– Мы прямо как в «Скорой помощи»[45], – с пафосом заметил я, вытаскивая пулю из человеческой плоти.
– Что сказать, в свое время я была влюблена в медсестру, которую играла Маргулис[46], – призналась Джен и улыбнулась, увидев пулю. – Что теперь?
– Ну, я зашью рану, мы зафиксируем ногу и наложим повязку, а потом свалим отсюда к чертям.
– А внутренние повреждения?
– От пули или моих действий?
– От того и от другого, – честно ответила Джен.
– Черт, Джен, я и так уже прыгнул в пять раз выше собственной головы. Я могу только зашить рану и надеяться, что его тело сделает все остальное. Если повезет, он просто будет хромать, когда встанет на ноги.
– А в худшем случае?
– Ты издеваешься? Не видишь, что мы сидим в крови? Не видишь, насколько стерильна наша операционная? Не говоря уж об уровне моего хирургического мастерства. Пуля вроде цела, но я точно не знаю, не осталась ли внутри какая-нибудь ее часть. К тому же я наверняка вытащил далеко не все осколки кости. Но если я его сейчас не зашью, он истечет кровью. Что вполне возможно, даже когда я его зашью, в зависимости от того, сколько кровеносных сосудов пострадало. Чудо, что он вообще еще жив. Следующие две недели нам придется накачивать его антибиотиками и молиться.
– Молиться? – недоуменно переспросила Джен.
– Так ведь говорят, – ответил я и отвернулся.
Гневить Бога вовсе не хотелось, но особенного благочестия я в тот момент не чувствовал.
Через полчаса я зашил рану. Джен и Томми обмыли Би-Эм и одели его в чистую, не пропитанную кровью одежду. Затем мы положили его на заднее сиденье минивэна Брендона и я расположил раненую ногу примерно так, как она должна была лежать в идеале. Шину мы сделали из двух топорищ и изоленты. Дела обстояли не лучшим образом. Би-Эм целый месяц придется одну за другой глотать таблетки «Оксикодона», а его запасов у нас было разве что на неделю. Просто супер, придется снова останавливаться. А это ничего хорошего не сулит.
Моя одежда снова была безнадежно испорчена. В приличном виде осталась только рубаха – вся кровь впиталась в толстую ткань куртки. Я отошел на обочину, стащил с себя испачканные вещи и поежился.
Трейси принесла пакет детских влажных салфеток, чтобы я привел себя в порядок. Пожалуй, меня бы даже чизбургер сейчас не так сильно обрадовал!
Трейси рассмеялась. Да, я стоял полуголый на обочине скоростного шоссе в самый разгар зимы.
– Эй, так нечестно! – крикнул я. – Все из-за холода! Он сморщивается. Знаешь, как в бассейне! – Ее смех удалялся. – Нечестно, – в конце концов буркнул я и принялся вытираться.
Я вернулся к остальным, все еще ругаясь себе под нос.
– Что думаешь, Майк? – спросил Брендон.
– Да, Брендон, мало кто отважится задать мне этот вопрос. Особенно без вариантов ответа.
– Ты правда с ума сошел, да? – улыбнулся он.
Я оставил этот вопрос висеть в воздухе. Правильно на него все равно не ответишь. Смотри «Уловку 22»[47].
– Ну, пока мы все еще едем к Кэрол. Но нам нужно раздобыть еще антибиотиков и обезболивающих, а это значит, что придется, мать его, еще раз остановиться.
Брендон закатил глаза:
– Вот и я о том же. Надо подготовить тот пикап, который не выпачкан в крови, мы его заберем. Другой я хочу полностью вывести из строя. Сомневаюсь, что первый реднек и его тупица-водитель за ними вернутся, но рисковать совсем не хочется. Главное – пора нам отсюда убираться.
– А что насчет шансов Би-Эм?
– Знаешь, обычный человек на его месте уже умер бы, так что это говорит в его пользу. К тому же в рай его не возьмут, а в аду и без него полно народу. – Брендон не улыбнулся этой шутке. Видимо, он хотел услышать настоящий ответ. Неужели он не понимал, что мне хотелось его избежать? – Пятьдесят на пятьдесят. Я не знаю, насколько все плохо.
Большего я не сказал.
– Майк, еще кое-что…
Такие заявления добром не кончаются. Если твой собеседник ждет самого конца разговора, прежде чем поднять какую-то тему, это обычно означает, что он пытается набраться смелости, чтобы завести о ней речь.
– Только не говори, что моя дочь беременна. Иначе я взорвусь.
– Что? – Брови Брендона взлетели на лоб. – Ты чего? Нет! Нет, дело не в этом. Дело в Джастине.
– Я знаю.
– О его бреде и об Элизе?
– Я знаю.
– И что ты собираешься с этим делать? – спросил Брендон.
– Понятия не имею.
Я зашагал прочь.
– И все? – крикнул он мне вслед. – Джастин у нас, по-моему, на прямой линии с врагом, а ты ничего не собираешься предпринять? – запальчиво добавил он.
Остановившись, я повернулся к нему:
– Есть идеи? Я весь внимание.
Я говорил искренне, но мои слова были пропитаны злобой. Брендон почувствовал скрытую в них угрозу… но в юности мы мудростью не отличаемся.
– По-моему, Майк, ты прекрасно знаешь, что делать! Разве не ты всегда твердишь о том, как важно жертвовать одним ради многих?
Его слова поразили меня в самое сердце, но я не дрогнул.
– Тогда бери другой пикап, – сказал я.
Он на шаг отступил от меня, пожалуй, сам того не ожидая. Я ведь фактически сказал ему, что он может катиться на все четыре стороны. Без Николь. Я загнал его в угол, и за это мне было немного стыдно. Он был практически членом моей семьи, теснее связывают только кровные узы. И все же отличие было, пусть и слабое. Я всегда ставил членов своей семьи превыше всех остальных. Вот так вот. Мы с Брендоном уже собрали толпу зрителей. Впрочем, в последнее время это было в порядке вещей. Брендон трясся от ярости. Если бы он сейчас набросился на меня, у меня была бы всего пара шансов, чтобы победить его, прежде чем он одолеет меня своими размерами, юностью и скоростью.
Тревис вложил патрон в дробовик, и Брендон повернулся к нему. За какую-то долю секунды у него на лице промелькнули страх и боль, он почувствовал себя преданным. Ссутулившись, он пошел к окровавленному «форду». Колесо с пассажирской стороны было пробито, на боку красовалась оставленная Трейси вмятина, которая лишала машину былого блеска, но в остальном пикап был полностью исправен.
– Мы подождем, пока ты поменяешь колесо, – сказал я.
– Пап? – подала голос Николь. – О чем ты говоришь?
Я не ответил.
– Брендон, что ты делаешь?
Проигнорировав ее вопрос, он подошел к кабине пикапа, взял домкрат и монтировку и принялся откручивать гайки. Николь потянула его за руку.
– Брендон, ты не можешь нас бросить! Ты не можешь меня бросить! – воскликнула она. – Пап, сделай что-нибудь!
– Он большой мальчик, – холодно ответил я.
– Тальбот! – вступила Трейси.
– Что?! – вскричал я. Не успел звук «ч» сорваться с моих губ, как я уже понял, что это неправильный ответ.
Ей даже не пришлось говорить: «Да ладно?» Ее изогнутая бровь сказала мне все без слов.
И без того немалый государственный долг Тальбота стал еще больше.
– Знаешь, Трейси, если он хочет остаться с нами, пусть! Но умолять его я не буду. Ему не нравится, как идут дела. Почему бы тебе не поинтересоваться его планами? Уверен, ты обрадуешься не меньше моего. А я пока подготовлю пикап.
С этими словами я зашагал прочь.
Теперь Трейси поняла корень проблемы и посмотрела на Джастина, который по-прежнему сидел в минивэне. На его губах мелькнула тень улыбки, от которой Трейси поежилась. Я не спешил перекладывать вещи из минивэна в пикап, надеясь, что мы все – но главное Брендон – успеем остыть и успокоиться. Но пока я двигался как можно медленнее, Брендон торопился изо всех сил. Может, он просто не хотел думать о своем решении, поняв, насколько он тупой… кретин. Я хотел было подойти к нему, чтобы попробовать начать разговор с начала, но мне не хотелось обременять Тревиса необходимостью его пристрелить.
Брендон поцеловал трепещущую Николь, осторожно отстранился от нее и сел за руль.
– Нет, Брендон! – молила она. – Не оставляй меня!
При виде страданий дочери у меня сердце обливалось кровью.
– Прости! – крикнул он, не опуская стекол.
Я подумал, что Николь попытается залезть в кабину и уехать вместе с ним. В таком случае мне пришлось бы физически ей воспрепятствовать. К счастью, до этого дело не дошло. Она просто стояла, не в силах пошевелиться, и смотрела, как Брендон заводит пикап, разворачивается в неположенном месте и уезжает от нас. Вот и все. Так он и уехал. Мы все с минуту смотрели ему вслед, пока пикап не превратился в черную точку на горизонте. Затем Трейси приобняла меня за талию и тихонько заплакала, уткнувшись мне в плечо.
Я посадил Николь на пассажирское сиденье пикапа, а сам сел за руль. Прислонив голову к прохладному стеклу, она даже не пошевелилась, когда я пристегнул ремень безопасности.
– Джен, сможешь повести? – спросил я.
Из всех нас она казалась самой подготовленной. Семья Тальботов только что понесла сокрушительную потерю. И это было не кино. Мы не могли просто взять и забыть о том, что лишились близкого человека, и начать шутить уже в следующей сцене. И не важно, что он не погиб. Мы знали, что больше никогда его не увидим. Даже если он сумеет выжить в одиночку, в чем я очень сильно сомневался, он не сможет найти нас снова. Я уже решил развернуться и догнать его, как Би-Эм изменил мое решение.
Его крики пронзили тишину. Я подбежал к нему, вытащил пару таблеток «Оксикодона» и вложил их ему в рот. Он проглотил, не запивая: слез, что катились у него из глаз, было достаточно. Через несколько минут он снова потерял сознание, но не от таблеток, а от боли.
– Поехали, надо найти аптеку.
Медлить было некогда. У нас была конкретная цель. Оплакать потерю мы еще успеем.
Томми впал почти в такое же оцепенение, как и Николь. Он сочувствовал ей всем своим существом. Томми был по уши влюблен в мою дочь, и все об этом знали, хотя сам Томми почему-то даже не догадывался, что мы в курсе. Это было даже забавно. Он так волновался в ее присутствии, что называл ее как угодно, но только не по имени, а Брендон ВСЕГДА оставался «тем парнем» или же «им». Так что из всех нас этому большому ребенку сложившаяся ситуация «теоретически» была наиболее выгодна, хотя он явно и думать не думал извлекать из нее пользу. Он чувствовал страдания Николь… и если не облегчал, то разделял их.