е испытания.
Я начала свою последнюю главу с признания в любви к весне, и вспомнилось мне, как мой любимый Достоевский глубоко, эмоционально и философски написал о весне в «Братьях Карамазовых»: «Клейкие весенние листочки, голубое небо люблю я, вот что! Тут не ум, не логика, тут нутром, тут чревом любишь, первые свои молодые силы любишь…» Я смотрю на эту расцветающую жизнь, и восторг охватывает меня.
Я постараюсь описать свой обычный день, за который всегда благодарю Судьбу.
Моя квартира не изменилась после смерти моего мужа. Вот его тахта, на которой он спал, рядом столик, и на нем – его многочисленные иконки, два больших портрета, и он добро мне улыбается с них, а над ними – мой молодой портрет, где я очень простенькая, молодая и достаточно серьезная. Около его столика стоит старинная подставка из дерева с очень большой свечой. В Володин день рождения я зажигаю эту свечу – подарок на мое девяностолетие от Шуры и Наташи Ширвиндт. Вот уж никогда не думала, что так повернется жизнь: ведь именно при его руководстве театром последние пятнадцать лет я играю те роли, за которыми готова была бы ездить в другие города.
В десять утра раздается звонок – это Дашенька по моей просьбе будит меня, а то я боюсь проспать. Сама она невероятно организованна и все успевает, воспитывает дочку в любви и строгости. Она из очень хорошей семьи, ее родители преподавали в университете. Несколько лет назад умерла ее мама, и я пытаюсь, конечно, не заменить ее, но как-то скрасить и согреть Дашенькину жизнь своей любовью, доверием и благодарностью. Даша обладает феноменальной памятью, чудесно готовит, замечательно воспитана и учит меня частенько светскому этикету. Но главное, полюбив меня издали, на сцене, не разочаровалась во мне и в жизни и своим душевным теплом и заботой делает счастливой мою старость… Написала это слово и захотелось зачеркнуть его, уж очень не хочется, чтобы я и старость соединились, хотя пора бы…
Приведя себя в порядок (да, зарядку никогда не делаю), я завтракаю любовно и заботливо приготовленными Дашей вкусными кушаньями. Сама я почти не готовлю, люблю жить по-студенчески – чай, кофе, бутерброд, творожок.
Теперь днем повторяю текст, так как с этого года появился страх, что забуду его. Вечером за мной заезжает Дашин водитель, и я еду на спектакль. Сейчас это любимый спектакль «Роковое влечение».
Проезжаю мимо пыльных заколоченных окон виднеющегося дома, где жила моя подруга Катя Дыховичная. Ее уже нет на свете пять лет. С болью вспоминаю ее последние годы, когда она безвыездно жила на даче в Удельной, в старом прекрасном доме родителей ее мужа – Юрочки Дыховичного. Я навещала ее там, и каждый раз, приезжая, с болью видела, что эта дача больше похожа на брошенную, заросшую крапивой и некрасивой зеленью могилу. Катя не хотела жить, не принимала ни врачей, ни лекарств, и, ухоженная своими нянями, тихо ушла из жизни. Это о грустном…
Но я еду на спектакль… Это как любовное свидание. Я нарядно, но неброско одета, чуть-чуть подкрашено лицо, чтобы самой не было противно на себя смотреть.
Подъезжаю, выхожу из машины, кто-то из проходящих мимо людей узнает меня, улыбается, желает мне здоровья и успеха. Открываю дверь служебного входа, и бросается в глаза плакат с приветствием. Поздравляют с пятидесятилетием работы в театре нашего гримера Татьяну Борисову. Для меня она Танечка. Она девчушкой пришла в театр, в гримерный цех, к мастеру Сильве Косыревой – женщине, страстно любящей свою профессию, наш театр, всех актеров, особенно таких талантливых и веселых как Пельтцер, Папанов, Мишулин, Аросева… Опять поражаюсь, как быстро идет время, сколь многих уже нет, а они все еще наполняют атмосферу театра своим жизнелюбием и неповторимостью.
Вот и моя гримерная. Со мной вместе теперь чудесная актриса, прекрасный, честный, мужественный человек – Нина Корниенко, наша шаловливая Сюзанна в «Женитьбе Фигаро» и прелестная героиня в пьесе «Проснись и пой!», где она с огромным успехом играла с Менглетом и Пельтцер, разделяя с ними радость от блистательного спектакля, поставленного Марком Захаровым и Александром Ширвиндтом. Мой столик с любимыми и необходимыми мелочами: духи, помада, украшения, какие-то фотографии, с которыми не расстаюсь, вазы для цветов, которые зрители щедро дарят на их любимых спектаклях. Платья аккуратно развешены, все привычно и успокоительно.
Мои помощницы по костюмам – всегда добрые, любящие, внимательные и профессиональные. Многие уже сменились за эти годы, но вспоминаю я их, как родных и любимых. Дорочка, Дора Лазаревна, давно ушедшая на пенсию, на прощание написала мне стихи на мой день рождения.
Дорогая Вера Кузьминична!
С днем рождения!
Два года уж прошло,
Как я в театре не бывала,
Но мысленно все это время
И Вас я часто вспоминала.
Всегда красива, молода
И как березочка стройна,
Добра, умна и в обращении проста.
А уж актриса хоть куда!
Я тем горда, что случая не упускала
На сцене видеть Вас
И наслаждалась каждый раз.
Вы чудо! Вы талант!
Так продолжайте же играть
На радость людям.
И пусть Вас любят так,
Как мы Вас все любили.
Дарите радость им,
Как нам всегда дарили.
А главное, здоровой будьте,
Счастливой и богатой,
Чтоб радость Вас не покидала
И после каждого спектакля,
Придя домой,
Довольны были бы собой.
А сейчас мне помогает Людочка. Она уже не девочка давно, но остается для меня такой же родной, какой была, когда я только ее узнала. Она всегда нарядная, с красивой прической, знает все мои трудности, привычки, помнит лучше меня, когда что надеть. Одевает всегда молча, не болтает, не отвлекает от роли, предельно тактична и терпелива. Спасибо им всем за это.
Перед началом спектакля ко мне в гримерную часто заглядывает мой любимый партнер Гоша Лагутин. Это его я на сцене люблю и пытаюсь соблазнить. А в жизни он внимателен и добр ко мне, всегда очень тактично напоминает о моих небольших ошибках, и это мне очень помогает. Не только потому, что я ошибки исправляю, но и потому, что я чувствую его доброе участие ко мне. А для меня это всегда очень дорого.
Ну вот и третий звонок. Я, надев великолепное платье, иду на сцену, волнуюсь, собираю всю свою волю, чтобы ничего не забыть, молюсь Богу, чтобы Он помог мне не разочаровать моих зрителей. Это волнение и страх появились у меня уже после моего юбилея, я вдруг стала чувствовать свой возраст – все оттого, что я слишком дорожу своим спектаклем и понимаю, что это мое последнее высказывание со сцены, слишком много меня самой в этой роли, слишком многим я делюсь с залом, обнажая душу перед всеми. За кулисами, сидя в ожидании своего выхода, я издали приветствую партнеров и чувствую, что мы любим друг друга, любим спектакль.
Открылся занавес. Тишина, зритель притих. Слушаю, как хорошо и высокопрофессионально ведет за собой весь зал Гоша Лагутин. Вот промелькнула на свой выход, улыбнувшись ласково мне, моя сценическая соперница, легкая, как козочка, красавица Любовь Козий (она совсем недавно сыграла Негину в нашем спектакле «Таланты и поклонники» и обещает вырасти в хорошую, настоящую героиню).
Приближается и мой выход. Подхватив в охапку подол своего роскошного платья, я начинаю медленно подниматься по девяти высоким ступеням. В темноте, боясь упасть, осторожно карабкаюсь наверх, а там, на вершине, распрямляюсь. Я уже богиня и выйду под музыку королевской поступью.
Эта музыка удивительна, это какое-то таинственное чутье режиссера Андрея Житинкина, подобравшего ее. Она звучит словно с небес, она печальна, внутренне сильна и загадочна. В ней – и красота, и рок-судьба. Музыка помогает мне чувствовать себя не бытовой, а над бытом. Об этой музыке я часто думаю – вернее, чувствую ее странность и власть надо мной. Я знаю, что, играя эту роль, я счастливейшая из людей, но в этой музыке звучит рок. Рассказать об этом трудно, но, может быть, все-таки читатель что-то поймет… Да, я счастлива, да, я таинственна для зрителей и чем-то удивляю их, я не привычная и понятная, а немножко неземная, не задумывающаяся о том, какой кажусь, – то ли чуть сумасшедшая, то ли в своем мире. Да, моя героиня – актриса, и, не имея возможности играть в кино или на сцене, она в жизни своей наполовину настоящая, а наполовину такая, какой хочет быть.
На сцене я немножко озорничаю, показывая свою героиню не всегда с хорошей стороны; то изображаю самоуверенную звезду, которая не считается с людьми, то демонстрирую свое искусство, которое больше походит на детское представление об актрисе, то чувствую себя самой желанной женщиной, давая понять, что только глупый не заметит моих чар. Ирма Гарленд упивается собой – дорвалась до зрителя, поэтому его надо ошарашивать. Она должна заставить и случайно попавшего к ней в дом молодого человека – Джона Уильямса – думать о себе, хорошо ли, плохо ли, но обязательно думать.
Настроение у меня хорошее, озорное, внутри себя я посмеиваюсь над самовлюбленностью моей героини… Это все до той минуты, пока я не слышу от него, что он пишет сценарии. И я уже вся другая – сама нежность, само уважение к его профессии сценариста, сама любезность. Я с теплотой говорю о кинематографе минувших лет, я прославляю свое прошлое и становлюсь искренней в своем восторге перед прожитыми годами.
Наконец Джон Уильямс куплен мной бесцеремонно, по-хозяйски. Все расцветает во мне. Я смотрю с ним вместе свои фильмы, на экране я молода, хороша, и я забываю о возрасте, восторгаюсь собой и думаю, что он так же, как я, погружен в мои далекие успехи.
Каждый выход сопровождается новым прекрасным костюмом. Особенно люблю светлое платье, которое я мысленно называю «весной», – светлое, легкое, цветное. В этой сцене я, полная счастья и предчувствия этого счастья, впервые в ужасе узнаю, что мой соавтор готов уехать навсегда, спокойно оставив меня. Мне нравится эта сцена, потому что, испытывая чувство влюбленности, я становлюсь в ней душевно юной, беззащитной, искренней, как ребенок. Я пытаюсь, как взрослая женщина, подействовать на моего Джона разумными доводами, чтобы он остался, и когда понимаю, что его больше не будет в моей жизни, испытываю отчаянье такое, что ничего не стыдно: не стыдно умолять, не стыдно упасть на колени, плакать, не выпуская из рук любимое тело, саму жизнь, которая с его уходом исчезнет. Мне легко играть эту сцену. Я сама способна забыть все: возраст, положение, то, какой я кажусь чужим людям. Я понимаю мою героиню, я чувствую себя, как она.