— На…
Я дал ему стольник и еще пятьсот нашими.
— А это на водку. Чтобы сто раз не бегать. Возьми на все…
Мишка сразу ушел. Он был прав — надо было действовать сразу, пока дежурный протокол не оформил.
Пришли они неожиданно быстро. Я оказался прав: сто баксов — весомый аргумент.
Варя возмущалась. Ее звонкий голосок слышно было еще из подъезда, если не с улицы.
— Не, ну ты видел, — обратилась она ко мне прямо с порога, — туфли нет! Только купила!
И показывает мне свой новый модный полуботинок, с оторванным каблуком.
— Семь сотен отдала! Фирма! Ну, суки, вы у меня еще попляшете!
— За «фирму» семь сотен не платят, — сказал я.
— Да?! Понимаешь много, Айвазовский! Ты посмотри, какой фасон — последний писк!
Я посмотрел — под глазом у нее красовался новоиспеченный синяк.
— Заткнись, — сказал ей Мишка.
Затыкаться Варя и не собиралась. Напротив, ее распирало поведать о своих злоключениях. Кроме мата и «эти козлы» я ничего, впрочем, не разобрал…
В голове у меня как-то вдруг всё смешалось. И забродило. Выпивка, почти бессонная ночь, дурной рассказ Вари, похожий на истерику — заводили меня. Ко всему прочему: тараканы, ползающие по столу, в наглую, не таясь… оторванный каблук «фирменного» полуботинка, собака…Я дал ей кусок колбасы из нашей закуски, и она буквально грызла мне ноги, требуя еще. Я не давал. Всё это меня начинало жутко раздражать. Захотелось спрятаться. Я вспомнил, что меня, собственно, звали в гости, обещая отдельную комнату, любовь и ласку… Во всяком случае, на элементарный покой, я мог рассчитывать. Взамен получил обычный дурдом, а этого добра и в повседневной жизни я насмотрелся с избытком.
Я вообще, не люблю большие и шумные компании. Тем более, незнакомых людей. Все были возбуждены и нетрезвы. Чумной энергетикой веяло от застолья…
Я встал. Варя сидела рядом, пересказывая в сто первый раз, как ее мучили в гестапо эсэсовцы в милицейской форме. Я ей говорю:
— Покажи, мадмуазель… сделай милость, где тут можно кинуть кости, по причине — отдохнуть.
Ира было встала показать… Но молодая засранка со звучным и красивым именем Варвара опередила ее и сказала буквально следующее:
— А пошел ты! Все сидят — и ты сиди, не рыпайся!
Очевидно, она была недовольна тем, что ее прервали. Потому что дальше — как ни в чем не бывало — продолжила свой дурацкий рассказ.
Сначала мне показалось, что я ослышался. Но неожиданно возникшая тишина и недоуменные лица сидящих вокруг малознакомых людей, свидетельствовали об обратном — всё так и есть — меня послала эта маленькая дрянь! Самым беззастенчивым манером.
Думать и рассчитывать свои действия — не моя стезя. Мой образ жизни — спонтанные телодвижения. И я его сделал.
Сильная хлесткая пощечина привела Варю в чувства.
— Дай ей еще, — попросила Елизавета «Третья».
Просьбу я выполнять не стал. Женщин я не бью. То была обычная профилактика. И она подействовала. Истерика моментально прекратилась. Даже взгляд у Вари стал осмысленным. Она отвела меня в комнату.
— Ложись, где хочешь, — показала на две кровати: свою и Ирину.
— А вы? — спросил, — я, собственно, к вам приехал.
— Конечно, — сказала Варя, — а Ирку звать?
— Зови. И водки принеси.
28
Каморки дымные и душные светлицы,
о клетки тесные и тесные сердца,
как всем вам хочется
к свободе духа приобщиться!
Запой страшен для меня именно в начальной фазе. Когда тебя уже повело — сонм бешеных тварей, летящих в пустоту, провоцирует на бездумные слова и поступки. Наступают провалы в памяти. Тогда можно наворотить всякого, в том числе и непоправимых дел. Опыт «непоправимых дел» у меня был. Еще и поэтому я покинул незнакомую компанию. Нагружать чужих мне людей своими пьяными выходками — не в моих правилах. Да и небезопасно, это для своего организма — что тут за «малина»? — сутенер с мамашей, проститутки… В принципе, я никого толком здесь не знал.
Это означало только одно — я был еще достаточно разумен и трезв, чтобы помнить и о правилах игры, и личной безопасности. Так что, идея уйти пришла мне в самое время.
Потом «припиваешься» и, в зависимости от здоровья, можешь продержаться довольно долго. Корней, к примеру, выдерживал до десяти месяцев! Корней, естественно, не чета мне — личность, претендующая на библейский сюжет. В библии, как известно, не мелочатся — там всё масштабно: «И пошли от него народы…» и «Город возник на том месте» или: «И прожил он 850 лет…» Так что, пропить 10 месяцев — явно из той же серии. Я, в сравнении с ним — ничтожная моль, недостойная даже какой-нибудь псевдонаучной брошюры под названием: «Алкогольная зависимость и методы борьбы с ней». Больше недели — редко выдерживаю.
Пришла Ира с водкой, стаканчиками и апельсином. Без разговоров разделась и легла ко мне.
«Какая молодец, — подумал я, — всё, как по нотам. И, главное, молча».
Если честно, Варя своей истерикой меня сильно достала. Кстати, сама она осталась на кухне. Видно, не всё еще поведала о зверствах, творящихся в милицейских застенках.
— Курить в комнате можно?
— Кури. Вот пепельница.
Не знаю, как у кого, но секс в таком состоянии — приводит меня в состояние близкое к безумству. Мозги — отключены, чувства, напротив, как оголенные провода. Эрогенная зона — всё тело. То есть, я становлюсь одним большим чувствительным фаллосом. Пока я «кончил» — подруга моя орала три раза. (На них спиртное не действует, что ли?). После этого мы мгновенно уснули.
Когда я проснулся, Иры со мной не было. На соседней кровати спала Варя, прямо в одежде. Первый извечный вопрос: «Где я?» последнее время я задавал себе так часто, что паниковать не стал, а принялся вспоминать и анализировать. Результаты были положительными, — я примерно восстановил всю картину происходящего. Она меня не сильно обрадовала. Водка, слава богу, еще оставалась. Небольшой глоток и засохший апельсин привели меня в чувства.
Я встал. Надо было «отлить» и разведать обстановку. На кухне были всё те же. Единственно, появилось новое лицо: какой-то гнусный самец. Ира почему-то сидела у него на коленях.
«Вот сучка!» — машинально подумал я.
В моем взгляде, очевидно, всё читалось, как в книге, потому что самец посмотрел на меня с вызовом.
Я вышел в одних трусах. Как Калигула, просто забыл надеть штаны. По утрам, «после литры выпитой», такое случается. Наверное, это было не совсем уместно…
Мне отец когда-то рассказывал о войне. Я в свое время был помешан на этой теме и всё время пытал его: как, да что — расскажи… Я никак не мог въехать в ту атмосферу, как это — война, пули летают, смерть! Так вот, один случай мне врезался в память капитально. Я еще подумал, какой потрясающий эпизод можно было бы снять о войне нашим кинематографистам. Не понимал я тогда другого — такие эпизоды никто никогда не пропустил бы… Так вот, он мне рассказал, как шли в атаку штрафные батальоны. Сам он был зенитчик, так что, видел только их сборы к определенному рубежу, откуда и должна была начаться атака. Было раннее утро. Туман. Они шли совершенно голые! Каска, автомат, сапоги — и всё! Некоторые, что поскромнее, были одеты в кальсоны. Говорили, что немцы таких атак жутко боялись. Психологический момент. Голый человек — абсолютно беззащитен. Даже гимнастерка давала ощущение мнимой защищенности. И если человек переламывал себя — а куда нашему брату деваться, когда сзади СМЕРШ! — шел под пули голый — он становился зверем. Я думаю, впечатление жуткое: яйца, синие наколки, автоматы, штык-ножи. Наверняка — зверские лица. Наверняка — пьяные.
Войну я понял позже. Вернее, понял, что ничего в ней так и не понял. В 90-х годах Евтушенко издал «Антологию советской поэзии», где, среди многих прекрасных стихотворений, напечатали одно четверостишье неизвестного автора, найденное в кармане шинели убитого офицера. По-моему, комбата. То, что оно меня потрясло — ничего еще не сказать. Это четверостишье перевернуло полностью мое представление о войне.
Я приведу его так, как запомнил.
Ты не плачь. Не кричи, словно маленький,
Ты не ранен — ты просто убит.
Дай-ка лучше сниму с тебя валенки —
Мне еще воевать предстоит.
Я «отлил» и вышел на кухню. Поздороваться.
Еще меня задело, что Ира находится в объятьях этой суки. Хотел его разглядеть. Казалось бы, чего тут такого: Ира — проститутка. Или — профессиональная шлюха. Кому как нравится их называть. Однако — неприятно…
— Привет, — сказал я.
— Привет, — ответил мне один Мишка. — Водку будешь?
— Буду. Пойду, надену что-нибудь на себя.
Переламывать себя я даже не пытался. Не было у меня ни наколки, ни автомата, ни зверского лица.
Когда я вышел во второй раз — одетым — обстановка изменилась. Ира больше не сидела на коленях у этой сволочи. Однако я сразу почувствовал угрозу, исходящую от него.
Выпили.
— Ну, и чего ты уставился на меня? — погнал он с места в карьер.
Я слышал, читал ли где, что глаза (взгляд) в драке, имеют первостепенное значение. Есть даже прием такой: закрыть левой рукой глаза, правой — ударить. Противник теряет ориентацию. Глаза — маяки. Глазами вызываешь на драку, глазами показываешь, куда будешь бить и чем. Когда собираешься бить ножом — глаза выдают тебя полностью.
— Так… — сказал я, чтобы что-нибудь ответить, — не нравится? А еще что тебе не нравится? — спросил я, продолжая в упор рассматривать его. — Ты скажи сразу. Чтобы никаких недоразумений.
То ли тон у меня был вызывающим, то ли он уже распалил себя, настроил на воинственный лад — только он моментально вскочил.
— Что?! Че ты сказал, умник!
Вообще, я заметил, реакция на меня незнакомых людей — всегда неоднозначна. Тетки как-то неестественно кокетничают, грубят вдруг ни с того, ни с сего (с чего бы это?) мужики всегда готовы к атаке. Драк по пьянке — не сосчитать! Однако, первым я никогда не начинал. Друзья мне потом рассказывали: «У тебя взгл