Мне нужна только исповедь
1
На улице было неестественно тепло для этого времени года, воздух неподвижный, густой и на вкус терпкий. Макар Иванович так устал, что, не сделав и двух шагов, сразу опустился на скамеечку возле подъезда. Они вышли из квартиры Зои вскоре после телефонного звонка. Макс обработал все предметы, к которым они прикасались, платком, стер на всякий случай отпечатки пальцев с дверных ручек, со стаканов, с бутылки, с дверцы бара, а потом вправил назад выбитый замок и закрыл дверь.
— Не хочу, чтобы следователь с ума сошел! — пояснил он. — Представь, что произойдет, если оперативная группа обнаружит в квартире рядом с убитой отпечатки пальцев покойника.
— А что, твои пальчики где-то в картотеке значатся?
— Не знаю. — Макс на секунду задумался. — Вполне может быть. Когда оформляли на загранку, вроде снимали оттиски. Да и в Припяти я, наверное, наследил.
Нужно было поторопиться, а Дмитриев замер. Он очень долго сидел на скамеечке возле подъезда. Не стоило, конечно, столько пить. Он расклеился, устал, не мог выбросить из головы эту, по сути дела, совершенно чужую безумную женщину.
«Ее голос в телефонной трубке — крик! — думал он. — Труп в квартире. Конечно, искали письмо. Но кто искал?»
— Ну, я поеду? — спросил Макс.
— Что? — Макар Иванович, будто проснувшись, поднял голову. — Куда ты поедешь?
— Мне показалось, что это тебе нужно!
— Да, — согласился Дмитриев. — Нужно съездить, забрать контейнер. А ты сможешь? Думаешь, получится?
— Если один раз получилось, почему же второй раз не получится. Твой Паша сказал, что там был «Форд». Этот парень, которому я отдал план, тоже был на «Форде». Я отдал план, я виноват, я и должен съездить. Думаю, к завтрашнему вечеру буду уже здесь. — Максим Данилович взял лежащую на колене вялую руку Дмитриева, слегка пожал ее и, развернувшись, пошел к своей машине. — Послезавтра утром позвони Зинаиде. Я думаю, все будет в порядке.
Когда «Москвич» укатил, Дмитриев еще очень долго сидел на скамье. Преодолевая возрастающую с каждой минутой головную боль, он пытался снова проанализировать все случившееся, сложить из уже имеющихся фактов хоть какую-то логическую конструкцию. И через какое-то время все встало на свои места. У него не оставалось больше никаких сомнений.
«Сообщил о письме Михаил Львович, наш главный редактор. Сообщил кому-то здесь, в Киеве. Может быть, прямо Туманову позвонил. В оперативности им не откажешь, сработали быстро, — глядя на медленно светлеющее плоское небо, думал Дмитриев. — У Зои было письмо, способное все перевернуть. Главный знал, что я поехал за этим письмом! Им нужно было срочно изъять компромат. И взяли, по всей вероятности. А Зою увезли с собой. Тоже не совсем понятно, почему не убили так же, как сестру. Зачем она им? Она же прочла письмо Татьяны. Теперь она крайне опасный свидетель».
Выходило, что нападение на пост в Припяти и нападение на квартиру Зои произошли почти одновременно. Дмитриев попробовал припомнить лицо несчастного милиционера, но в памяти всплыла только фамилия: Сурин. Человек, позвонивший ночью в редакцию и спрятавший для журналистов контейнер, так и остался для Макара Ивановича безликой пустой тенью.
Водка, возвращаясь по кругу с кровью в мозг, опять все смешала. Невозможно было теперь объяснить себе зачем он отправил Макса в Припять? Паша сказал по телефону, где спрятан контейнер. Макс сразу же вызвался за ним поехать. Конечно, какая-то логика здесь присутствовала. Чем быстрее съездить, тем лучше. Кроме того, пропуска в зону у Дмитриева нет, а Макс и без пропуска туда проберется. Он отнесся к этому легко, как к простой загородной прогулке. Ничего себе прогулочка! Впрочем, он каждую минуту жизни считает, он, наверное, очень скоро умрет. Вероятно, не хочет умирать с чувством вины. Конечно, все правильно, именно Макс и должен был поехать за контейнером. А будет в руках контейнер, будет исповедь этого несчастного мента, и можно сделать статью. И уже совершенно все равно, кто эту статью тиснет. Скандал есть скандал.
Дмитриев просидел на скамеечке, наверное, несколько часов. Он расспросил старичка пенсионера, вышедшего в шесть утра вынести помойное ведро, и узнал, что ночью здесь была машина «скорой помощи». Старичок оказался весьма словоохотлив, он страдал бессонницей и вряд ли ошибался.
Машина, по описанию пенсионера, была новенькая, большая — кремовый микроавтобус, таких в Киеве почти нет. Дмитриев точно не знал, но можно было предположить, что, «скорая» принадлежала онкологическому центру.
Было еще раннее утро, когда он наконец поднялся со скамьи и на троллейбусе добрался до своей квартиры. Мать почему-то не спала, она не удивилась, только поцеловала Макара Ивановича в лоб и накормила завтраком.
— Ты вернешься еще? — спросила она на пороге квартиры. И он честно ответил:
— Не знаю!
Все-таки нельзя было столько пить. Корпуса Малого онкологического центра раскачивались перед глазами Дмитриева, когда он вышел из такси. Стоянка забита машинами, в глубине стоянки он даже заметил зеленый большой автобус киевского телевидения. Большое мероприятие намечалось. Весеннее солнце, отражаясь в огромных прямых стеклах, просто ослепляло. Дмитриев встряхнул головой, пытаясь прогнать сон. Но голова была тяжелой и еще пьяной. Мысли Макара Ивановича немного путались. Сосредоточиться никак не получалось.
2
Оказалось, что он приехал в МОЦ за полчаса до начала мероприятия. Огромный мраморный холл первого этажа был просто забит людьми. Окошки регистратуры все нараспашку. Возле ярких мозаичных панно топчутся десятки людей в ожидании. Фонтан с шелестом выбрасывает воду. Небольшая чаша до краев налита, блестят, отражая солнце, бронзовые рассекатели в радужном легком ореоле. Шум голосов, шаги. Металлические белые двери, ведущие во внутренние помещения, плотно закрыты. Но на стене прикреплена красная бумажная стрелка и надпись: «Вход в конферец-зал».
Несколько минут Дмитриев бессмысленно топтался возле этого указателя. Не мог сообразить, в чем дело. Потом понял. Конечно, в клинике проводятся серьезные международные семинары, по крайней мере, так планировалось еще при строительстве, и здесь в левом крыле должен быть шикарный конференц-зал с буфетом.
До начала заседания оставалось еще почти пятнадцать минут, сквозь стекло было видно, как подъезжают все новые и новые машины. Толпа вокруг густела, кондиционеры, кажется, не справлялись, и стало душно. Ощутив в ногах гадкую похмельную слабость, Макар Иванович хотел присесть на кушетку. Но они были все заняты. Слишком много людей. До блеска вымытый пол, так же как и чаша фонтана, отражал солнце. Мебель изящная. Откуда такие деньги? Ну естественно, можно будет начать статью именно с этих розовых диванчиков: красивый образ, если от него перейти прямо к раковой опухоли, а потом представить всю чернобыльскую зону, как расползающуюся раковую опухоль на теле планеты… Конечно, все это только в том случае, если Макс привезет доказательство — контейнер! И если в руках будет исповедь этого милиционера по фамилии Сурин. С диванчиков можно только начать, если вообще будет эта статья…
«А чего ради я застрял в холле? — спросил себя он. — Собственно говоря, мне нужен новый директор клиники…. — Всплыла в памяти фамилия. — Новый директор клиники Трифонов Тимур Михайлович. Нужно будет попробовать взять у него официальное интервью. Задать ему несколько лобовых вопросов, например о средствах, на которые существует МОЦ. Очень интересно, что он скажет. Не стоит ничего ждать, нужно просто связаться с дирекцией и назначить встречу».
Внутренний телефон находился за мраморным выступом слева от окошечек регистратуры, и к нему стояла небольшая очередь. Приглашенные уже потянулись в зал, когда Дмитриев снял трубку.
— Справочная! Говорите!
— Я мог бы связаться с директором клиники Трифоновым?
— По какому вопросу?
— Я журналист. «События и факты».
— Вам назначено время?
— Нет… Но я хотел бы…
— Сегодня это невозможно. Позвоните через неделю. — А я мог бы связаться с его секретарем, Валентиной Иващенко?
— Хорошо, — послышалось в трубке. — Соединяю с Иващенко.
В трубке защелкало, и через секунду раздался знакомый голос:
— Тимура Михайловича нет. Он в конференц-зале. — Голос Валентины показался Дмитриеву каким-то совсем чужим, неприятным. — Пожалуйста, представьтесь, я должна зафиксировать ваш звонок.
Валентина не узнала его, и он пытался сообразить, что же еще можно сказать этой женщине. А может быть, узнала все-таки. Просто не хочет говорить.
— Запишите, — сказал он. — Макар Иванович Дмитриев, газета…
— Ладно, — вздохнула Валентина. — Поднимайся. Я предупрежу, чтобы тебя пропустили. Помнишь, куда идти? Четвертый этаж, комната четыреста семьдесят четыре. Не ломай кодовый замок. Я сама открою.
3
Кремовые ковровые дорожки глушили шаги. Достаточно было войти в лифт и нажать кнопку, как за сомкнувшимися дверями остались солнце и весь шум. Клиника жила шелестящими шагами и шепотом. В лифте Дмитриев оказался один. Он изучал в квадратном зеркале свое лицо. Подумал, что прежде, чем идти, следовало хотя бы холодной водой щеки протереть, до неприличия опух, но отступать было уже некуда. Против желания выплыло в памяти бледное лицо Зои. Лифт, казалось, полз очень медленно с каким-то ровным гудением. Желая избавиться от воспоминания, Макар Иванович сосредоточился на Валентине. Он со всею ясностью вспомнил последнюю ночь, проведенную с ней. Это было много лет назад. Их встречи, обычно полуформальные и краткие, завершились тогда маленькой бурей счастья.
«Но после этой вспышки мы расстались, — подумал Дмитриев, все-таки потирая пальцами свои вялые щеки. — Впрочем, это вообще в ее духе. Она любила бросать дело на самом пике. Такой характер».
Так же как и в прошлый раз, Валентина ожидала его, стоя в проеме открытой двери. Головная боль почти прошла. Мысли Дмитриева больше не путались. Он твердо решил сразу одним ударом добиться правды от этой женщины, правды любой ценой, чего бы это ни стоило.
Апартаменты главного врача, куда он вошел, с прошлого посещения претерпели серьезные изменения. На месте пустых стеклянных стеллажей теперь были только голые бетонные стены, но, судя по началу ремонтных работ, здесь скоро должно было возникнуть нечто совершенно невероятное. В кабинете за второй дверью с кодовым замком также все переменилось. Перегородка, разделяющая кабинет и приемную, была разрушена, и вместо двух комнат образовалась одна- большая. Роскошная мебель, навесной потолок, высокий деревянный стеллаж, набитый книгами.
— Я смотрю, у вас тут перестройка?
Дмитриев хотел снять плащ, поискал глазами вешалку и не нашел.
— Да, был небольшой ремонт, — отозвалась Валентина. Голос ее показался Дмитриеву напряженным, но при всех внешних переменах она выглядела совершенно так же, как и в предыдущее его посещение. — Для главного отстроили апартаменты внизу, и я теперь здесь полная хозяйка. — Она вздохнула наигранно. — Работы, правда, тоже поприбавилось.
Наконец, обнаружив шкаф для одежды, Макар Иванович пристроил свой плащ на вешалку и опустился в кресло.
— У нас есть сорок минут, — сказала Валентина, закуривая новую сигарету. — Потом я должна присутствовать в зале. Я должна подстраховать шефа во время его речи. — Подвинув ударом пальца пепельницу, она быстро посмотрела на непрошенного гостя. — Макар, у тебя что-то конкретное ко мне?..
— Я хочу взять интервью у твоего шефа. Мне сказали, что можно записаться только через неделю… А у меня командировка до завтра!..
— Сделаем! — сказала Валентина. — Нет проблем. После торжественной части, думаю, мне удастся его уговорить. Это все?
Струйка дыма от ее длинной сигареты поднималась не вверх, а под тупым углом тянулась куда-то в сторону стены, вероятно увлекаемая невидимым мощным кондиционером, и это выглядело неестественно. В голосе Валентины Дмитриев ощущал плохо скрываемый страх и неприязнь, она явно хотела побыстрее закончить с неожиданным визитером. Стоило потянуть время, Макар Иванович не мог ничего придумать.
Как заставить ее говорить? Взять эту женщину за ворот, приставить к горлу скальпель, ударить? Но ведь все равно не расколется. Она упрямая. Умрет, ничего не скажет. С трудом Дмитриев справился с собственной злостью. Почему-то он был совершенно уверен, что Валентина знает, где теперь Зоя. Но как заставить ее говорить? Как?
— Ты знаешь, что я вспомнил тут? — сказал он с неподдельным чувством.
— Что? — принимая игру, тихо отозвалась Валентина. — Нашу последнюю встречу. Знаешь… — Дмитриев не смотрел на нее, он был уверен, что по глазам она сразу все поймет. — Я не люблю свою жену… Мы с тобой…
— Лжешь! — вдруг резко оборвала Валентина. — Ты лжешь, Макар! Уходи! — Она поднялась и сразу открыла дверь. — Уходи, иначе я позову на помощь. Нам не о чем больше говорить.
Надевая плащ, Дмитриев с трудом удержался от резкого прямого вопроса. В ожидании Валентина затушила недокуренную сигарету. Дмитриев медленно одну за другой застегивал пуговицы, он никак не мог смириться с тем, что придется просто уйти. Уйти несолоно хлебавши. Уйти без какого бы то ни было, даже самого маленького результата.
Он хотел сказать что-нибудь на прощание, что-нибудь простое, но не успел. Загудел селектор на столе.
— Валентина Владиславовна, это Надя из радиоцентра. У меня ЧП.
— Что случилось, Надя? — спросила Валентина, показывая на дверь.
— Мне срочно домой нужно.
— С ребенком что-то?
— Из школы позвонили, температура тридцать девять и восемь. Валентина Владиславовна, я уже всех обзвонила. Аня Костина меня заменит, но она может приехать только через два часа. Что мне делать, Валентина Владиславовна?
— Ничего страшного. Поезжай. Я сама сделаю объявления. Переключи все на меня и можешь идти.
Дмитриев задержался в открытых дверях. Валентина быстро переключала аппаратуру, перебрасывала деловито какие-то переключатели, проверяла микрофон.
— Все, Надя! — сказала она. — Все в порядке. Ты свободна!
Когда лампочка на селекторе погасла, Макар Иванович вернулся в кабинет и резко захлопнул дверь. Он понял, как заставить говорить эту женщину.
4
Все-таки пришлось ударить Валентину. Один раз по лицу, но сильно. Она прикусила губу и присела. Потянулась к пачке с сигаретами, но передумала, щелкнула острыми ногтями по столу.
— Ты думаешь, тебе это сойдет с рук? — спросила она ледяным голосом, все-таки вытаскивая сигарету. — Скажи, Макар, почему ты так уверен в своей безнаказанности?
— Ни в чем я не уверен! — Макар Иванович взял микрофон и подул в него.
— Не стоит! Тебя слышит вся клиника.
— Это хорошо! — ответил Макар Иванович и сказал в микрофон: — Экстренное сообщение. Внимание! — Он повернулся таким образом, чтобы Валентина со своего места не видела его левой руки, и отключил трансляцию. — Говорит радиоузел клиники. Внимание. У микрофона корреспондент газеты «События и факты» Макар Дмитриев.
— Прекрати, Макар! — простонала Валентина. Она побледнела. Глаза ее лихорадочно заблестели. — Прекрати, это же глупо в конце концов. Зачем тебе подставляться?!
— Все мы знаем о несчастье, происшедшем здесь в клинике несколько месяцев назад, — продолжал Дмитриев. — Погиб известный хирург директор клиники Александр Алексеевич Тимофеев… Несчастный случай, дурацкое стечение обстоятельств? Нет. Он был убит. И теперь, воспользовавшись этим микрофоном, я хотел бы рассказать…
Валентина вскочила и кинулась на Дмитриева.
— Не надо!
— Ну почему же? — удивился он, с силой отталкивая женщину.
— Если ты не прекратишь, они сейчас придут сюда… — прошептала Валентина, вытирая кровь. — Они убьют тебя…
Макар Иванович повернулся так, чтобы Валентина увидела, что микрофон выключен. Глаза женщины мгновенно расширились, вспыхнули и погасли. Валентина рухнула в кресло.
— Кто это они?
Но она ответила вопросом на вопрос:
— Чего ты хочешь от меня, Макар?
— Правды.
— Ты ничего не понимаешь! — Все-таки у нее были хорошие нервы. Глаза сухие, холодные. Валентина взяла себя в руки в считанные секунды. — Спрашивай, — сказала она спокойно. — Я отвечу на все твои вопросы.
Макар Иванович выдержал длинную паузу и сказал:
— Мне нужна только исповедь!
— Хорошо! — вздохнула Валентина. — Только, пожалуйста, не трогай больше микрофон.
— Ты с самого начала знала, что деньги, поступающие на консервацию станции, прокручиваются через МОЦ? — спросил Дмитриев. Он опять заслонил собою пульт и включил трансляцию.
— Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь. Мой муж, Иващенко Николай Петрович, депутат Рады, возглавляет комиссию по консервации Чернобыльской АЭС.
Макар Иванович сделал новую паузу. Он не был уверен, что идет передача, а повернуться и посмотреть на пульт не мог, Валентина могла заметить это движение.
— Трофименко, несчастный водитель с раком горла, хотел выйти из дела и его убили? — спросил он. Валентина кивнула.
— После нескольких смертей он решил, что игра не стоит свеч, — сказала она. — Он был очень упрямым человеком.
— Хорошо, предположим, он решил выйти из игры. Но зачем нужна была сама игра? Объясни мне, зачем же понадобилось вывозить эти радиоактивные шубы и тем более контейнер? Кто вообще организовал мафию раковых больных?
— Это была идея Александра Алексеевича. Он искренне считал, что умереть за рулем мчащейся машины, вдыхая запах бензина, намного легче, чем в постели, задыхаясь от зловония собственных пролежней. Кроме того, в последние три года около сорока больных были подвергнуты эвтаназии. Это вопрос морали. Эти люди платили большие деньги только за то, чтобы им помогли умереть. Кстати, в чернобыльской группе было несколько случаев выздоровления.
— Хорошо, я понял, с точки зрения медицины вопрос спорный, но все остальное-то против логики, — нажимал Дмитриев. — Ведь если все это всплывет и будет шум, средства на саркофаг просто перестанут поступать и всему делу конец? Мотивации Трофименко ясны, но зачем вам понадобилось топить самих себя?
— Все-таки ты ничего не понял, Макар. — Хоть лицо ее и выглядело совершенно спокойным, но щеки сильно запали и приобрели какой-то сероватый неприятный оттенок. — Ты думаешь — это мафия, прокручивающая деньги и сбрасывающая миллионы долларов на счета в швейцарских банках? А мафии никакой нет. Нет никаких счетов! — Она чуть повысила голос. — Ты думаешь, что если всплывет правда о контейнере, о мафии раковых больных, вывозящих зараженные меха, то скандал все разрушит, но это не так. Нам необходим скандал. Только в результате скандала «семерка» выделяет эти проклятые деньги. Ты же знаешь: четвертый блок АЭС на грани взрыва. Украина не имеет средств. Все, что вывозилось из Чернобыля и прокручивалось через МОЦ, шло на сам Чернобыль.
— Это закрытая правительственная программа? — спросил Дмитриев.
— Не совсем. — Она вытянула из пачки новую сигарету и прикурила. — Скажем так, группа патриотически настроенных депутатов…
В коридоре за дверью возникли осторожные шаги, и можно было услышать совсем отдаленное жужжание. Кто-то открывал кодовый замок. Валентина выпустила длинную струйку дыма в лицо Дмитриева и попробовала придать своему лицу бесстрастное выражение… Только теперь она заметила, что Макар Иванович закрывает собою пульт, и поняла, что микрофон включен уже некоторое время.
— Макар! — крикнула она и вскочила.
Дверь за спиной открылась. Дмитриев хотел обернуться, но не смог. Валентина обеими руками вцепилась в отвороты его пиджака. Она еще что-то крикнула, но Макар Иванович уже не понял что. Его сильно ударили сзади по голове, и он потерял сознание.
5
Зачем Максим вернулся домой, когда можно было ехать сразу? Уложенные в специальную коробочку шприц и две ампулы лежали во внутреннем кармане, да и боли еще никакой нет. Такая легкость — будто вообще выздоровел. Наверное, он хотел проститься с Зинаидой. Гнусная, склочная баба, но почему-то Максим Данилович очень захотел проститься с нею перед смертью. В том, что он умрет, сомнений не оставалось. Трудно допустить, что после всего происшедшего удастся опять пробраться незамеченным в Припять, взять контейнер и незамеченным вернуться.
Зинаида спала на спине, похоже, перед самым его приходом она сделала себе еще укол. Склонился, поцеловал в мокрые пылающие губы, не стал будить. Но получилось, что вернулся в квартиру не напрасно, Максим Данилович взял пистолет и, не раздумывая, сунул в карман поддельные документы, всю пачку.
Только уже на середине дороги, на шоссе, боль дала о себе знать. Он гнал «Москвич» на предельной скорости. Бак под завязку, руки вроде не дрожат. Максим Данилович налепил на стекло пропуск, приготовленный еще доктором, и открыл левое окно. Тугая струя воздуха ударила в лицо, помогла справиться с болью. Даже без укола обошлось.
Он в точности воспроизвел предыдущий маршрут. Остановил машину под прикрытием деревьев в нескольких десятках метров от колючки, дождался темноты, но на этот раз пошел пешком. На посту могли услышать шум мотора. Нечего рисковать.
«Контейнер спрятан в башне напротив поста, — срывая пломбу с ближайшего подъезда, повторял он про себя. — Крайняя слева квартира на четвертом этаже. Это была квартира Татьяны? Очень удобно будет взять все прямо на глазах у ментов. Но интересное совпадение. Та же самая квартира. Похоже на чудо!»
Он легко спустился в подвал и откинул люк канализации. В лицо ударило густым ледяным смрадом. Максим Данилович перекрестился. Присел на корточки, покурил, прежде чем идти дальше, затушил папиросу о бетонный пол и опять перекрестился.
«Коли уж одно чудо случилось, то почему бы не случиться и второму… — спустившись по металлической лесенке, спросил он себя и сам же ответил себе: — Все будет нормально! Кто смерти не боится, везде пройдет. А я смерти уже совсем не боюсь!»
Квартира на четвертом этаже башни была хорошо освещена. Оранжевый свет фонарей будто прорисовывал каждый предмет. Контейнер оказался спрятан между холодильником и шкафом на кухне. Максим Данилович взвесил в руке железный чемодан. Ничего страшного, можно донести. Тут же в квартире он сделал себе укол.
После укола нахлынула слабость. Он присел на диван, но сразу же поднялся. Осторожно выглянул в окно. Пост хорошо было видно отсюда. Два милиционера внутри дежурки, как две куклы в игрушечном домике. Один спит, завалившись на топчан, другой радиоприемник крутит.
Еще один укол он сделал в трубе канализации. Пришлось опустить железный чемодан прямо в зловонный поток и, прислонившись взмокшей спиной к стене, ждать, когда пройдут слабость и головокружение, и, только уже перебравшись через колючку и бросив радиоактивный чемодан в багажник, Максим Данилович понял, что чудо все-таки случилось. Он выбрался из зоны. Теперь оставалось совсем немного: не потерять сознание за рулем и вернуться в Киев.
6
Макара оглушили ударом по голове, вероятно, кто-то открыл кодовый замок, вошел в кабинет и сразу, не раздумывая, ударил — но потом сделали укол снотворного, и обморок перешел в глубокий сон. Во сне Макар Иванович как бы продолжал свой разговор с Валентиной. Ему хотелось установить, с кем связан новый директор, и таким образом выяснить, будет ли восстановлена схема оборота американских долларов через клинику. То, что все транслируется по радио, наполняло Дмитриева надеждой. Он не мог понять, что он уже вовсе не в кабинете, а давно уже лежит лицом вверх на свежезастеленной кровати в одноместной палате на седьмом этаже.
Очнулся Дмитриев от того, что его сильно ударили по лицу.
— Дай-ка мне нашатырь! — обращаясь к кому-то совсем рядом, сказала Валентина. — Хотя уже не нужно. Он очнулся!
Реальность оказалась неприятна. Снотворное, наложившееся на алкоголь, в самый момент пробуждения вызвало острый приступ головной боли. Дмитриев открыл глаза. Палата ярко освещена. Рядом с кроватью стояла Валентина. Он поморщился.
— Ну как ты?
— Нормально. Где я?
— В больнице. Все в порядке. Но еще чуть-чуть, и ты бы наделал дел, — сказала Валентина, наклонясь к нему. На счастье, ребята успели выключить трансляцию. Тебя спас перерыв. Ты всегда был нерешительным, Макар. Я поэтому тебя и бросила.
— Меня спас? — удивился Дмитриев.
Не желая видеть перед собой этих ледяных глаз, Макар Иванович повернул голову. Полы халата Валентины чуть расходились, и ее нога в тугом капроновом чулке оказалась прямо перед его лицом. Туго схватывающая белесую плоть коричневая резинка. Новый приступ головной боли заставил Дмитриева зажмуриться. Он понял, что проиграл, и почему-то это совсем не расстроило Макара Ивановича. Валентина молчала. Она присела в кресло и ждала, что он скажет. Через некоторое время он окончательно проснулся и вдруг осознал, что наплевать ему на все это расследование, наплевать на мафию раковых больных, на контейнер со стратегическим сырьем. У него остался только один вопрос.
— Что вы сделали с Зоей? — спросил он, не открывая глаз.
— Она жива… — отозвалась Валентина. — Пока жива.
— Что я должен сделать?
— Где письмо?
— Значит, вы не нашли его? Я не знаю. Но мы можем договориться. В обмен на жизнь Зои, я скажу тебе, где сейчас контейнер.
— Хочешь компромисс? — спросила Валентина. — Да!
Зашуршала какая-то бумага, и Дмитриев ощутил, что ему в пальцы вкладывают авторучку.
— Ты распишешься в этом документе, и я тебе ее отдам!
— Она здесь, в клинике?
— Здесь! Прочти, Макар, и распишись.
Нажатием рычага Валентина подняла изголовье кровати. Строки расплывались перед глазами, и прочесть документ Макар Иванович не смог.
— Я не вижу! — сказал он. — Что это такое?
— Небольшое обязательство. Подписав это, ты просто оказываешься со всеми нами в одной упряжке.
Спустя несколько дней, передавая Паше пакет с документами, Дмитриев вложил туда и составленную по памяти копию подписанного им обязательства, но теперь, когда ему вернули одежду и вывели из палаты, он забыл о том, что подмахнул. Ничего больше не осталось в нем, кроме желания увидеть Зою.
— Почему вверх? — спросил он, когда Валентина надавила кнопку лифта.
— Потому что она находиться в реанимации. Идеальное место для того, чтобы спрятать человека. Ты вообще как, в состоянии на это смотреть? — спросила она с сомнением. — Вообще-то не всякий выдержит.
— Что с ней?
— Я же сказала: пока еще жива.
Красная полоса, пересекающая кафельный чисто вымытый пол, оказалась барьером. Стеклянная дверь, и за нею не воздух будто, а теплая вода. Полумрак, пощелкивание множества реле, мигающих лампочек, бесшумные белые тени врачей и санитаров. Палаты распахнуты, никаких перегородок. На кроватях совершенно голые неподвижные люди. Каждое тело опутано проводами, пластиковыми и стеклянными трубками.
Дмитриев замер. Перед ним было четыре кровати, обнаженные тела, но так же как он не мог выделить из других гробов гроб с телом Макса, он теперь не мог понять, где здесь Зоя. Некоторое время он не мог даже понять, кто из этих людей мужчины, а кто женщины. Синюшный цвет кожи, ввалившиеся лица. В паутине проводов и трубок ни женской груди, ни мужских половых органов не разглядеть.
— Где она?
— Да вот же! — Валентина подошла к крайней справа кровати и что-то переключила на приборе, стоящем в головах. — Подойди, если не боишься. Все в порядке. Я тебе обещаю, она будет жить. — Валентина опять что-то переключила. — Сейчас придет в сознание. Она будет жить, если ты будешь молчать, Макар!
7
Нужно было поставить машину в гараж, но Максим Данилович бросил ее во дворе, даже не запер. Оставил вместе с контейнером в багажнике. У него хватило сил только подняться по лестнице и позвонить в дверь, он потерял сознание и не запомнил, как Зинаида на руках втащила его в квартиру, как раздела, уложила в постель, как сделала укол. Он пролежал без сознания несколько часов, а потом еще почти сутки не мог спустить ноги с кровати. Когда Максим Данилович пришел в сознание, он все рассказал Зинаиде.
Зинаида не стала вступать в полемику. Промолчала на этот раз. Она была так измучена собственной болью, что держалась на ногах лишь потому, что нужно было ухаживать за ним. Телефонный звонок раздался рано утром на следующий день после возвращения.
— Это Макар! — сказал Максим Данилович и попросил: — Дай мне аппарат. Поставь его мне на грудь. На одеяло. Господи, Алевтина!
— Узнаете? — удивилась медсестра. Ее голос, искаженный мембраной, звучал немного зловеще. — Слушайте меня и не перебивайте. Я позвонила вам потому, что все знаю. Вы взяли контейнер. Я знаю это от вашего друга
Дмитриева. Его это дело больше не интересует, и он поделился с нами информацией. Понимаете?
— Понимаю уж! — выдавил хрипло Максим.
— Вы можете получить за контейнер положенные вам деньги, — продолжала Алевтина. — Я перезвоню через полчаса. Подумайте, Максим Данилович, над моим предложением. Через полчаса.
Вложив трубку в руки Максима, Зинаида вышла из квартиры, и никто не увидел его лица.
«Зачем он сказал им о контейнере?! Зачем он сказал им, что я взял его? Он предал меня, — собственная мысль показалась какой-то чужой, привнесенной снаружи, отдельной. — Он предал меня, даже не зная точно, удалось ли мне выбраться из зоны. Лейтенант меня предал! Но почему?»
В бок будто вонзили опять кусок тупого железа. Вдавили глубоко и повернули. Пот выступил на лбу. И Максим Данилович подумал, что теперь уж точно умрет. Умрет, может быть, через какую-нибудь минуту. Не выдержит боли. Он судорожно возил ладонями по одеялу, когда вернулась Зинаида.
— Ну и дела! — сказала она из прихожей, скидывая обувь.
— Что-то с машиной? — Он удивился, что может еще говорить. — Контейнер там? Ты вынула письмо? Отправила?
— Да отправила, как ты и просил. На адрес газеты «События и факты». Максим, а ты помнишь, что градусник в машине разбил? — спросила Зинаида.
— Нет, не помню.
— Ну, в общем, вдребезги. — Зинаида даже не вошла в комнату, а сразу направилась куда-то на кухню, загремела посудой. — А контейнер поганый цел. Я его в гараже пока под брезентом спрятала вместе с шубами.
Телефонный аппарат так и стоял на груди умирающего, когда раздался новый звонок.
— Подумали? — спросила Алевтина.
— Да! Подумал. Я отдам вам его. Мои условия. — Пот стекал по его лбу, по щекам, по подбородку, стекал по шее, говорить было очень трудно, каждое слово с трудом. — Сто тысяч долларов наличными, авиабилеты в Швейцарию и два паспорта с проставленными визами. Все это завтра утром. Если вас не устраивает, я передаю материал в киевские и московские газеты.
8
Все-таки он уговорил мать уехать. Макар Иванович и сам не понял, как это произошло. Просто она вдруг согласилась и сразу стала собираться. Нужно было продать вещи, квартиру, оформить документы, и он взял все это на себя. Посадил мать в поезд и вернулся домой. После происшедшего в клинике, он ни разу не видел Зою. Он знал, что накануне утром она вернулась в квартиру сестры, но все не решался позвонить.
Теперь, когда мать уехала, он все-таки заставил себя это сделать.
— Ах, это ты? — спросила Зоя. — Приезжай, Макар.
Сердце замерло у него в груди только от звука этого слабого полуживого голоса.
— Когда?
— Да, если хочешь, сейчас приезжай. Ты правильно сделал, что позвонил, нам нужно проститься!
Через полчаса он был рядом с ее домом. Шторы на окне все так же распахнуты. Вбежав в подъезд, Макар Иванович остановился, перевел дыхание, уже медленно, считая шаги, поднялся по лестнице, надавил кнопку звонка. Пришлось долго ждать. Тишина, потом звук шаркающих ног, неприятный сухой кашель
Когда Зоя открыла дверь, он не узнал ее. Глухое черное платье, платок. Совершенно бескровное лицо. Тусклые глаза. Зоя жестом пригласила его войти.
Он попробовал поцеловать ее, но Зоя отстранилась, оттолкнула.
— Выпить не предлагаю! — сказала она, указывая на кресло. — Присядь и послушай меня, Макар. Давай договоримся, между нами ничего не было. Ничего, ты понял?
Опустившись послушно в кресло, Дмитриев увидел, что мебель почти вся исчезла из комнаты, обои на стенах ободраны, ковра нет, занавесок нет. Стояли какие-то банки с краской.
— Ты ремонт затеяла? — неуверенно спросил он. Зоя не присела. Стояла у окна к нему спиной.
— Здесь убили мою сестру! — сказала она. — Я знала, что ты захочешь меня увидеть, и я пригласила тебя только для того, чтобы сказать тебе, Макар… — Она оборвалась на полуслове.
Со спины она выглядела совсем старухой. Худая, дрожащая, закутанная в черное женщина.
— Что ты хочешь сказать? — не выдержав паузы, спросил он.
Она шевельнулась, поправила платок, всхлипнула.
— Ты плачешь?
— Я пригласила тебя для того, — повторила она уже другим голосом. — Для того только, чтобы сказать тебе, Макар, мы больше никогда не встретимся. Понимаешь, никогда. Не ищи меня больше! Меня больше нет!