— Зачем мусор, зачем бетон? — возмутился Голова. — С бетоном и Дурак построит. Ты мне воздвигни нерукотворный Храм. И сроку тебе — три дня. Только такие Храмы стоят вечно. А я здесь пока полежу. Проверю, значит, твои таланты…
И пока хитрый и наглый Грузин тайно песок завозил с бетоном, а Голова, дурак дураком, в грязной луже лежал, таланты у грузина высматривал, Амуры устроили провокацию. Так всегда бывает во времена эпохальных строек и неопределенности позиций властных структур. Без провокаций у Амуров настроение портится. Это не я говорю, — мировой опыт вопиет с каждой страницы истории!
Вот вам, пожалуйста: из динамика некто, голосом, похожим на Левитана, заявляет: «Ужель в природе женщины искать страданье?!» На что из толпы возразили: «Любовь — единственный путь к благополучию, домашнему теплу и спокойной старости!» А кто-то, сильно народный, балагур и пьяница пропел: «Люблю я женщину одну — как ветчину; как борщ и макароны по-флотски — плотски!» А из динамика властные структуры грозно: «Истина — как женщина; стыд — лукавство! Чего она хочет сильнее всего, того она знать не желает. Кому она подчиняется? Только насилью!» Толпа поняла тогда кое-чего и возбудилась ни на шутку: «Хватит сопли жевать, Заратустра! Даешь — свободную любовь!». А куплетист из как бы народа продолжил с пафосом: «Но есть еще одна деваха, я люблю ее как Баха, или Бетховена — духовенно!» А из динамика: «Для высших сфер паренья ей нужно чувство принужденья!».
Толпа завелась окончательно, выбрала себе предводителем куплетиста Бетховена и рысью устремилась к скважинам. Бегут — пыль столбом! Добежали самые матерые особи. Остальные умерли естественной смертью, с пулей в затылке. То есть из всей толпы осталось шесть особей во главе с куплетистом. И тут же — все скважины на запор! А ночью припадал каждый к своей скважине — и сосал, сосал в извращенной форме. Вот такая у них получилась свободная любовь.
Поначалу все радовались. Чему — неизвестно. Просто стало легко дышать. Но потом незаметно у всех началось кислородное голодание. То есть, дышать стало легко, но нечем. До такой степени нечем, что некоторые стали натурально вымирать. Отчего — загадка. Амуры популярно объяснили: «За любовь платить надо. А вы что хотели?!» Платить было тоже нечем. Все скважины на замке! Началась смута и разложение. Заговорили о реванше.
Однако ничего сверхъестественного не случилось. Ни захвата космической станции «Мир», ни партизанской войны в метрополитене, ни реставрации идей «с человеческим лицом». Так… всё больше по мелочи: повальное пьянство, массовый онанизм, захват заложниц, да изнасилование в каждом подъезде… с последующими угрозами в СМИ: «Доколе? Если ты меня слышишь, похотливый подонок, я тебя сам лично схвачу и размажу всякого, кто покусился на — святая святых — женскую честь!». Однако все понимали: не размажет, потому что лучше всех знает правила игры. Сам и утверждал сценарий. Фарс, он и есть фарс. Дешевая оперетка.
Потом вдруг начались чудеса. Ни дать, ни взять — модный американский мюзикл или триллер (я их путаю) времен «Великой депрессии». Все вдруг принялись делать ритмичные телодвижения — ух! ах! — приседают, хороводы кружат, степ бьют; Амуры револьверы достали, — стреляют с двух рук, по македонски; остальные бедром водят, и прут все, что плохо лежит. А лежит у них все плохо: и высоковольтные провода, и картины, и земля под ногами, и вооружение, и ученые мужи. Прут, с такой ловкостью и изяществом, — будто некий установленный ритуал совершают или некоего Режиссера новатора авангардистские задумки в жизнь претворяют.
А Режиссер — дока. И циник. Народный куплетист Бетховен. Взрывает вековые устои, словно пиротехник — петарды. Применил ноу-хау американского производства — «веселящий газ». Всем вдруг стало весело и на всё наплевать. Тетки, одна к одной, будто выведены на местной птицефабрике, вдруг начинают хаотично оголяться. Мужики, не будь дураки — тоже! Если бы не ангелы в парадных мундирах, да при оружии, да в масках ОМОНа — закончилось бы всё это свальным грехом. Знаем мы эти американские штучки! Им лишь бы голые задницы да наличная валюта была, а о нравственности кто задумается — Пушкин? Или, ныне новомодный — Достоевский? Там же половина, куда ни плюнь — негры! которых они, что бы там ни нагнетать национальную рознь, называют темнокожими. Так вот, не дай Бог темнокожим неграм традиции нарушить — прервать их сумасшедшие пляски! Но мы-то здесь причем? У нас, кроме Пушкина, негров отродясь не водилось. Так нет, хотим на западный манер — пожить цивилизованно! Хоть один денек, кричат, но мой! Даешь свободную любовь!
А дальше…
Разыскали меня в глубоком одиночестве с мировой скорбью на роже. Я забился под какой-то утес и пытался поговорить с Создателем. У меня не получалось. Создатель был где-то рядом, и сказать было что. Но я больше не мог задавать вопросы. Не потому что, мне стало всё ясно, просто скорбь моя была столь велика, а горе столь безутешно… Я просто был не в силах выговорить ни единого слова!
Меня нашли под утесом и обступили кругом. Трогают, будто я не живой и скорбящий, а покойный, хладный, ненужный — в затылок дышат, даже, слышу, плачет кто-то и шепчет он же: «Наконец ты нашелся, братуха! Без тебя — кранты. Совсем закабалили, сатрапы! Апостолы о любви только на площадях болтают, а на деле хапают и хапают, всю нашу собственность к рукам прибрали. Теперь — жируют! Дворцов себе понастроили, а нам — шиш! Зарплату по пол года не платят, прикинь! Святым Духом питаемся. Бассейн „Москва“ — одна была радость! — и тот развалили, ироды. Храмов Любви понастроили, а любви нет! Там Амуры заправляют — дела свои делают. Проституция, наркотики, рэкет… А крыша их — святые апостолы! Куплетист Бетховен же всех прикрывает».
Потом выстроились причудливым клином и улетели, как журавли, восвояси, курлыча при этом что-то протяжное и очень унылое на родном языке. Так кричат журавли, покидая Россию…
Однако я, хоть и не в меру расчувствовался, главное понял — скорбь очищает и дает надежду. И еще промелькнуло: «…правды нет и выше…»
Забрался на утес — кинуть последний взгляд на процессию. Несчастные, нелепые существа… Смотрю уж — журавлиный клин, со всем своим скарбом: барабаны, трубы, трещотки, растворился в холодных и нелюбезных высях. Не с кем более живым словом перемолвиться, некого по щеке потрепать, по плечу похлопать. Один, одинешенек, возвышаюсь на утесе, как тень отца Гамлета… Ягодка где-то рядом расположился и внимания на меня не обращает — полная боеготовность — всеми двигателями гудит, дрожит, как конь ретивый перед выступлением, будто получен уже главный приказ всей его жизни: «На Берлин!».
Подхожу к нему, опустошен и растерзан — интересуюсь:
— Что это было? Я весь — недоумение…
— Это — высшее достижение Супраментального Сознания!
— Как это…
— Преломление реального мира. Отголоски некоторых земных событий. Все персонажи — вибрационные двойники. Всё, впрочем, хаотично, беспорядочно. Не обращай внимания, система далека еще от совершенства.
32
Только теперь ты идешь своим путем величия!
Вершина и пропасть — слились воедино!
Зато потом, как с Ягодкой соединился в едином экстазе — свобода и скорость — аж дух захватывает! — как из этого захолустья вырвались — небывалый восторг в груди закипел! Словами не выразишь…
Тормознули на какой-то полянке. Ягодка говорит:
— Для дальнего перелета — подпитка нужна. Здесь сильные энергетические выходы. Отдохнем, заправимся и перетрем кое-какие вопросы.
— В смысле?
— В смысле — инструктаж. Здесь тебе не по земле блукать — горе мыкать. Здесь астральный позитив необходим. И вообще…
— Понимаю…
— Понимаю… Что ты тут понять можешь? Собственно, а куда ты лететь собрался? — спрашивает вдруг Ягодка.
— Куда… вот тоже, — говорю, а сам в себя прийти не могу, от грандиозности момента, — да я… я ж ничего здесь не знаю…
— Вот-вот… Я тоже не знаю с чего осмотр начать, чтобы ты не перегрузился. Хочешь, например, в параллельный мир тихой сапой просквозим, отрицанием неизменных чисел побалуемся. Тебе это близко будет. Там всё вроде так, да не так. Гравитационное поле со знаком минус… просто беда для местного жителя! Поэтому всё как бы с ног на голову поставлено — всё неправильно, даже лживо и здравый смысл утерялся полностью. Заблудиться можно элементарно. Туда много, кстати, вашего брата по неразумию своему засосало. И, главное, что меня раздражает — сами же друг дружке, там уже, внутри оного измерения, врут беззастенчиво! Спрашивает, например, один перец другого: «Как пройти в ночной гастроном?» — «Так вот же он!» — говорит второй перец первому и посылает на Белорусский вокзал к пригородной электричке. Каково? Другой перец, не из их кампании, спросит, чисто по человечески, нормально, как мужик мужика: «Где тут „точки“?… ну да, да… те самые… из Калуги мы… специально приехал… ну, сам понимаешь, о чем я…» — И этот, местный перец, показывает калужанину, как пройти, подробно рассказывает, но тот, почему-то оказывается на Красной площади у Лобного Места в окружении лиц нелегкого поведения — милиционеров в бронежилетах. Ну, не гад, а? Так и бродят перцы, ночными призраками — неприкаянные, неудовлетворенные, злые… с бланшем под каждым глазом. Как тебе такая взаимовыручка?
Попасть туда легко, выбраться — практически невозможно. Но я знаю, как этому противостоять. Во-первых, алогичность мышления. Всегда помни — примитивная, грубая наша логика — первейший враг на небеси. Во-вторых, — искривленность сознания. Помни вторую заповедь — всё здесь должно происходить неправильно и криво. И, наконец, третье — передвижение строго по синусоиду — никогда не прись на пролом. Всегда — в обход; всегда — тайными тропами.
Короче не бойся — выберемся. У тебя к этим делам врожденная предрасположенность…
— Благодарю, — говорю, — за доверие. Только я в твоем измерении уже был. Недельку там погуляешь по синусоиду — верх блаженства. Лежишь на платформе Белорусского в