Приведенная выше цитата Эша взята из публикации [Krasnolutska, Martens, 2008]. В ряде работ [Berman, 1998; 2002; Sassoon, 1998; Judt, 2005] можно найти прекрасные обзоры истории европейской социал-демократии. Классическая работа Пигу [Pigou, 1920; Пигу, 1985] об экономической теории общественного благосостояния заложила основы анализа внешних эффектов, который впоследствии был раскритикован Коузом в его теории прав собственности [Coase, 1960; Коуз, 2007], но не был ею заменен.
Захватывающее, хотя и своеобразное, описание атмосферы, в которой родилась работа Дж. Робинсон о несовершенной конкуренции [Robinson, 1932; Робинсон, 1986], дано в книге Шэкла [Shackle, 1983].
Термин «провал рынка» впервые появился в 1958 году [Bator, 1958]. Первый пример сопряженного употребления термина «провал государства» можно найти у Маккина [McKean, 1965]. Защита смешанной экономики от критики оппонентов приводится в книге Шонфилда [Shonfield, 1984]. Работа Гидденса [Giddens, 1999] заложила интеллектуальную основу для притязаний Тони Блэра на «третий путь» – на этот раз между тэтчеризмом и старой социал-демократической традицией, представленной Шонфилдом. Интервью с Рудольфом Мейднером, взятое Шонфилдом [Shonf eld, 1984], дает представление об интеллектуальном климате, в котором возник его план, а также о расцвете и упадке шведской модели.
Модель политики как «рынка голосов» принадлежит Э. Даунсу [Downs, 1957], но основополагающей в этом направлении стала работа Бьюкенена и Таллока «Расчет согласия» [Buchanan, Tullock, 1965; Бьюкенен, Таллок, 1997], а ее довольно доступный пересказ можно найти в книге Мюллера [Mueller, 1989]. В одной из своих наиболее ранних статей [Quiggin, 1987] я указывал на многочисленные проблемы в теории общественного выбора. Подход, основанный на анализе прав собственности, начинается с Коуза [Coase, 1960; Коуз, 2007], и его влияние до сих пор чувствуется, например у де Сото [Soto de, 2003; Сото де, 2004].
Кокетт интересно описал, как идеи рыночного либерализма превращались в политические проекты под крылом мозговых трестов вроде Institute of Economic Af airs [Cockett, 1995]. Бриттан дает взгляд на рыночный либерализм изнутри [Brittan, 1988]. История рыночного либерализма с позиций победителей рассматривается в книге Ергина с соавт. [Yergin, Stanislaw, 2002]. Глин описывает те же события с точки зрения разочаровавшегося, но не до конца, социалиста [Glyn, 2007]. Истон дал превосходный обзор рыночных реформ в Новой Зеландии и впервые предложил описывать подход к реформам Дугласа и его единомышленников как «рыночный ленинизм» [Easton, 1997]. Книга Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории и последний человек» [Fukuyama, 1992; Фукуяма, 2005] дает прекрасное представление об интеллектуальной атмосфере 1990-х годов, как и ее огрубление – «Lexus и олива» Томаса Фридмена [Friedman, 1999; Фридмен, 2003].
Описание приватизации как меры, которой «каждый раз приходится искать новые обоснования», принадлежит Кэю и Томпсону [Kay, Thompson, 1986]. Они критикуют правительство Тэтчер и его последователей за практику приватизации государственных предприятий без изменения их монопольных позиций, которая хотя и позволяет продать по более высокой цене, но исключает выгоды от конкуренции. Термин «вашингтонский консенсус» принадлежит Вильямсону [Williamson, 1990], хотя впоследствии он открестился от его наиболее крайних интерпретаций. Дурбин высказался о власти банков в интервью радиостанции WJJG, его слова приведены в [Doster, 2009].
Мысли о связи приватизации с загадкой премии за риск по большей части основаны на моих изысканиях по этой теме за последние 15 лет, чаще всего совместных с Саймоном Грантом. Основные работы: [Quiggin, 1995; Grant, Quiggin, 2002; 2003; 2004; 2005; 2006]. Процитированное исследование МВФ – это [Davis et al., 2000].
Среди других работ нужно упомянуть следующие: [Akerlof, 1970; Акерлоф, 1994; Arrow, Debreu, 1954; Baumol, 1982; Baumol, Panzar, Willig, 1982; Bel, 2006; Chamberlin, 1933; Drucker, 1969; Friedman, Friedman, 1979; Krugman, 2009c; Merah, Prescott, 1985; Mill, 2008, Book V; Nairn, 1989; Nash, 1951; Shiller, 2003a; 2003b; 2008; Neumann von, Morgenstern, 1944; Нейман, Моргенштерн, 1970].
Заключение: экономика XXI века
Зомби из фильмов ужасов славятся своей живучестью. Этих фантастических мертвецов можно калечить сколько угодно – они упрямо надвигаются на свою жертву. Зомби-идеи, герои этой книги, столь же выносливы. Несмотря на кризис, среда профессиональных экономистов, как правило, продолжала жить как ни в чем не бывало. И теперь, когда кризис 2008 года завершился, рыночные либералы делают вид, будто его и вовсе не было.
Ричард Познер, являющий собой редкий пример рыночного либерала, который изменил свои взгляды и встал на сторону кейнсианства, заметил:
Механизмы рыночной корректировки работают на академическом рынке крайне медленно. У профессоров есть бессрочный контракт. У них есть толпа выпускников, жаждущих получить степень PhD. У них есть хорошо знакомый и отточенный технический аппарат. Выбить их из привычной колеи очень трудно (цит. по: [Cassidy, 2010, р. 28]).
Подход к экономике, доминировавший более 30 лет, не исчезнет просто потому, что его выводы не согласуются с фактами. Нужно предложить альтернативу зомби-экономике рыночного либерализма. Но прежде чем поговорить о будущем, следует еще раз окинуть взором прошлое.
Переосмысливая опыт XX века
Крах рыночного либерализма требует переосмысления опыта XX века и в первую очередь кризиса 1970-х годов. В целом достижения развитых экономик в период господства рыночного либерализма выглядят блекло на фоне достижений кейнсианской социал-демократии в послевоенный период.
И все-таки «золотой век» кончился хаосом и крахом 1970-х годов. Пока не наступил нынешний кризис, это крушение считали окончательным. Несмотря на все свои достоинства, кейнсианское управление экономикой оказалось в конечном счете неустойчивым, тогда как методы рыночного либерализма, на первый взгляд, давали надежду, что стабильность эпохи «великого смягчения» продолжится и в будущем.
Теперь эта точка зрения совершенно безосновательна. «Великое смягчение» потерпело фиаско ничуть не меньшее, чем то, которым увенчался послевоенный подъем. Если подъем наступит, то это произойдет благодаря мерам, с которыми рыночный либерализм, казалось, покончил навсегда. Как же тогда нам относиться к эре кейнсианства и ее бесславному концу?
Первая, пессимистичная, интерпретация гласит, что деловой цикл настолько глубоко укоренен в логике рыночной экономики и, возможно, во всех современных экономических системах, что его невозможно приручить. Потеряв голову от успеха, мы предаемся гордыне, а гордыня заслоняет от нас уроки прошлого. Мы забываем, что ресурсы ограничены, что бюджеты в конце концов нужно сводить с балансом, что зарплаты и доходы не могут без конца опережать рост стоимости производства и т. д. В 1960–1970-х годах гордыня привела к непомерно высоким бюджетным дефицитам и раскручиванию спирали зарплат и инфляции. В 1990–2000-х годах она заразила нас спекулятивной лихорадкой, которую по всему миру разнесли самозваные господа Вселенной – финансисты.
Но есть и другая интерпретация. Возможно, провалы 1970-х годов стали результатом ошибок, которых можно было избежать благодаря более глубокому пониманию экономики и более прочным социальным институтам. Если это верно, то настоящий кризис может стать точкой возврата к успешной политике, усвоившей уроки прошлого.
Новый подход к риску и неопределенности
Так или иначе, но каждая из рассматриваемых в книге зомби-идей предполагает, что либеральная рыночная система, в которой управление рисками возложено на финансовые рынки, справится с ним лучше, чем государство, стремящееся сгладить агрегированные результаты и смягчить индивидуальные риски.
Суть идеи «великого смягчения» сводилась к тому, что рыночно-либеральная политика позволяет более эффективно сокращать совокупные риски, чем кейнсианское макроэкономическое управление. Теоретическое обоснование этой идеи было построено макроэкономикой в рамках теории динамического стохастического общего равновесия.
Гипотеза эффективного рынка говорила о том же, но по отношению к отдельным предприятиям. Согласно гипотезе эффективного рынка, финансовые рынки наилучшим образом оценивают доходы и риски, о каком бы финансовом активе ни шла речь. Политическую форму этот тезис обрел благодаря идеологии приватизации. Теория «обогащения сверху вниз» утверждает, что риски, связанные с высоким уровнем неравенства в обществе, более чем покрываются новыми выгодными возможностями.
Ни одна из этих идей не выдержала проверки глобальным финансовым кризисом. Финансовые уловки больше не могут спрятать или затуманить в нашем сознании существующие риски.
Социал-демократы и социал-либералы давно подчеркивали, что общество способно распределять и контролировать риски гораздо эффективнее индивидов. Программу экономической политики, обычно называемую социал-демократической, можно рассматривать как способ управления рисками, которым подвержены индивиды, – начиная с рисков потери здоровья и заканчивая неопределенностью материального положения в будущем.
Уровень риска и уровень неравенства тесно связаны. С одной стороны, чем выше риски у индивидов в течение их жизни, включая риски, возникающие из неравенства стартовых возможностей, тем более неравным будет общество. С другой стороны, как показал финансовый кризис, крайнее неравенство, сочетающееся, например, с гигантскими доходами финансовых дельцов, стимулирует более рискованное поведение. В частности, неравенство толкает к поиску рискованных путей обогащения, позволяющих переложить издержки на кого-то еще или на общество в целом.
Социал-демократический подход к преодолению кризиса предполагает в первую очередь признание за государством решающей роли в управлении рисками. Если мы хотим, чтобы индивиды были застрахованы от потери работы, дохода и имущества, правительство должно создать необходимые правовые и экономические структуры и обеспечить их функционирование. Роль государства как главного риск-менеджера оправдывает и делает необходимым смягчение неравенства в возможностях и результатах. Вопиющее неравенство – характерная черта ничем не ограниченного капитализма, и в эпоху рыночного либерализма оно не переставало расти.