— Нет проблем, — буркнул он, но денег не дал. Я молча поехал, будто заговоренный. В душе у меня закипало: «Куда я еду? Зачем? Почему не взял деньги сразу? Неужели не видно, что это за фрукт! О, покорность обстоятельствам! Кончится путешествие тем, что этот хлюст элементарно кинет меня в Медведково. О, интеллигентная манера — не возражать! Ее не выдавливать надо, — каленым железом жечь!»
«Нехороший» денек набирал обороты…
Ко всему прочему, мужичок оказался липучий — начал доставать меня вопросами, типа: «Чего это ты какой-то не такой?» или «Куда это мы едем?».
Я начинал закипать.
— Помолчать можешь?
Он меня будто не слышал и продолжал липнуть:
— Ща под мост… так… делай этого козла!
Я понял: товарищ явно не в себе. Что же будет дальше, когда он допьет свое пиво?
Когда мы свернули с проспекта, я дозрел и тормознул у обочины — разобраться.
— Слушай, парень, или плати деньги сейчас, или выходи.
— Так я же уже рассчитался.
Я увидел, как сквозь пьяную дурь выглядывала до боли знакомая физиономия хама. Он издевался надо мной!
— Ну, что ж, тогда мы приехали. Выходи.
— Че, борзеешь?
— Вылезай!
Я сам открыл дверь с его стороны и подтолкнул к выходу. Он, матерясь, вылез и через открытую дверь, плеснул в салон пивом.
Пришлось выйти из машины.
Я его не бил. Просто выбил из рук бутылку и положил его тело на газон, лицом вниз: «Лежи тихо!»
Настроение было испорчено окончательно. В таком настроении недолго и в аварию попасть…
Я решил ехать домой.
Когда я вырвался из городского ада, где всё гудело, кипело, терзало меня… вся эта снующая чадящая, предназначенная лично мне! похоть цивилизации, выматывающая душу, я принялся успокаивать себя. Ничего, ничего, — говорил я себе, — всё будет нормально. Всё это мелочи, не стоящие внимания. Всё — впереди! Пусть, ты проиграл тысячу мелких сражений, пусть… но ты выиграешь жизнь!
На этой торжественной ноте, почти успокоенный, я въехал на свою территорию. Оставалось лишь припарковаться у своего жилища. Я тормознул, чтобы аккуратно переползти через бордюр и встать на свое место напротив подъезда. В последнее время, я парковался так часто, что смог бы с закрытыми глазами проделать этот нехитрый заезд.
В это время раздался резкий, нетерпеливый гудок. Прямо по нервам! Сзади сигналила иномарка. В салоне отдыхала кампания, гремела музыка. Сквозь звуки музыки слышались безобразные ругательства. Естественно, в мой адрес.
Со дна души… нет, из утробы поднялась вся моя ненависть, вся грязь, весь чад, всё безобразие сегодняшнего дня!
— Что, КОЗЕЛ, гудишь, сволочь! Ну, гуди, КОЗЕЛ, гуди…
Я переполз через бордюр и подъехал к своему месту. Расстояние — метров пятьдесят, не более… Только я отключил движок, передо мной возник он — КОЗЕЛ с бейсбольной битой в руках и принялся лупить со всей дури — сначала по лобовому стеклу, потом, как рапирой, в открытое окно прямо по лицу.
38
К ракам никакого сочувствия я не питаю:
хватаешь, — цапают клешнями,
отпускаешь, — задом идут наперед.
«Incipit tragedia».
Так безобразно выглядело начало моего конца.
Интересно, кто зомбирует этих чумных исполнителей злой Воли?
Именно с этого момента чьей-то невидимой рукой был включен счетчик, отсчитывающий последние мгновения моей земной жизни. Их, впрочем, набралось достаточно — несколько месяцев.
А пока я наблюдал пунцовую пучеглазую потную физиономию, перекошенную злобой, в отблесках заходящего солнца. Физиономия издавала инородные звуки, похожие на взвизги: «Коз-зел?! Кто — коз-зел? Я — коз-зел? Получи! Получи!!»
И зомбированная особь ширяла в открытое окно, как в амбразуру, свое оружие.
Я был готов к атаке. Занимаясь извозом в наше ожесточенное время, в безумном городе заранее продумываешь различные ситуации, в том числе и криминальные. У меня было припасено свое оружие — два железных крюка, соединенных увесистым замком. На это грозное приспособление я запирал машину. Нижний крючок цеплялся за педаль сцепления, верхний — за руль. Палка впечатляла. Единственный недостаток, крюки, не запертые на ключ, свободно ходили внутри замка.
Пока я шарил под сиденьем, разыскивая оружье, пока доставал его, безумный фехтовальщик молотил мою левую руку, которой я защищал лицо. Молотил в пьяном кураже. Ему нравилось вершить правосудие.
Однако, как я только вырвался из салона со своей железной дурой и смазал ему по плечу (удар не получился — замок съехал к руке, изменив центр тяжести) — всё резко изменилось. Он отбросил биту, вцепился в крюки и утащил меня на землю. Он был грузный, рыхлый и пьяный. После короткой возни, мне удалось вырваться из его объятий; я вскочил, и замахнулся для удара. Но тут — странное дело — меня что-то остановило: я не поддался мстительной радости мщения. Я только подумал, что этой штуковиной можно успокоить его навсегда.
— Не бей! Я заплачу, возмещу… Не бей!! — заверещал он и стал торопливо отползать.
«Верткий, гад,» — подумал я.
Он вскочил и кинулся к своей машине, бормоча какую-то ерунду о возмещении ущерба.
Я пошел за ним. Новая «Ауди» гудела мотором. В салоне, выключив музыку, молча притаились еще два бойца. Я только сейчас сообразил: «Удерет ведь!».
Я кинулся наперерез машине, размахивая своими жуткими крючьями, но — мгновение — и он уже рванул с места, прямо на меня. Я отпрыгнул в сторону и упал. Машина полетела в темноту двора. Единственно, что я успел — запомнил номер машины.
Какой-то мужик, сидящий во дворе на лавочке и, очевидно, наблюдавший за всей этой сценой, крикнул мне:
— Да это Рома Мартынов, из третьего подъезда!
А дальше?
Дальше была долгая нудная и бесплодная история борьбы за свои права. Мушкетера нашли — им оказался действительно Рома Мартынов, живущий действительно в третьем подъезде моего дома. Вы будете смеяться — мастер спорта по фехтованию! История знала одного такого Мартынова — убившего на дуэли поэта Лермонтова. Рецидив повторился, теперь уже в виде пародии…
Наш мартынов был владельцем то ли бензоколонок, то ли автомастерских; имел покровителей в ОВД № 3 «Минский», куда я и написал заявление; ко всему был ушлым изворотливым малым, не обремененным моралью.
Про бензоколонки и фехтование он поведал мне сам.
«Гонит, пацан, — подумал я, — под крутого косит.»
Однако выяснилось: посещали одну школу, занимались в одной секции. У нас была знаменитая секция фехтования — возглавлял ее мастер, воспитавший многих олимпийских чемпионов. Я, правда, занимался там всего несколько месяцев.
Про бензоколонки и прочее подтвердил наш участковый. Толстый дядька с добродушным лицом.
— Я их всю семейку знаю… Мамаша его в ресторане работала, еще в советские времена. Ушлая баба. Много я с ней тогда повозился. А сейчас раскрутились. Рома сам паренек бросовый — фуфло, но за ним большие люди стоят. Приходили уже. Очень тебя просят забрать заявление. Сегодня. Завтра уже, по закону, передадут дело в суд.
— А если не заберу?
— Могут дать «делу» ход.
— И что ему светит?
— Года два… условно. Но зачем тебе это нужно?
— Мне не нужно. Хотя очень хочется… Ладно. Пусть оплатит ущерб, и разбежимся.
Рома повел себя умно, (менты и научили) сначала извинился:
— Я сожалею, что так случилось. Извини, братан. Пьяный был, а тут базар такой… при пацанах… козлом назвал…
Потом, чувствуя «клиента» — слушает, кивает — стал меня «разводить конкретно». Заговорил о школе… секции… «у тебя кто тренер был?» «В одном доме живем…» «…да ты любого спроси, меня тут все знают!»
Мне надоело слушать:
— Деньги на стол — пишу «отказную»; нет — так нет, чего сопли жевать.
— Старичок, пустой я! Просто катастрофа… через два дня — железно!
Это мне показалось странным, тем более, что сумму я запросил приемлемую, а он, как никак капиталист, и ситуация для него, как мне виделось, складывалась паршивая.
— У тебя — и нет денег? А как же бензоколонки?
— Ты не знаешь нашего бизнеса. На меня наехали. Идут разборки. У меня сейчас всё очень сложно… Я сам — без копейки!
Бедняжка, да тебя пожалеть оказывается нужно, а я пристал тут, понимаешь, со своими проблемами.
— Так займи денежку! 300 баксов — не такие уж деньги… Какие дела, Рома?
— Я и прошу у тебя всего два дня!! — Врать не буду, но тогда мне в его честных глазах с поволокой показалось подобие слез. В каждом огромном ромином глазе — по огромной честной слезе! Фантастика!
— А где гарантии?
— Я тебе тачку оставлю — сказал так, словно: «Я тебе коня подарю!»
— О, как! И чего я с ней делать буду? Охранять?
— Хорошо, документы к ней!
Он чуял — клиент дозревает. Вот-вот заглотит наживку!
— Техпаспорт, права… Всего-то два дня, господи! Я тебе свой паспорт оставлю!
И я согласился… Почему — не знаю. Развел-таки, как последнего лоха. Я просто не мог себе представить, что человек, живущий в моем доме, считай — земляк, считай — одной крови, (Рома тоже был еврей) из-за столь незначительной суммы будет так упираться… так крутиться! Это же — неприлично. Я примерял ситуацию на себя. То есть, я бы — так не смог! Еще эти «большие люди» мерещились. Ежики в тумане! Я подумал: «Отцы основатели, тузы, живут по понятиям, а по понятиям Рома — не прав. Почему сами не оплатили? — воспитывают…»
Господи — держите меня семеро! — воспитывают! Насмотрелся кино! До каких же пределов может дойти бред в моей мудрой синайской головке! Других объяснений своей благоглупости найти невозможно. И евреем, после такой дешевой разводки, меня вряд ли кто-нибудь назовет… и в приличное общество не пустит!
Больше ни денег, ни Ромы я не видел. Оказалось, что живет он у жены в другом районе. Здесь — только прописан.
Через неделю ко мне завалился наглый мужичок в гражданке, с манерами дешевого фраера, показал документы: капитан милиции. «Большие люди» оказались обычные менты из третьего отделения. Очевидно, он Ромину фирму элементарно крышевал. Капитан и потребовал вернуть документы: