– Думаешь, это сработает? – сказал я, указывая на его укрепления.
– На какое-то время, – мрачно ответил он.
– Весьма успокаивает, – язвительно произнес я.
Алекс пожал плечами.
– Что я могу тебе сказать? Стены устоят, если мы установим подпорки. Проблемой будут ворота. Не знаю, я бы вообще их заложил.
Он снова пожал плечами, обходя молчанием печальную истину.
– Тем более, ты должен либо переехать ко мне, либо, по крайней мере, поселиться рядом, – настойчиво повторил я.
Алекс не претендовал на мученический венец. Он вовсе не желал отправиться на дно вместе со всем судном – семья значила для него все. Когда до него наконец-то дошло, что его дело обречено, он решил заново все обдумать.
– Я поговорю с Мартой сегодня вечером.
В его болезненной улыбке не было и тени уверенности. Я снова положил руку ему на плечо.
– Алекс, тебе придется сделать больше, чем просто поговорить с ней. Тебе придется ее уговорить.
Его по-прежнему лицо оставалось бледным.
– Слушай, пусть ее друзья тоже переезжают. В самом худшем случае речь идет об одной десятой мили. Это же не переезд с побережья на побережье.
Однако мои аргументы его не убеждали. Он понимал, что было бы логично так поступить. Но оставалось убедить его лучшую половину, а Марта всегда жила сердцем, а не головой.
– Ладно, ладно, не буду настаивать. Пока. Просто скажи, что нам с Тревисом делать.
Его плечи чуть расслабились. Я понял, что Алекс поговорит с женой, просто не прямо сейчас.
День был морозным, а труд тяжелым. Ничего примечательного не случилось, не считая нескольких ударов молотком по пальцу – и нет, не только по моему, я проделал это всего дважды. Во второй раз у меня из глаз едва не брызнули слезы. Мы без особых происшествий покончили с опорными столбами на двух коротких сторонах и продвинулись почти до трети восточной стены – и тут все внезапно изменилось.
От северных ворот донесся вой тревожной сирены. Послышались крики. Я не слышал выстрелов, поэтому предположил, что все еще более или менее в норме. Как и прочие зеваки, я тут же побросал все дела, что, возможно, и к лучшему. Кажется, я имел все шансы на то, чтобы в третий раз врезать молотком по пульсирующему от боли пальцу, и сейчас слезы бы точно пролились. Это бы изрядно позабавило Тревиса. Кажется, парень был абсолютно убежден в том, что у меня отсутствуют слезные железы. Создатели рекламных роликов для канала Hallmark[68] будут рады узнать, что на самом деле это не так, но эту тайну я унесу с собой в могилу.
К тому времени, когда я добрался до ворот, там уже столпилось человек шестьдесят-семьдесят. Добрая четверть всего населения комплекса. Странно, что сюда не сбежались все, но приятно было осознавать, что часовые на воротах и на сторожевых башнях не побросали своих постов. К тому же многие все еще не пришли в себя от первоначального шока. Некоторые были напуганы настолько, что не выходили даже за едой – провизию приходилось доставлять им на дом.
Я пробрался в первые ряды, пытаясь понять, что тут происходит. Ни зомби, ни живых захватчиков не наблюдалось. Мне даже подумалось, что кто-то случайно нажал на кнопку тревоги. Это был бы не первый случай. К счастью, до синдрома мальчика, кричащего «Волки!», мы еще не дошли. Пока.
Протолкавшись в первый ряд, я сжал звенья проволочной сетки. Когда я наконец понял, что взволновало аборигенов, моя хватка стала судорожной. В поле, напротив нашего маленького убежища стояло то, что я мог назвать не иначе как Вестником Рока. Оно олицетворяло все те кошмары, что обрушились на наш мир в последние дни. Это было воплощение самой смерти. Четверо всадников апокалипсиса в одной упаковке. Передо мной стояла та самая зомби-дева, что убила Сплиндера. Когда-то она была папиной маленькой принцессой со смешными хвостиками, в нарядном платьице. Из конфет и пирожных, из сластей всевозможных, с кукольным домиком Барби и Кена. А теперь стала средоточием вселенского зла.
Она стояла в поле, в двух сотнях ярдов от меня, и все же от ее близости леденело сердце. Ее рваные лохмотья развевались на несуществующем ветру, как будто она была центром сверхъестественного урагана. Толпа, поначалу тревожно шумевшая и гомонившая, затихла, как и я сам. Всех нас ужаснуло дыхание надвигающегося рока. Единственным звуком был шорох одежды – каждый пытался протиснуться вперед, чтобы получше разглядеть происходящее. Некоторым, впрочем, увиденного хватило. Они отделялись от толпы, возможно, для того, чтобы рассказать остальным, что Бугимен реален, и что это не «он», а «она». Часовой на воротах поднял ружье, чтобы пристрелить монстра, но отчего-то застыл в нерешительности. Похоже было на то, что он не прочь сбежать с остальными, и я не мог его за это винить.
Когда зомби подняла руку и указала на нас, у меня перехватило дыхание. Я ощутил такой холод, словно в грудь мне вонзили заиндевевший ледоруб. От этой фантомной раны по телу растекалась ледяная кровь. Меня не покидало ощущение, что она указывает на меня, но разве для зомби все люди не выглядят одинаково? В смысле, я же не отличу одну корову от другой. По мне, они все хороши на вкус. Не хочу сказать, что все мы скоты, но ведь для зомби так и есть, верно? Я обнаружил, что медленно, почти неосознанно смещаюсь назад и вправо. Конечно, мы встречались с этой тварью в прошлом, но это не значит, что мне хотелось будущих встреч. По крайней мере с ней… с этим… чем бы оно ни было. Даже с такого расстояния ее рука, с прямым, словно стрела, указательным пальцем отслеживала мое замаскированное отступление. И, мать вашу растак, к моему большому сожалению, это не прошло незамеченным. Проклятый часовой, который должен был сразу пристрелить ходячий кошмар, проследил за тем, куда нацелен палец зомби.
– Тальбот? – сказал он, разворачиваясь и глядя на меня. – Кажется, она указывает на тебя.
На секунду я застыл на месте, надеясь, что она опустит указующий перст. Но не тут-то было. Часовой схватил меня за руку и снова вытащил вперед. Я трясся и потел одновременно. Крайне неприятное ощущение.
– Это ведь зомби, так? – спросил караульный.
Голос все еще не вернулся ко мне – он затерялся где-то между шоком и благоговейным ужасом.
– Но как это возможно? Ради всего святого, она же показывает, а зомби не умеют показывать. Верно? Но я отсюда чувствую ее вонь. И то, как она движется – люди так не ходят.
Не знаю, к кому он обращался. Я даже не понимал, существует ли он. Все мое внимание было сосредоточено на ней… на этом. Сосредоточено настолько, что я и по сей день не понял, было ли это игрой света или какой-то ворожбой. О том, что произошло дальше, я могу сказать лишь, что мое сознание внезапно дернули так сильно, что я оказался в нескольких футах от зомби. Указующий жест превратился в призывный, «иди сюда» – и я мог сказать, что для нее это было сложным маневром, поскольку тело зомби-девы было сковано трупным окоченением. Усилие, необходимое для того, чтобы согнуть и разогнуть палец, заставило ее морщиться от напряжения. Ее губы шевельнулись, сложившись в слово: «Приди». Я был рад и тому, что там присутствовало лишь мое сознание, а не тело. Я видел ее дыхание, и оно не имело ни малейшего отношения к холоду. Все инстинкты приказывали мне бежать, но странное притяжение, заставляющее идти к ней, было еще сильнее.
– Открой ворота, – сказал я часовому.
Я не узнал собственный голос, таким тихим и далеким он мне показался. Караульный даже взглянул на меня, проверяя, вправду ли это я заговорил. Или, может, он слышал отчетливо, но решил, что у меня поехала крыша?
– Открой ворота, – чуть настойчивее произнес я, но это все равно прозвучало едва ли громче шепота.
Теперь, по крайней мере, я знал, что часовой услышал меня, потому что он ответил:
– Ни за какие коврижки, чувак.
«Чудесно, – подумал я. – Похоже, мне все же не придется выходить наружу, чтобы встретиться с собственным кошмаром наяву».
Мне даже захотелось расцеловать часового, хотя он явно был не в моем вкусе.
– Папа, куда ты идешь? – с тревогой спросил Тревис.
Но я был способен отвечать ему так же, как и контролировать собственные движения. Зачем я вскарабкался на изгородь? Что со мной не так? Неужели два десятка лет общения с травкой не прошли бесследно? Следовало внимательней прислушиваться к тому, что говорилось в фильмах о съехавших с катушек торчках. В тот момент они показались мне актуальными как никогда. И почему этот придурок-часовой не пытается стащить меня с изгороди? Чудак на букву «Эм»!
К счастью – или, наоборот, к несчастью – колючей ленты не хватило на то, чтобы обнести ею ворота. Мы компенсировали это большим количеством вооруженных людей, но этот факт вряд ли мог остановить меня. На секунду я задержался на изгороди – относительно безопасный приют нормальности с одной стороны, безумное, чудовищное и бессмертное воплощение всего порочного и мерзкого – с другой.
– Я сейчас позову маму! – выкрикнул Тревис в надежде, что эта старая угроза вырвет меня из когтей одержимости.
Как бы не так.
Если бы не холодные и острые навершия решетки, грозившие пронзить мои любимые неназываемые органы, я мог бы задержаться там и подольше. Однако я слез вниз. Когда я зашагал по полю, часовой швырнул сквозь решетку небольшой «Смит-Вессон» тридцать восьмого калибра.
– Возьми это, – умоляюще прокричал он.
– Не думаю, что от этого будет какой-то прок, – сказал я и уставился прямо ему в глаза, все еще надеясь, что он найдет какой-нибудь способ остановить меня.
Чертовы предательские ноги – еще никогда ни одна из частей тела настолько не подводила меня… не считая того случая в колледже (но это совсем другая история). Я медленно, тяжело пошагал к зомби-деве. Она наконец-то опустила руку. От улыбки, появившейся на ее лице, каждый волосок на моем теле встал дыбом. Я выглядел так, словно в меня ударила молния. Нельзя сказать, что страх прокрался в мою душу, нет, он властвовал там безраздельно. Она не принадлежала этому миру, по крайней мере, его надземной части.