят нас в далекое молодое прошлое, мы танцуем, с болью и нежностью ощущая то хорошее, что было когда-то. А как только разговор касается того, кто же сын Доменико, сказка воспоминаний разрушена. Он оскорбляет меня своим неверием. И я внешне спокойно и внутренне глубоко печально прощаюсь с ним и, приняв свою судьбу, желаю ему: «Прощай, Думми, детей не покупают» (разрываю пополам и отдаю ему его половину, 100 лир, которые он когда-то отдал мне за ночь любви). И продолжаю совершенно искренне: «Живи хорошо», вкладывая в это пожелание все, что считаю действительно хорошим в жизни: это и совесть, и добро, и верность любви.
Потом после большой паузы, глядя в зрительный зал, говорю: «Живите хорошо», – и убегаю, крича: «Прощай, Думми!»
В последней картине, когда уже ясно, что венчание состоится, я, Филумена, победила, Доменико признал всех моих детей, мне дороги такие мгновения: я поднимаюсь по маленькой лесенке к Мадонне, тихо благодарю Ее и просто, как мудрая, счастливая женщина, произношу, глядя на Нее: «Как я устала», и слезы текут от счастья и благодарности. Я сажусь у подножия Мадонны на лестнице и, не скрывая счастья и усталости от жизни, говорю: «Думми, я плачу. Как хорошо плакать». Окруженная детьми, рядом с любимым, я даю се