Смеяться я не стал. Я подумал, как жаль, что жизнь все-таки такая подлая штука, если сокровенные мечты — в этом. Ира тоже молчала. Ей было двадцать четыре. Семь лет в таком возрасте — разница огромная. Было ясно, что она для нее и мать, и старшая сестра, и лучшая подруга. То есть — всё.
Несмотря на Варины неисполнимые мечты, ночь продолжалась весело. Варя была смешливой девчонкой. И собеседницей оказалась интересной. Она въезжала в любую шутку, при этом сама была актрисой с богатым амплуа. Но, главное, при ее загнанном положении, она была абсолютно свободна. Свободна — до беспечности.
Варя сумела завести нас обоих так, что всё завертелось, как на той карусели в парке «Горького», куда она идти наотрез отказалась. Жизнь все-таки интересная дама — делает сюрпризы в самые неожиданные мгновения. Я понял: выбор я сделал правильный и ни о чем не жалел. Я подумал: «Достойней концовки и пожелать себе трудно». Поверьте, лучших подружек у меня еще не было…
Потом Варя легла в уголок и уснула как-то незаметно и сразу… Смотрим — спит, положив под голову кулачок. Ира, с трогательной заботой, укрыла ее одеялом.
С Ирой ночь мы почти не спали. Причем не только секс был тому причиной. Мне с ней было интересно общаться.
Когда Варя проснулась, сразу заныла: «Домой хочу…»
Водки был еще целый стол. Еды — тоже. Деньги оставались… Куда-то ехать — зачем? Мне даже подумалось: «Одному нажираться… тоска. А потом — что? Хоть в петлю…» Других снимать категорически не хотелось.
Варя вдруг оживилась:
— Слышь, Айвазовский, ты нам понравился.
— Вы мне тоже.
— Морковка у тебя классная… прямо с грядки?
— Из парника. Специально для тебя выращивал.
— В гости поедешь?
— Куда?
— Какая разница? По-моему, ты совсем забурел, Айвазовский. Тебя, между прочим, женщины приглашают. Ка-ра-са-ви-цы!
— А комсомолки? — спросил я.
— И спортсменки! — пробурчала Ира.
Она еще дремала и, как мне казалось, уезжать никуда не хотела.
— А где вы живете?
— Где, где? В Караганде!
Наша птичка выспалась и зачирикала с прежним вдохновением.
— Байкало-Амурская магистраль. Слыхал, наверное? Станция «Лесоповал». Ну, там по тайге еще километров восемь, если по прямой. Дорога разбита — так что, не барин, пешочком придется… Можно на плоту сплавляться, но это все сорок кэмэ выйдет.
— О, кей.
— Комары там злоебучие! Терпеть не могу… жрут и жрут тебя! А как комары пропадают — мороз, градусов под пятьдесят. По Цельсию, прикинь!
— Вы что, родом оттуда? — спросил я у Иры.
— Да слушай ты ее! Она тебя и в тундру пригласит. С волками водку квасить.
— С милым — хоть на край света! Лишь бы шалашик был… со всеми удобствами.
— Тут — рядом, — объяснила Ира, — метро «Октябрьское поле». Снимаем у тетки одной. Она с сыном живет в трех комнатах. Да, Мишка… — видел ты его вчера — сутенер наш, по совместительству. Нормальный пацан, кстати, берет по божески, если что — с ментами разбирается грамотно. У нас своя комната, ты не думай — и денег с тебя не возьмем…
— А сами откуда?
— Из Смоленска. В одном доме живем. Я ее с пеленок знаю.
27
Это время — хворая жена,
так пусть же кричит, буянит, бранится,
пусть бьет тарелки и стол ломает!..
Уехали мы — в жанре «любовного романа», приехали — в детективном триллере.
Как она на ментов попала — уму непостижимо!
Подъехали на такси, прямо к подъезду. Казалось бы, что еще надо!? Так нет, без приключений у нас — как без пряников! Пока я с водилой расплачивался, наша пташка пропала, — оказывается, «Кока-Колы» ей захотелось — к ближайшему ларьку упорхнула. Ближайший ларек — на противоположной стороне улицы.
Всё на наших глазах и произошло: машина с голубой полосой подкатила — как поджидала ее — и пташки нет.
Я растерялся. Пока прикидывал, что, да как…. да как с таким фейсом завалюсь в «в святая святых» — подружку выручать… Ира сказала:
— Сам не лезь. Ее все равно не отпустят, а тебя точно заметут.
— Я? В ментуру? Добровольно? Бог с тобой…
— Ее в 40-е забрали. Тут рядом. Надо домой идти. Если Мишка на месте — всё уладит. Он там многих ментов знает. В одном дворе водку квасят.
К Мишке, так к Мишке. Поднялись в квартиру…
Квартирка, конечно, та еще — убогий постсоветский стиль. Живут тут явно пьющие люди. Мебели — минимум, грязь, кухонные запахи. Тараканы. Собака облаяла, но не накинулась на меня, а, напротив, отскочила на приличное расстояние и подняла брех. Очевидно, перепадало ей от случайных гостей.
Какая-то тетка на кухне. Обрадовалась нам необычайно. Особенно мне. Два полных пакета — делали меня своим и желанным.
— Елизавета, — представилась тетка, а я подумал: какая, Третья?
Фундаментальная женщина восседала на табурете, как на троне. Было в ее осанке нечто царственное. К ручке я подойти не осмелился, однако проникся великодержавным трепетом.
— А мой за водкой пошел, — сообщила Елизавета.
— Теть Лиза, — сказала Ира, — нашу дуру опять в ментовку замели.
— Удивила. Вот пусть и посидит там, коза — охолонится. Может, человеком станет. Хотя че-то сомневаюсь я…
— Да что ты, теть Лиза, она там дел понаделает — ты ж ее знаешь! Надо Мишку посылать.
— Да где я тебе его возьму! Рожу, а, рожу?
Елизавета на грудь уже приняла, поэтому повторяла вопрос с напором, будто сама идея — рожать Мишку во второй раз, не казалась ей столь безрассудна.
— Рожу? Вот — тоже придумала! Вернется — посылай хоть на Марс. Он пока трезвый…
Я выставил водку, сок и закуску на стол.
— О! А мы пока познакомимся с твоим кавалером. Как тебя звать-величать? не расслышала…
Собственно, я и не представлялся, но это не важно — присутствие водки нас уже породнило. Важно было другое — произошло взаимопонимание, а слова, это так — шелуха…
— Юрой его зовут, — ответила за меня Ирина, — он у нас знаменитый художник…
— В определенных кругах, — пошутил я (вернее, обозначил истинное положение дел).
Этому, впрочем, всё равно не предали значения…
— Художник? — оживилась Елизавета. — У меня мой, перед смертью, как на пенсию вышел — тоже художничать начал. Такие штуки малевал — картины прямо, хошь на дереве… знаешь, спилы березовые — ой, красиво! Ну, там церквушка у озера, березы… а то на картоне — маслом… Что ты! Богоматерь изобразил. Вся такая, ой! Ну, как бы это… ну, не спутаешь, короче, с бабой простой. Она там, в комнатах висит… в рамках. Увидишь еще…
Пришел Мишка с бутылкой. Мы поздоровались с ним, как старые приятели. Узнал он меня, нет — не знаю. Похоже, здесь привыкли к неожиданным и незнакомым гостям. Ира поволокла его в прихожую. Стала что-то возбужденно говорить. Ясно дело — про залет Вари… Мишка сразу же ушел.
— Ну давай, художник — за встречу!
Елизавете было где-то лет за пятьдесят. От силы — пятьдесят пять. Ясное лицо, спокойное, как на картине. Явно пьющая, но без нервных алкогольных ужимок и закидонов. Уж этого добра я насмотрелся…
После третьей, разговор пошел более откровенный.
— …мой тоже все «кончить» не мог. Старый уже бес — лет под семьдесят — а всё туда же! Пристанет — сил моих нет. Елозит, елозит, черт…
— Пил?
Я, как врач сексопатолог, говорил строго и со значением. Тон был такой, что «от врача и священника, блин — никаких тайн!».
— Чей-то?
— Пил? — повторил я.
Мне стало неловко за свой нелепый вопрос. В подобных местах не принято задавать такие вопросы.
— А как же! Кто ж сейчас не пьет…
— От этого все и проблемы, — поставил я диагноз.
Оставалось только сказать: «Приводите мужа — обследуем» и выписать рецепт.
— А… — махнула рукой Елизавета.
В том смысле, что «всё прошло, как с белых яблонь дым…»
— А с другой стороны — «кончишь»…
Я как-то вдруг съехал на свой собственный печальный опыт.
— И не надо ничего. Будто умер.
— А… — снова махнула рукой Елизавета.
Только теперь в том смысле, что все вы — кобели — одинаковые.
Неожиданно появился Мишка. Весь растрепанный, злой. Прямо в куртке завалился на кухню. Налил себе водки и выпил. Молчит, желваками играет.
— Ну? — спросила Елизавета, — как дела, сынок?
— Дела у прокурора.
— Ты давай, не выпендривайся тут, рассказывай. С матерью, чай, разговариваешь.
— А чего рассказывать!
Мишка налил себе еще стопку.
— Эта курица принялась там скандалить. Но это пол беды — они привыкши… Но главное, мать — ты послушай! — полезла драться и оторвала погон дежурному офицеру! Ее в «обезьянник» заталкивают, а она вырвалась и прямо дежурному в окошко. Насилу оттуда вытащили. Наваляли, естественно… Сидит, за «права человека» выступает. Маленькая, сучка, а всё отделение на уши поставила. Ей точно теперь закатают по полной статье! В лучшем случае — вышлют ее отсюда. Ты понимаешь, она всех там достала. Мне ребята сказали, типа, всё — сливай воду, помочь ничем не можем. Типа, офицер весь в амбициях — протокол сочиняет. Не, ну курва, а? Прошмандовка!
— Дела… — сказала Елизавета таким тоном, что дела эти ее мало касаются.
Сказала так, что бы что-то сказать.
Ирка заревела:
— Миш, ну сделай что-нибудь… у тебя всегда получалось!
— Сделай… что я сделаю, умницы! Вы уж всё сделали.
Мишка неожиданно разозлился.
— Что?! Отделение на приступ возьму?
— А если денег дать? — вылез я с предложением.
— Денег?
Все как-то слегка напряглись. Я давно заметил, что само слово «деньги» — равнодушными не оставляют никого. Есть в этом слове некая магическая сила.
— Ну да, нормальных — зеленых. За погон. Какое звание?
— Не помню… старлей, вроде бы. Или капитан.
— Неважно. Сто баксов и майора покроят.
— Сто баксов… скажешь тоже! Нет сейчас у меня ничего. Голяк! Даже твои, вчерашние, с пацанами пропили.
Я достал свои жалкие остатки. Сто баксов я оставлял себе на непредвиденные проблемы. Еще русских было тысячи полторы.