овых сходняках, а иной раз поднималась до Палас-отеля. Правда, она тогда не была кришнаиткой и обходилась без масти, в одиночку, переходила из рук в руки, как надкусанная вишенка. С Хохряковым судьба ее не сводила, потому что на тусовках он не бывал, держался особняком. Кроме кликухи «Щуп», у него есть и другая — «Кобчик заговоренный». Ни пуля, ни нож, ни отрава его не брали, и всем, кому положено, про это известно. С ним лучше вообще не встречаться на узкой дорожке. Делает бизнес, тралит бабки он с другой крупной шишкой, депутатом Большаковым, которого зовут Мустафа. Неизвестно, кто из них главней. Мустафу Москва боготворит, на всех выборах за него голосовали наравне с Лужком, он заступник и благодетель, на какой-то праздник по его милости весь город бесплатно на метро катался, а вот его верный кореш скрывался в тени, публичности избегал. Он обретался в Зоне, и чтобы его застать, надо попасть туда. Но секрет в том, что кто попал в Зону, обратно не выбирался никогда.
— Ты же там была? — уточнил Савелий.
— Была, — призналась Маша, — но в свите одного банкира. Это разные вещи.
— Расскажи про Зону, — попросил Савелий. — С чем ее едят?
Маша для устойчивости ухватилась за его голую ступню, так и сидела, нахохлясь, как воробышек перед грозой.
— Зона — это вечный праздник на земле. Туда лучше не соваться, Савушка. Там все схвачено и поделено. Тебя там не спицей достанут, кувалдой.
Савелий задумался, и тут в комнату откуда-то с воли вполз пьяный бомж Ешка, а за ним вскоре подтянулась проститутка Люба. В помещении сразу стало тесно. Люба первым делом включила телевизор, а Ешка метнулся к ящику с водкой. До полной компании не хватало только милиционера Володи. Ешка объяснил, что тот опять на дежурстве, и если заглянет, то попозже к ночи.
Пир пошел горой. Ешка сперва дичился Маши-Клани, но немного поправив здоровье, обратился к ней с проникновенными словами:
— Вот, Кланя, — сказал, — хотя ты дьяволица, а побыла с хорошим человеком и враз даже прическа у тебя другая. Так, я думаю, со всем миром произойдет. Он весь когда-нибудь изменится в лучшую сторону. Предлагаю за это тост.
Вскоре после красивого тоста Ешка повалился на пол отдохнуть. Люба не отрывалась от заветного ящика, где вперемежку с латиноамериканскими похождениями симпатичные девушки и юноши без устали рекламировали гигиенические прокладки. Люба всего несколько дней торчала перед телеком, но уже заметно шизанулась. Савелий попросил убавить звук, она обернулась, утирая счастливые слезы.
— Не понимаешь, Савелий Васильевич! Вот это Эрнесто, который соблазнил Луизу, а сейчас придет Альфредо.
— Да я не про это, а чтобы маленько потише. В ушах звенит.
Но тут действительно появился Альфредо — сытая будка, похожая на Шахрая, — и Люба, охнув, чуть не выронила стакан:
— Вот он, вот он, глядите! Сейчас задаст Лизке жару!
Маша сказала Савелию:
— Не трогай ее, Савушка. Она отмороженная. Теперь все бабы такие.
— А ты не такая?
— Ты же знаешь, что не такая.
Савелий позвал ее погулять, и Маша, не мешкая, сбросила халат и переоделась в черную юбку и шерстяную кофту с длинными рукавами. Ни трусиков, ни лифчика, ничего. «Вона как, — подумал Савелий. — Чтобы, значит, недолго возиться в случае надобности».
Вышли на улицу, и Маша цепко ухватила его под руку.
— Куда пойдем, Савушка?
— Просто так, подышим маленько. А уж завтра в Зону повезешь.
— Ой, Савушка, не надо бы!
— Может, и не надо, да придется.
Ночная Москва, откипевшая в дневном угаре, словно изможденный путник, покоилась в коротком больном сне. Отовсюду доносились невнятные звуки, шелест, вздохи, а там, где стояла тишина, еще тяжелее, несчастнее делалось сердцу. Случайный гость Савелий особенно остро чувствовал жалобное бормотание когда-то великого города. В этих местах, как на кладбище, было полно покойников, но мало кто похоронен.
Наугад выбрались к свету Курского вокзала.
В подземных переходах многолюдно и шумно. Бесконечные зеркальные ряды витрин, мельтешение людских ручейков, неизвестно куда устремленных. На лицах печать потерянности и немоты, и это при том, что гомон стоит, как на птичьем базаре. У тех, кто с багажом и куда-то собрался ехать, одна мысль: отнимут чемодан или донесу до места? Спокойнее других выглядят нищие и пьяные проститутки, притулившиеся у стен, — это понятно. Они на работе, спешить им некуда. Активнее всех цыганки, озлобленные, разъяренные, на бегу угадывающие жертву, с которой можно соскоблить жирок. Одна кинулась на Савелия, ухватила за красный пиджак, завопила заветное: «Ай, красивый! Ай, золотой!» Но наткнулась взглядом на добродушную улыбку — и ее будто отбросило, шмякнуло об угол ларька.
— Пойдем наверх, Маша, — взмолился Савелий. — Здесь дышать нечем.
— Погоди, Савушка, заглянем к одному человеку. Маша была на вокзале как дома, это ее воздух, ее простор. Закоулки, длинный проход на задах, железная дверь в стене — и вдруг очутились в чистой комнате, уставленной мягкой мебелью и освещенной голубыми светильниками. Тихая пристань посреди бедлама. Оказалось, у нее тут работал знакомый менеджер солидной торговой фирмы, преуспевающий козлик. Возник перед ними детина с ухмыляющимся лицом прожженного негодяя.
— Кланя — ты?
— Я, Гарик, конечно, я!
— Ну даешь, старуха! Каким ветром? Чего надо?
— Расслабься, Гарик. Угости чем-нибудь.
Гарик усадил гостей в голубые кресла, где Савелий промялся до пола, подал напитки — сок в бумажном пакетике и бутылку виски «Белая лошадь». Колотый лед в хрустальной вазочке, из которой торчала длинная серебряная ложка. Все как в Штатах. Держался Гарик уважительно, даром что менеджер. На Савелия поглядывал с опаской.
— Сто лет тебя не видел, Кланюшка. Слыхал, ты в гору пошла? На солнцевских пашешь?
— Это неважно. Вот познакомься, это Савелий Васильевич. Рассказать, кто такой?
— Да вроде мы не без понятия, — осторожно отозвался Гарик, при этом чуток побледнел.
— Ему надо помочь.
Гарик внезапно загрустил.
— Ты же знаешь, Кланя, у нас все бабки в обороте.
— Не о том речь, — Маша аккуратно пригубила виски. — Савелий Васильевич хочет в Зону смотаться.
Это известие произвело на Гарика впечатление грянувшего грома. Он поперхнулся соком, закашлялся, позеленел, из глаз посыпались искры. Пришлось Маше-Клане со всего размаху садануть его худеньким кулачком по затылку. От удара у Гарика изо рта выскочила золотая коронка, но он ловко поймал ее на лету и вставил на место.
— Так сделали сволочи, — извинился, — чуть понервничаю — вываливается… Я что-то слышал про Зону или мне показалось?
— Нет, не показалось, — ответила Маша. — Савелия надо доставить в Зону и обратно. Полный цикл.
Гарик уставился на Савелия, ожидая подтверждения, и тот приметил в его глазах сразу несколько взаимоисключающих выражений.
— Да, сынок. Она верно говорит. Надобно в Зону наведаться.
— Тариф известный, — Гарик опустил долу загадочные очи. — Пять тысяч в один конец. Не мной придумано. Левая ездка.
— Пять тысяч чего? — уточнил Савелий.
— Долларов, естественно.
— Видишь, Савушка, — прощебетала Маша-Кланя. — Стоит ли платить такие деньги неизвестно за что?
— Есть благотворительный курс, — сказал Гарик. — Три тысячи. Но без гарантии возвращения.
Савелий ничему больше не удивлялся: ни ночному вокзалу, где жизнь идет по дневному распорядку, ни богатой комнате, затерянной в недрах складов, ни заморскому питью со льдом, ни названной сумме. В общем-то для него было все едино: что один рубль, что тысяча долларов. Он настроился на другую волну и чувствовал, что путешествие подходит к концу.
— Дак, может, завтра и махнем? — спросил он. Гарик бросил на него сверкающий помехами взгляд, обернулся к Маше.
— Все бабки вперед, — объявил строго. — Такие правила. Не мной заведено.
— Не жирно будет? — тихо поинтересовалась девушка. Гарик вздрогнул, как от укуса, но совладал с собой.
— Кланечка, ты же знаешь, кто контролирует коридор. Мы же с тобой только пешки, верно?
— Ты — да, — подтвердила Маша-Кланя. Допила стакан и потянула Савелия. — Пойдем, Савушка. Все обсудим и вернемся.
Гарик проводил их до выхода из складских лабиринтов. Выскакивал то слева, то справа и безостановочно нес какую-то околесицу, но заметно было, что напуган. Из его слов Савелий лишь понял, что если бы все зависело от Гарика, он свои бы доплатил, но отправил Савелия дуриком в Зону; но будучи человеком подневольным, маленьким, ничем не может помочь, даже если разобьется в лепешку.
— Не думай, Кланечка, я не химичу. Ты же помнишь, как я для тебя старался, когда ты с психом сцепилась? Да я…
— Заткнись, окурок, — грубо оборвала Маша, и после этого Гарик отстал, затерялся среди пылающих витрин.
— Хороший паренек, — оценил Савелий. — Но немного дерганый.
— Сволочь он хорошая. Из проходняка половину под себя гребет, не меньше.
Через несколько минут одной ей ведомыми проулками она завела Савелия в узкий дворик, куда не проникало ни единого звука из смежного мира. Здесь стояла такая тишина, как на дне колодца. Меж двух пятиэтажных домов с потушенными окнами серым пятном мерцала круглая арка. Ощущение колодца усиливалось оттого, что над головами вдруг проступило небо с серебряными монетками звезд. На мгновение Савелию почудилось, что он в деревне.
Уселись на лавочке под уснувшей ветлой. Маша-Кланя достала прихваченную у Гарика недопитую бутылку виски и сигареты.
— Надо потолковать, Савушка.
— О чем?
— Я могу достать бабки.
— Не сомневаюсь.
— Но с одним условием. Нет, с двумя.
— Выпей, голубушка. Согрейся. Зябко тут.
— Я тоже иду с тобой в Зону.
— Это первое условие. А второе?
— Если останемся живые, возьмешь меня с собой.
— Согласен, — ответил Савелий, не дав себе и минутки подумать. С огромным облегчением Маша отпила из горла, потом закурила. Прижалась к нему.