– Хорошие волосы дороги во все времена! – пожала плечами Туссиана, заметив ее взгляд. – Но не бойся, тебе это не грозит! А теперь сиди ровно!
Матушка затаила дыхание.
Горничная колдовала с прической недолго. Две изящные косы с пропущенной сквозь пряди тонкой золотой лентой сходились на затылке в простой «низкий» хвост, да выпущенные с обеих сторон пряди подчеркивали овал лица.
– Такой день я не стану портить вдовьей прической, – пояснила Туссиана, когда Бруни разглядывала себя в зеркале, удивляясь тому, как послушно, изящно и непривычно лежат волосы. – Но, с одной стороны, косы заплетены – а значит, правила соблюдены, а с другой – ты выглядишь свободной женщиной. Как долго ты планируешь оставаться вдовой?
Матушка открыла рот, чтобы ответить… И закрыла. Пожала плечами.
– Преступление – такой, как ты, коротать век в одиночестве! – улыбнулась ей в зеркале Сузон.
Как-то так улыбнулась… многозначительно. Румянец на щеках Бруни, начавший было бледнеть, вспыхнул с новой силой.
С неожиданным сочувствием горничная герцогини сжала на миг ее плечи и отпустила.
– Иди одевайся, дитя! – приказала она. – Хочу увидеть всех вас в платьях! – И лукаво добавила: – Кажется, только что прибыли шафера!
Бруни пробормотала слова благодарности и поспешила прочь. Разговор вверг ее в смятение и заставил вспыхнуть в полную силу постоянную тоску по Каю. Сейчас хотелось лишь уткнуться лицом ему в грудь, затихнуть в кольце сильных рук и не думать ни о прошлом, ни о будущем, и не клясть настоящее!
Ванилла и Персиана, приплясывая от нетерпения, ожидали подругу в комнате матушки. Когда Бруни вошла, они многозначительно переглянулись.
– Шафера пришли! – крикнула снизу Ровенна. – Спускайтесь!
– Платье, платье! – заторопила Ванилла подругу. – Бруни, одевайся быстрее! Персиана, выгляни в окно – что они там делают?
– Кажется, будят кучера, – спустя минуту с сомнением произнесла та. – А он, собака, просыпаться не спешит!
– Ах! – нервически вздохнула невеста.
– Не боись! – снисходительно посмотрела на нее сестра. – Коли не добудятся – свалят на скамью в кухне, а мой Марх его место займет. – И добавила с гордостью за мужа: – Он у меня с любой лошадью справится!
Платье всколыхнулось, надувшись невиданным парусом, и на мгновение полностью скрыло владелицу. А когда волны ткани легли в штиль, и Ванилла, и Персиана не сдержали восхищенного вздоха.
Крой не скрывал, но подчеркивал высокую грудь Бруни, ее тонкую талию, плавный изгиб бедер, при этом не открывая ничего лишнего. Нежный оттенок ткани придавал коже аристократическую бледность и делал ярче глаза – серо-голубые глаза Эдгара Морехода, будто впитавшие в себя морскую глубину и небесную синь. Золотой пояс-шнур идеально гармонировал с лентой в волосах и туфельками, на которые Бруни поглядывала с опаской – уж очень они были изящ ны и расшиты золотом и бисером так, что дух захватывало!
– Знаешь, красава, – явно подражая любимому, протянула Ванилла, – вот что скажу тебе: и во всем дворце, среди множества благородных дам и фрейлин, чьим единственным занятием является собственная красота, я не видела такой очаровательной молодой женщины, как ты!
– Дело говорит! – серьезно кивнула ее сестра. – Бруни, давай выдадим тебя замуж? С мужиком ты еще больше расцветешь, а когда детишками обзаведешься, и сама Индари порадуется, на тебя глядючи!
Матушка тихонько качнула головой, будто отказывалась.
– Коза упрямая! – рассердилась Ванилька. Схватила ее за руку и подтащила к зеркалу. – Да ты посмотри на себя – и благородному не стыдно такую в дом женой ввести!
– Ждут нас! – буркнула в ответ Бруни и вышла из комнаты, даже не кинув взгляд на отражение.
Однажды она уже видела себя в коварной глубине стекла – рядом с мужчиной в синем мундире… И это причинило боль.
– Невестушка! А? Невестушка!!! – зазвучал с улицы мощный баритон Томазо Пелевана, назначенного, наравне с Мархом и еще двумя родственниками Пипа, шафером. – Выходи уже, жених небось заждался!
Словно подтверждая его слова, завыла волынка и загрохотал барабан. А затем в эти дикарские звуки вплелся тягучий смех невесть откуда взявшейся скрипки.
– Подарки драгоценной Ванилле Селескин от жениха, – объявил хорошо поставленный голос, перекрывший даже звуки музыки, – от Короля Шутов и Повелителя Смеха, от Господина Шуток и Хозяина Толп, от любимого шута его величества короля Редьярда Третьего – благородного Андрония Рю Дюмемнона!
Ванилла, спускавшаяся по лестнице вслед за Бруни, неожиданно пошатнулась и чуть не упала, но была вовремя прихвачена крепкими руками Персианы.
– Ты чего? – испуганно спросила та. – Шнуровку туго затянули? Расслабить?
– Я… я… – выпучив глаза, Ванилла задыхалась и шарила рукой по груди, тревожа кружева. – Я буду Ваниллой Рю Дюмемнон!
Бруни успела сбегать вниз и принести стакан холодной воды. Сунув его в дрожащие руки невесты, поинтересовалась:
– Ты что, не знала, как его зовут?
Ванилла залпом выпила воду и стрясла последние капли в декольте – освежиться.
– Ты думаешь, я помню, как звали сеньора, от которого мы в город подались? – воскликнула она. – Мне тогда лет пять было всего! Ох ты, Пресвятые тапочки, я не вынесу такого счастья! Пап! Па-а-ап! Ты слышал?
Пиппо стоял внизу. Выражение его лица иначе как критическим назвать было невозможно. И не удивительно: платье он видел впервые.
– Слышал, дочь, – мрачно сказал он. – У дурака и имя дурацкое! Рю Дюмемнон! Тьфу! Будто крупы непроваренной в рот набрал!
– Папа! – взвилась невеста.
Входная дверь отворилась, впуская четырех молодых людей в одежде королевских пажей. Один из них нес на алой бархатной подушечке большую шкатулку. Двое других держали шкатулки поменьше, а третий периодически принимался то играть на скрипке, то выкрикивать восхваления жениху.
Сметя Пипа, группа живописно обосновалась на нижних ступенях лестницы. Молодые люди были хороши собой и прекрасно об этом знали, потому приняли позы, долженствующие выпячивать их достоинства. В прямом смысле.
– Ваша красота, – заговорил паж с большой шкатулкой, предварительно склонившись в поклоне и обмахнув чулки пером берета, – прекрасная Ванилла Селескин, дочь лучшего в Вишенроге повара Пипа Селескина…
Пип польщенно крякнул.
– …сияет для нашего друга путеводной звездой в ночи и светит животворящим солнцем! – не обращая на него внимания, продолжал паж.
– Каким, каким? – громким шепотом поинтересовалась Ровенна у сестры. – Живородящим?
– Чтобы вашей несравненности сиять ярче, – не сбиваясь, чеканил паж, – Дрюня Великолепный передает вам этот свадебный гарнитур…
– …Принадлежавший его матушке! – подсказала Персиана с лукавым блеском в глазах.
– …принадлежавший его… тьфу ты! – паж подарил ей возмущенный взгляд и двинулся дальше: – Заказанный у гномов специально ради такого счастливого случая! Спуститесь ко мне, прекрасная невеста, чтобы я мог вручить вам подарок!
Делегаты жениха синхронно, будто выполняли танцевальные па, отодвинулись, освободив площадку перед лестницей. На улице уже толпились приглашенные и просто любопытствующие, заглядывая в оставшиеся открытыми дверные створки и окна.
Ванилла сглотнула и… спустилась по лестнице так величественно, будто была самой Туссианой Сузон!
Паж встал перед ней на одно колено и открыл шкатулку. На красном бархате красовался великолепный гарнитур из крупных изумрудов. Капризные гномы тоже признавали ступенчатую огранку восьмиугольной формы самой удачной для разновидностей берилла, хотя в том, что касалось отделки драгоценных камней, их взгляды часто не совпадали с человеческими.
– Пресвятые тапочки! – выдохнула толпа за дверями.
– Также наш друг, Дрюня Великолепный, одаривает восхитительных подруг невесты и желает их красоте цвести и после того, как цветки будут собраны и дадут сок! – заголосил один из пажей, держащих маленькую шкатулку, и… поманил Бруни пальцем, глядя ей прямо в глаза.
От живого интереса, восхищения и еще чего-то, плескавшегося в его томном взгляде, Матушка впала в ступор.
Персиана грозно кашлянула, ухватила ее за пояс и потащила за собой вниз.
Пип дрожащими пальцами пытался застегнуть на шее дочери ожерелье, промучившись до тех пор, пока над ним не сжалилась госпожа Сузон: она решительно отодвинула папашу в сторону и в прямом смысле взяла дело в свои руки.
Второй паж опустился на колено перед Персианой. Расцветая улыбкой, будто подсолнух от полуденного светила, та откинула крышку шкатулки. На коричневом бархате лежал гарнитур из прекрасных ровных жемчужин, уложенных в гнездышки зеленой эмали. Казалось, капли росы упали на травинки и застыли, отражая вечную красоту природы.
– Знаешь, папа! – сказала Персиана, жадно гладя ладошками ожерелье, браслет и серьги. – Отличная фамилия у этого Дрюни!
Пип сердито покосился на нее, но крыть ему было нечем.
Паж, не отводящий взгляда от Матушки, шагнул вперед, опустился перед ней на колено и галантно открыл крышку. Бруни увидела изящную золотую цепочку с подвеской в виде морской звезды из желто-коричневого топаза и такие же серьги. Подарок Дрюни отличался редким сочетанием лаконичности и изящества. Подобных украшений у нее никогда не было – от матушки достались грубовато сработанные серебряные мониста, да серьги и браслеты из дешевого мелкого жемчуга.
Судя по тому, как подошли украшения к нарядам, к их выбору любимый шут его величества подошел крайне серьезно.
Туссиана закончила наконец собирать невесту. Фата, закрепленная на диадеме, стала последним штрихом. Полупрозрачная кружевная ткань скрыла лицо Ваниллы, уже приплясывающей от нетерпения: Старшая Королевская Булочница желала одарить нареченного жениха самым горячим поцелуем: ведь известно, как драгоценности подстегивают женскую страстность!
– К свадебному маршу то-о-овсь! – мощный глас наконец-то разбуженного шаферами конюха прокатился по улицам квартала Мастеровых.