Все изменилось вокруг, лопнула последняя нить, связывавшая его со старой, довоенной психологией, образом мышления, и в миг, когда в сознании болезненно оборвалась эта пуповина, он вдруг подумал о Диме Дорохове, вспомнив, как тот сидел на нижней ступени трапа «Иглы» и смотрел в ночь пустыми, выцветшими глазами…
Он не имел права психовать и злиться, но все же эмоции перехлестывали, пробивая все барьеры, которые пытались поставить в его сознании медики своими инъекциями.
В голове кружил, не останавливаясь ни на секунду, калейдоскоп обрывочных впечатлений, — это был изматывающий душу хаос стоп-кадров, способный довести сознание до полной невменяемости.
…Дверь кабинета закрылась за ними, мягко чавкнув уплотнителем. Шахоев сел за рабочий стол, включил терминал компьютера, что-то просмотрел на осветившемся дисплее, потом обернулся к Вадиму.
— О бое можешь не рассказывать, данные телеметрии шли через спутник со всех кораблей, атаковавших флот.
— Мы сделали хоть что-то? — глухо спросил Вадим, садясь в кресло.
Шахоев сумрачно кивнул.
— Атака твоего корабля оказалась наиболее успешной, — произнес он. — Анализ данных телеметрии с твоего бортового компьютера показал, что головной корабль — флагман флота «Деловер» получил две пробоины в корпусе главной надстройки, где располагается командная рубка. Огнем твоих орудий уничтожен основной узел датчиков локации и связи, а также в момент вертикального маневра огнем с боковых полусфер поражена орудийная башня ракетно-лазерного комплекса «Прайд», которая как раз поднималась из броневого укрытия.
— Я не стрелял при вертикальном маневре, — возразил Вадим.
— Огонь вел твой робот, — сказал Шахоев. — Ладно, давай так… — он посмотрел на Вадима, — ты можешь высказать мне все, что думаешь, но, когда выпустишь пар, я жду конкретного доклада и конкретных соображений.
Вадим молча посмотрел на полковника. Злость уже давно перекипела внутри. Осталась пустота, сосущая, непреходящая, которую было нечем заполнить…
— Я в порядке… — глухо ответил он.
— Тогда я слушаю тебя, лейтенант. — Голос полковника вдруг потерял все жесткие командирские нотки. Он тоже не имел опыта войны, несмотря на звание, и приходилось ему также несладко: ждать на земле, наблюдая гибель своих подчиненных, не в силах ни помочь им, ни предотвратить трагедию…
Нечаев только сейчас подумал об этом.
— Все… неправильно, — произнес он, не поднимая головы. — Челноки неуклюжи, заряды у орудий слишком мощные для использования в космосе, дистанция огня была выбрана ошибочно, противоперегрузочные системы не подходят для ускорений, которые испытывает пилот при реальных боевых маневрах.
— Что еще? Что помогло тебе успешно атаковать крейсер на неуклюжей машине, снабженной плохими системами и неадекватным вооружением?
— Я открыл огонь с дальней дистанции. Это затормозило корабль. К тому же рядом со мной был Хьюго — он выполнил ту часть работы, которую не смог сделать я из-за перегрузок.
— Хьюго — робот устаревшей модели.
— Я знаю, но в сложившихся условиях — он лучший из всех кибернетических устройств. У нас ведь нет боевых компьютеров, верно?
— Да. Я понял твою мысль. Роботы серии «Хьюго» разрабатывались для борьбы за выживание на чуждых планетах, поэтому его системный блок содержит элементы боевых программ…
— Да, — подтвердил его мысль Нечаев. — Нужно доукомплектовать каждый корабль вторым пилотом — андроидом.
Полковник некоторое время обдумывал слова Вадима, а потом вдруг спросил:
— Если встретишься в открытом бою с космическим истребителем Альянса, — выстоишь?
— Не знаю, — покачал головой Вадим. — На мой взгляд, орбитальный челнок никак не тянет на противоборство с подвижной маневренной машиной.
Полковник кивнул, соглашаясь.
— Я отменил старт второй волны по двум причинам, — внезапно произнес он. — Во-первых, продвижение вражеской армады приостановилось, — три корабля из четырех получили серьезные повреждения в результате таранов и прицельных попаданий. У нас есть шанс ударить их еще раз, прежде чем они отремонтируются и возобновят движение к планете. Во-вторых, наши техники уже ведут работы по переоборудованию подготовленных к бою челноков, с учетом всего горького опыта первой атаки… Но теперь, когда армада остановилась, она менее уязвима, — корабли ремонтируются под прикрытием постоянно барражирующих пространство истребителей, и все боевые системы крейсеров наготове…
— Зачем вы мне это рассказываете? — вскинул голову Вадим.
— Я хочу, чтобы ты подумал, как мы можем ударить по ним, и возглавил атаку.
— Я?
— Ты, — глядя ему в глаза, подтвердил Шахоев. — Ты и Дорохов. Иных кандидатур у меня нет.
Второй раз Вадим воспринимал реальность, окружившую его в предстартовые минуты, намного острее, чем в первый.
Его поразила тишина, царящая над стартопосадочными полями космопорта. Челноки уже вывели из ангаров, и буксировщики, заглушив двигатели, стояли в стороне от рулежных дорожек.
Тихо скрипел под ногами гравий, потом начался стеклобетон стартовых полей, и этот успокаивающий звук исчез, словно оборвалась незримая связь человека с землей
Теперь мысли устремлены ввысь, а внутри уже растет, холодеет предчувствие близкого, жестокого боя. Зрачки Вадима сузились, он отторгал в эти секунды весь остальной мир, желая лишь одного: удержать себя от лишних мыслей, ненужных чувств, собрать всю свою волю не для обреченной смерти, а для осмысленных, хладнокровных действий.
Это оказалось безумно трудным делом. Память цепко держала в себе образы той силы, с которой придется столкнуться горстке маленьких кораблей; прошлый бой вспоминался урывками, но полностью отрешиться, отключить разум от прожитых сцен никак не удавалось…
Он подошел к своей машине, взглянул на нее, как добрый хозяин смотрит на живое существо, машинально отметил, что броня его штурмовика на фоне других, еще не побывавших в бою челноков кажется серой, словно запыленная, покрытая шрамами шкура…
Внезапно вспомнились долгие жаркие споры с Димой Дороховым, их прения до полной хрипоты с полковников Шахоевым, настаивавшим на атаке крейсеров буквально на следующий день после первого вылета, в котором погибло девятнадцать машин, и Вадим невольно оглянулся, пытаясь отыскать глазами фигуру Димы, но тот уже, видно, поднялся в кабину своего штурмовика.
Шахоев опять оставался на земле, но они отстояли свою точку зрения, и теперь им нужно было действием доказать полковнику собственную правоту.
Со щитом или на щите…
В последний раз взглянув на далекий горизонт, у которого толклись предвещающие дождь кучевые облака, Вадим поднялся по приставному трапу и пролез в овальный люк.
Короткий коридор, и перед Нечаевым распахнулись двери кабины пилотов.
Здесь тускло светились приборные панели. Фигура Хьюго в кресле бортстрелка казалась облитой зеленоватым мерцанием, сзади зашипел пневматикой закрывающийся шлюз, и все… будто разом исчез мир родной планеты, и вся вселенная сосредоточилась теперь тут, в тесном помещении с двумя пилот-ложементами и множеством окружающих их приборных панелей…
Вадим занял свое место, и расположенные перед ним терминалы преданно затрепетали огнями индикаторов, активизировавшись от датчиков давления, встроенных в кресло.
Хьюго повернул голову.
— Минутная готовность, — лаконично сообщил он.
Вадим кивнул. Руки в гермоперчатках охватили астронавигационные рули, пальцы и ладони ощутили непривычные вздутия под пористой резиной, словно там появились какие-то опухоли.
Это были установленные накануне дополнительные сенсоры управления огнем и запуском ракет.
На то, чтобы осмысливать свои ощущения, уже не осталось времени, и Вадим, проверив, свободно ли ходят рули, включил связь, соединив свой скафандр с пультом управления посредством временного интерфейса.
Он лидировал в первой эскадрилье, Дима вел вторую, ну а всего навстречу приближающейся армаде планета Кьюиг смогла послать два десятка переоборудованных челночных кораблей.
Минута, о которой предупреждал Хьюго, пролетела, будто миг, и вот в коммуникаторе уже зазвучала разноголосица докладов. Нечаев спокойно выслушал их, затем послал подтверждение диспетчеру о готовности вверенных ему машин к старту и замолчал, глядя на далекий, укутанный сиреневой дымкой лес.
Все происходило совершенно не так, как четырнадцать дней назад. Тогда перед стартом он суетился, терялся и нервничал, сейчас выглядел внешне спокойным, невозмутимым, голос не дрожал, выдавая волнение, но Вадим не мог обмануть себя. Он знал, что ждет их впереди, и на самом деле за маской отрешенного спокойствия пряталась такая внутренняя напряженность, от которой начинали ныть мускулы…
— Первый, старт разрешаю. — Невыразительный, сухой голос диспетчера так же прятал в себе волнение. Все они, молча, стиснув зубы, переживали этот миг, не пытаясь предугадать, сколько машин вернется назад из бездонной космической черноты…
Об этом нельзя было думать, хотя совладать с самим собой намного труднее, чем совершать какие-то действия, управляя тяжелой, норовистой даже после многократных усовершенствований машиной, поэтому первые десять-пятнадцать секунд руки Нечаева действовали машинально, благо процедура старта была знакома ему до полного автоматизма действий.
Штурмовик плавно тронулся с места, повернул, следуя изгибу рулежной дорожки, и остановился, ревя турбинами, в начале взлетно-посадочной полосы.
— Первые, старт попарно, координаты точки сбора прежние, — произнес Нечаев, одновременно вслушиваясь в нарастающий вой двигателей собственной машины.
Световой индикатор мощности пересек зеленую черту, и он освободил тормозную систему.
Штурмовик с плавным толчком рванулся вперед; стремительно понеслась навстречу взлетно-посадочная полоса, далекая кромка леса стала угрожающе приближаться, но индикатор скорости уже переполз за отметку четырехсот километров в час, и тяжелая машина оторвалась от земли, взмывая над вырубкой опушки и пограничными кронами деревьев.