Припять в полночь
1
Снег утих, и стало ясно, видимость идеальная. По подмерзшему асфальту ветер медленно кружил неживую труху. Когда Максим Данилович выключил мотор, стало до звона тихо вокруг. Прорезаясь сквозь черную паутину леса, солнечный диск дробился яркими пятнами, горел в зеркальце заднего обзора. Разложив карту на левом сиденье, Максим Данилович какое-то время изучал ее.
Карта была старая, восемьдесят второго года, и на ней черной шариковой ручкой были дорисованы необходимые детали. Нужное ему заброшенное кафе, если верить указателям, находилось в трех километрах дальше по трассе. Он заглянул в инструкцию, вынутую из маленького конверта. Посмотрел на часы. До встречи оставалось пятнадцать минут. Мимо с ревом пронесся грузовик. Максим Данилович проследил его движение глазами. Номерной знак какой-то ржавый. Задний правый баллон проседает, плохо накачан. Машина шла прямо по середине шоссе, и в ней была какая-то нетвердость. Будто за рулем не водитель, а какой-нибудь испуганный подросток-угонщик, который не в состоянии управиться с баранкой.
«Пьяный! Он пьяный за рулем… У него наверняка такой же, как у меня, трафарет на стекле… Здесь все наоборот, здесь небось ГАИ трезвых тормозит… Тормозит и штрафует… — Максим Данилович, подавив в себе желание вытащить бутылку, тронул машину с места и, поглядывая на часы, медленно покатил по правой полосе. — Я должен быть там точно. Минута в минуту. Не раньше!.. Не позже…»
Шоссе здесь то уходило вверх, то вдруг ныряло вниз под большим уклоном. Находящееся на спуске кафе возникло перед ним неожиданно, выросло за секунду. Большое полустеклянное здание с плоской крышей, окруженное со всех сторон лесом. Перед входом квадратная асфальтированная площадка. Дальше, немного в стороне, какие-то неприятные мелкие руины. Не сразу догадаешься, что это остатки сгоревшей бензоколонки. Ни на шоссе, ни на площадке перед кафе никого не было.
Развернув «Лендровер», Максим Данилович затормозил в нескольких метрах от грязных стеклянных дверей. Часы показывали 10.00. Ровно в десять он должен взять здесь трех пассажиров. Немного посидел в машине, похлопал руками по рулю. Нужно было раньше печку включить. Тело, закутанное в меховую куртку, было хорошо согрето, но руки в тоненьких коричневых перчатках немного мерзли. Прошли один за другим мимо два львовских автобуса. Они были свежеокрашенные, синие с желтым.
Максим Данилович снова вынул конверт с инструкцией, повертел в пальцах. Перечитывать незачем, он уже запомнил, что там написано: «Дальнейшие инструкции вы получите от взятых вами людей».
«Назад ехать? Или подождать?»
В первый раз за эти сутки он ощутил тревогу. После всего происшедшего в раковой клинике, после всех сонных, бессмысленно прожитых лет, когда гнилой грузовик вышибал из тебя все желания днем, а пьяное радио на кухне отпевало ночные одинокие оргии, новенький «Лендровер», меховая куртка и пистолет в бардачке, неожиданно свалившиеся вместе с концом жизни, принесли с собой упоительную легкость. И вдруг эта легкость пропала.
Сунув пистолет в карман куртки, Максим Данилович вышел из машины. Он попытался понять, как могли попасть сюда его пассажиры. Варианта два: либо их привезли со стороны Киева и оставили здесь, но тогда он бы увидел машину, обогнавшую «Лендровер», не на грузовике же их привезли. Либо пассажиры пришли из Припяти. Если они пробирались сюда сквозь милицейские кордоны, могли где-то задержаться. Стоило подождать.
На шоссе было пусто. Тихо. Он прислушался. Очень далеко еще различался шум автобусов, постепенно утихая. Толкнув стеклянную дверь, Максим Данилович вошел в кафе. Солнце уже поднялось над деревьями, резковатый свет проникал внутрь сквозь грязные черноватые стекла. Непроизвольно опустив руку в карман, Максим Данилович сдавил рукоятку пистолета. Перевернутые стулья, их тонкие металлические ножки торчали во все стороны. Белый пластик столов, блестящий металл раздачи. Заляпанный пол. Повсюду тарелки, алюминиевые столовые приборы. Широкие лопасти вентилятора медленно поворачиваются в сквозном потоке воздуха.
— Эй! — сказал он негромко. — Эй, кто-нибудь!
Отпихнув ногой поваленный стол, он обошел раздачу. По полу со звоном покатилась металлическая миска. В окрашенном желтой краской котле что-то засохло — жирная белая паутина. Под ногу попался черпак. Максим Данилович надавил на него каблуком, черпак погнулся. К стене было прикреплено взятое в пластмассовую рамочку меню. Бумага немного пожелтела, но оттиснутое на печатной машинке меню легко прочитывалось:
«МЕНЮ НА 26 апреля 1986 года. ПЕРВЫЕ БЛЮДА: Суп харчо — 96 копеек. Солянка — 61 копейка…»
Кассовый аппарат распахнут, свесилась спиралью бумажная лента, в выдвинутом ящичке серебро и медь. Отсюда, похоже, уходили в спешке и потом никогда уже не возвращались.
Звук моторов на шоссе отвлек его. Он опять прислушался. Минимум две машины. Они очень быстро приближались. На грузовик не похоже. На автобус тоже не похоже. Газик? Нет.
— Подойдите сюда, помогите мне!
Слабый голос прозвучал за спиной, Максим Данилович обернулся, сделал несколько шагов и увидел человека. Тот сидел, прислонившись спиной к желтой выпуклой стенке котла, обеими руками прижимая живот.
— Подойдите сюда… — повторил он еле слышно. Ноги в черных остроносых ботинках дернулись по кафельному полу, одна рука, с трудом оторвавшись от живота, протянулась к Максиму Даниловичу. — Пожалуйста!.. — У этого человека было соломенного цвета, неживое лицо — явный признак раковой интоксикации. Лицо кривилось от боли. — Пожалуйста, сядьте рядом! — Рука ухватила Максима Даниловича за край куртки и потянула. — Давайте! — В голосе сквозь боль прорвалось раздражение. — Вы разве не слышите… Это патруль. Сядьте!
Теперь только он понял: это были милицейские бронированные фургончики, перебрасывающие патруль. Между скрипом тормозов и несколькими автоматными очередями, посыпавшимися на стекла кафе, никакого интервала. Похоже, стреляли, не выходя из машины, прямо через окна. Посыпались стеклянные осколки. Из прошитого потолка на голову полетела легкая пыль. Одна пуля толкнула котел, но котел надежно защищал спину. Только неприятный озноб от вибрации образовался. Максим Данилович вытащил пистолет, но слабая рука умирающего остановила его.
— Не нужно. Они сюда не сунутся…
— Почему не сунутся? — шепотом спросил Максим Данилович.
— А они не знают, что мы здесь… — На желтом лице возникло на секунду подобие улыбки. — Если бы знали, наверное, гранату бы кинули. Они думают, здесь собаки или зеки беглые прячутся. Церемониться-то зачем? Видели мертвую собаку, там?.. — Рука показала в сторону ближайших столов. — В зале!
— Нет!
— Не важно. Они сейчас уедут!
— «Лендровер». Я оставил машину прямо у входа! Там ключи в замке…
— Плохо.
Несколько минут было тихо. Только поскрипывал под потолком, поворачиваясь медленно, вентилятор, да гудели ровно моторы на холостом ходу. Потом мужской голос сказал отчетливо:
— Отгоним его?
— Брось! — отозвался другой голос. — Не наша печаль. Пусть стоит, где стоит.
Когда шум моторов исчез вдалеке, Максим Данилович поднялся. Он переступил по разбившемуся стеклу. Колени дрожали. Осторожно опустил пистолет в мягкий карман куртки.
— Я вас должен был взять? — спросил он, склоняясь.
— Это теперь не важно! — Сидящему на полу человеку явно было очень трудно говорить. — Прошу вас, возьмите у меня из кармана документы. Я не хочу, чтобы меня опознали.
Максим Данилович послушно склонился к умирающему.
— Возьмите. И сожгите их. Я не хочу, чтобы трепали мое имя.
— А они что, настоящие у вас? — вынимая красную мятую книжечку паспорта, спросил Максим Данилович.
Но вопрос остался без ответа. Человек, сидящий на кафельном полу, медленно сползал по выгнутой желтой стенке котла, глаза замерли, в них навсегда запечатлелась боль. Пассажир был мертв.
2
Небо было ледяное, высокое. Он вышел из кафе. Опять тишина. Забравшись в «Лендровер», Максим Данилович развернул чужой паспорт. Паспорт был киевский на имя Антонова Виктора Степановича пятидесяти двух лет. Под пластиковой обложкой паспорта был сложенный вчетверо лист хорошей белой бумаги, на котором карандашом был аккуратно сделан чертеж. Никаких пояснений, никаких цифр или надписей, только схематичный рисунок и маленький крестик на нем.
Спрятав чужой паспорт в карман вместе со своими документами, Максим Данилович завел двигатель и развернул машину. Он решил возвращаться. Пассажиров не оказалось, дальнейший маршрут теперь не имел смысла. Оставаться в кафе глупо. Если удастся проскочить кордоны и вернуться в Киев, может быть, этот странный доктор из ракового корпуса предложит еще что-то. Здесь стреляют без предупреждения, по крайней мере по собакам. Почему здесь стреляют по собакам?
Он попытался припомнить мертвую собаку в кафе, но не смог. В памяти только поворачивались лопасти вентилятора. Беспокойство оставило его.
Одинокая фигура, неожиданно возникшая на обочине в полукилометре от кафе, переменила все. Сложившийся план возвращения обратно отпал.
Не перепутаешь. Женщина поднимала руку. В зоне не бывает типичных автостопщиков. Только беглые зеки и радиоактивные бешеные собаки. Либо это была ловушка, либо на дороге перед ним был один из тех пассажиров, которых он должен был взять.
«Лендровер», с разгону проскочив вперед метров двадцать, лихо затормозил и пошел задним ходом. Все-таки великолепная машина, абсолютно послушная. Потная щекастая баба в ватнике и пуховом платке распахнула дверцу.
— Вы от Саши? — спросила она.
Спутанные волосы пучками торчали из-под ее платка, полные губы были мокрыми.
— От доктора!
— Очень хорошо! — Она забралась в машину, хлопнула дверцей, махнула полной ручкой. — Поехали!
Максим Данилович не шевельнулся, его рука замерла на красной рукоятке тормоза.
— Зинаида! — представилась женщина, прибирая волосы под платок.
— Максим! Куда поедем?
— У вас есть карта?
— Есть! — Он подал карту.
— Это не то!.. Погодите! — Порывшись в своей сумке, она вынула мятый большой листок, изрисованный авторучкой. Чертежик даже отдаленно не напоминал план, найденный в чужом паспорте. Расправив листок на коленях, она показала пальцем: — Вот, смотри, досюда по шоссе… А потом в объезд…
— Проселком?
— Да какой там проселок? Ямы одни. Но на этой тачке проскочим.
Спустя сорок минут, прорвавшись через кусты, «Лендровер» встал на небольшой поляне, и по требованию женщины Максим Данилович выключил двигатель.
— Будем ждать, пока пойдут машины с АЭСки, — сказала она в ответ на его молчание. — За их шумом нашего мотора не будет слышно. Иначе не прорваться.
Она вынула из сумочки какие-то бутерброды — он не смотрел в ее сторону, — вынула небольшой термос.
— Хочешь есть, Максик?
— Я должен был взять троих! — сказал он, чувствуя, как неожиданно потеплело в груди от ее слов. — Одного я видел в кафе. Он умер. Но должна была быть еще девушка?
— Плохо! — сказала Зинаида с набитым ртом. — Плохо, что умер. Кстати, тебе доктор конверт давал?
Вытащив большой конверт, Максим Данилович бросил его на колени женщины. Та убрала в сумочку свои бутерброды и надорвала плотную бумагу.
Яркий журнал отражал лощеными страницами солнечный свет, неожиданно вынутый из конверта, он удивил Максима Даниловича. Зинаида с шорохом перекидывала плотные странички. Далеко на шоссе шумели в беспрерывном своем движении моторы машин.
— Зачем это?
— Плохо! — повторила она. — Тот в кафе, он должен был на контейнер вывести. — Она медленно перевернула следующую страницу. — Как мы теперь без него этот контейнер найдем? А если контейнер не брать, то одни эти шубы и остаются. — Она перебросила еще одну лощеную цветную страницу. — Татьяна не знает места. Этот умер. Раньше надо было соображать, дотянули. Представляешь, его Саша из реанимации взял, медики думали, пару дней протянет. А он, видишь как, не протянул. Ты-то сам, Максик, тоже небось после операции.
— Ну!
— Рак печени?
— Нет, — ехидно отозвался он. — Желудка.
— А у меня печени… Должна была еще месяц назад быть захоронена.
— Значит, есть шанс?
— А как же! Если б не было, я б уж в земле давно лежала, черви бы меня грызли, Максик. Вот, смотри! — Она ткнула в блестящую страничку круглым ногтем. — Эта шубка до сих пор стоит сорок тысяч долларов. Продадим, вот уж повеселимся! Но лучше бы, конечно, контейнер отыскать, с шубами мороки много!
3
Температура упала, у Максима Даниловича сильно замерзли руки, и он непроизвольно по многолетней привычке косился на стекло, туда, где обычно был градусник. Но никакого градусника. Градусник был в прошлой жизни, в этой нужно было отвыкать от него.
Выбравшись из леса, «Лендровер» стоял развернутый в сторону города, с выключенными фарами, никому не видимый под прикрытием какого-то пустого бетонного сооружения. Максим Данилович сосредоточился на ограждении из колючей проволоки, со всех сторон охватывающей город, пытался сообразить, где же в ней проход. И не видел никакого прохода.
— Давай, Макс… — прошептала женщина. — Поехали!
В ледяной черноте над городом бродил по невидимым облакам луч прожектора. Горели уличные фонари. В движении прожектора была какая-то нервозность, в свете фонарей, напротив, только неподвижность и порядок. Несколько долгих минут он вел машину практически вслепую. «Лендровер» сильно подскакивал на мерзлой земле, и Максим Данилович уже не в первый раз оценил его великолепные рессоры.
— Здесь!
На колючую проволоку были брошены широкие доски. Максим Данилович увидел их перед капотом в последнюю минуту.
— Ни хрена себе!
— У тебя получится?
Он не ответил. Урча мотором, машина послушно взобралась по доскам, просела, доски наклонились, и «Лендровер» соскочил вниз.
— Цирк!
— А ты думал, что после смерти будет?.. Давай, направо и до конца улицы, там еще один правый поворот, — шептала Зинаида довольным голосом, и было слышно, как шуршит ее платок, она опять поправляла волосы. — Они уже засекли звук мотора. Нужно успеть спрятать машину, пока патруль не приехал.
В фонарном неподвижном свете было видно, как испорчен здесь асфальт.
«Много лет без ремонта. Ни одно окно не горит», — отметил с каким-то суеверным страхом Максим Данилович. — Только фонари».
Он глянул на светофор. В черном стручке вспыхивал и гас желтый сигнал. Где-то довольно далеко заурчал движок. Луч прожектора прыгнул по облакам и погас.
— Куда теперь?
— Направо. Во двор…
Машина задела бортом о стену. Еще раз. Под переднее правое колесо попало что-то. «Лендровер» сильно тряхнуло. Пришлось все-таки включить на секунду фары. В их белом свете выплыли ворота гаража, кирпичная кладка, ржавый мусорный бак. Из бака что-то неприятно свешивалось, что-то очень легкое, шевелилось на ветру. Капроновый чулок. Женщина вышла из машины и ударила в ворота носком сапога. Звук вышел глухой.
— Выключи фары, Макс!
Она обернулась. У нее было желтое неживое лицо, почти такое же, как у того парня в кафе. Фары погасли. Но мотор продолжал работать, и как Максим Данилович ни старался, не мог уловить за его шумом рокота другого движка. Ему показалось, что прошло очень много времени, хотя на самом деле прошло не более минуты. Их ждали. Человек, распахнувший ворота, вероятно, находился уже в гараже.
Заскрипели створки. Мелькнул в черной глубине огонек свечи.
— Заезжай!
Он выключил мотор и вышел из машины. Металлические створки сомкнулись. В желтом подрагивающем свете изгибались стены гаража. Мощная металлическая балка над головой, новенькая покрышка, прислоненная к стене. Пахло мазутом и еще чем-то знакомым. Зинаида опять нервно подправляла платок.
— Добрый вечер!
Человек, держащий свечу, поднес ее к своему лицу. Максим Данилович увидел только бороду и круглые желтые очки.
— Пойдемте. Меня зовут Тихон! Сколько вас? — Двое!
— А где остальные?
— Больше никого нет! — сказала Зинаида. — Вальку еще в Киеве скрутило, а эксперт утром в кафе… Так что о контейнере теперь забыть можно!
— Ладно! Пошли… Смотрите под ноги… Здесь всякой дряни много. И если вы чувствительные, зажимайте ноздри.
Он отодвинул люк и исчез внизу. Металлические перекладины, по которым пришлось спускаться, были скользкими и теплыми. Ощутив запах канализации, Зинаида громко вздохнула, явно хотела выматериться, но сдержалась. Метров сто они прошли по узкой зловонной трубе, после чего поднялись по такой же лестнице и оказались в подвале обыкновенного жилого дома. Из подвала, следуя за бородачом, вышли в подъезд.
— Света нет? — спросил Максим Данилович. — А зачем нам?
Отделанный крупным синим кафелем большой подъезд казался странным в дрожащем свете свечи, но все вокруг было настолько стандартно, настолько привычно: и почтовые ящики на стене, и сетчатая дверь лифтовой шахты, и гул собственных шагов, — все так знакомо, что можно, и не глядя, нащупать ногой низкую ступеньку. Сквозь стеклышко двери была видна улица. Выглянув, Максим Данилович подумал, что вот так же выглядит любая улица ночью. Пусто и фонари.
— А нельзя было просто войти? — спросил он. — Через дверь? Обязательно в канализацию окунаться?
Он потянул за ручку, но бородач мягко оттолкнул его:
— Не нужно ничего трогать! Пломба там, снаружи все подъезды опломбированы. Беглых зеков очень много развелось. Утром проверят, если нет пломбы, хреново будет. Засекут. Паспорта не спросят, как бешеных собак из автоматов порубят.
В пустом городе звук мотора слышен далеко, и, поднимаясь по ступенькам вслед за бородачом, Максим Данилович пытался сосчитать, сколько всего машин. Определенно, броневики патруля, подобные тому, что он видел утром возле заброшенного кафе, но теперь их было несколько, два или три. К шуму моторов примешался через какое-то время еще и далекий шум голосов. На втором этаже, остановившись перед распахнутой сетчатой дверью лифта, Максим Данилович заглянул внутрь кабины. В лифте было зеркало. Мелькнул огонек свечи, отражаясь рядом с его собственным желтым, усталым лицом.
— Батарейки для фонарика привезли? — спросил бородач.
— А надо было?
— Надо… Надо… Будем на керосине. — Свеча погасла. — Керосина у меня запас!
На ступеньке стояла чуть тлеющая высокая лампа. Зинаида, остановившись, смотрела на лампу и никак не могла понять, что это такое. Бородач поднял лампу, подкрутил что-то, и сквозь закопченное стекло стало видно, как увеличивается живой бело-желтый фитилек.
— Пойдемте, пойдемте! — сказал он, и желтые круглые очки блеснули, отразив лампу. — Поужинаем, и нужно обязательно поспать. Силы нужно экономить…
Уходили отсюда в спешке. Только теперь Максим Данилович разглядел, что двери квартир распахнуты и повсюду на ступеньках разбросаны вещи. Много битого стекла, тряпки, игрушки. Черная пыль, неприятно поднимающаяся при каждом шаге, окончательно развеяла сходство с жилым домом. Пыль, будто отслаиваясь от стен, охватывала керосиновую лампу, а также и бороду идущего впереди Тихона. Пахло при этом почему-то, как в аптеке, лекарствами.
Зинаида шла последней. И вдруг, не обнаружив за спиною ее шагов, Максим Данилович замер. Ему не было страшно, но неприятное покалывание в боку заставляло уже вспоминать, что до конца жизни осталось совсем немного, и от этого он становился настороженнее в каждом движении, аккуратнее.
— Жили же люди! — прозвучал в темноте голос Зинаиды, и было слышно, как скрипит под ее рукою дверь одной из квартир. — Тут, наверно, и унитаз голубенький. Жалко — темно, не видно.
Максим Данилович вернулся на несколько шагов, вошел в квартиру, заглянул через плечо женщины. В большое окно падал фонарный свет. В этом неживом свете блестело огромное зеркало. Это была спальня. Шикарная двуспальная кровать с разбросанными простынями, туалетный столик на гнутых ножках, мягкие стулья, толстый ковер на полу. Его даже не пытались свернуть, только один угол задран, лежит белым треугольником на темно-красном. Из выпуклого полированного шкафа свешиваются платья. На постели разбросано белье.
— Можно, я здесь переночую? — тихо-тихо спросила Зинаида. — Хоть разочек в жизни на такой кроватке…
По ковру прошел свет керосинки, и Тихон, прежде чем войти в комнату, погасил лампу.
— Комната понравилась? — спросил он.
— Можно мне здесь?
— Ночуй где хочешь. — Он подошел к окну и, прячась за занавесью, выглянул наружу. — Весь город в нашем распоряжении. Будет печать, доктор обещал сделать. Будем любое здание сами пломбировать. В общем, выбирайте любую квартиру! Только не подходите к окнам… И не забудьте опустить занавески.
4
Желтый огонек, дрожащий ритмично в глубине улицы, сильно раздражал Сурина. Кому понадобилось вот так вдруг запускать светофоры во всем городе? Когда он поинтересовался, в чем тут дело, конечно, ему объяснили. Лучше было не спрашивать, потому что не только объяснили, а еще и пообещали выговор вкатить в личное дело, если будет задавать идиотские вопросы.
Оказывается, таран шлагбаума пьяным водителем приравняли к обычной аварии, а поскольку таранили шлагбаум за очень небольшой отрезок времени несколько раз, причем последний раз со смертельным исходом, в Киев ушла бумага. Какой-то идиот в чистом кабинете прочел эту бумагу, ужаснулся, уяснив, что в таком большом городе, как Припять, не работает ни один светофор, и дал распоряжение. Теперь распоряжение было выполнено.
А тут еще омоновцы мертвых зеков нашли. К постовым это имело, правда, лишь косвенное отношение. Конечно, кто-то должен был нести ответственность за проникновение в зону уголовников, но когда именно они проникли в город, установить оказалось очень трудно, так что обвинение падало не на какую-то конкретную смену, а на руководство.
Паршиво другое: мертвецов зачем-то притащили на КПП и положили прямо на улице под снегом, слева от шлагбаума. Сурин не понял, в чем тут дело, но по какой-то причине мертвецов не могли сразу забрать. Специальная машина по договору должна была за ними прийти. Машины все не было, и пролежали мертвые зеки на морозе почти сутки.
Сурину было почти все равно. Лежат, ну и пусть лежат, есть, пить не просят, а Гребнев разозлился, не мог стерпеть.
— Скотство! — говорил он, глядя в окно дежурки на присыпанные снегом мертвые тела. — Мы как собаки мерзнем возле шлагбаума, а они коньяк с ананасами жрут…
— Да уже наелись! — возражал Сурин. — Мертвые они. Понимаешь, мертвые. Не надо. Не греши. Не говори ничего.
К утру, когда Гребнев, скорчившись на скамейке и накрывшись полушубком, заснул, Сурину пришло в голову осмотреть мертвецов. Он вышел, навел прожектор и немного почистил тела, раскидал метелкой снег. В белом сильном свете мертвые зеки выглядели немного странно. Один в костюме, другой в синей спортивной форме. Во лбу рваная дырка от пули. Надпись на груди «Адидас» и кирзовые сапоги на ногах. Лицо темное, и глаза открыты — жесткое стекло. Сурин наклонился, хотел закрыть глаза мертвецу, но ничего не вышло, только руку о ресницы уколол, закостенело все, смерзлось.
Прожектор утром почистили, и свет, заливающий все вокруг, был необычайно ярким. Уже собираясь вернуться в дежурку, Сурин заметил, что из кармана костюма торчит что-то тонкое и блестящее. Наклонился, ухватил пальцами, потянул и сразу пожалел об этом.
На ладони его оказалась длинная женская шпилька. Ничего особенного, обыкновенная серебряная проволочка, какими обычно закалывают волосы немолодые замужние женщины. Не для красоты, а лишь для того, чтобы волосы в глаза не лезли.
«Значит, все-таки была женщина? — подумал тогда Сурин. — Была и ушла! Не привиделась она мне! Не привиделась… Существует она! — Он спрятал шпильку во внутренний карман и воровато посмотрел на утренний мертвый город. — Она где-то здесь!»
Все это произошло в его прошлое дежурство. Теперь трупы увезли, а шпилька так и осталась лежать в кармане. Не отрываясь, Сурин смотрел на бессмысленный светофор, на мигалку, и кулаки его постоянно сжимались и разжимались. Он не хотел больше думать о женщине, прячущейся в городе.
В это время, когда все машины по списку уже прошли, обычно удавалось опустить шлагбаум и пару часов поспать, а тут ЧП, какой-то псих кружит на машине по городу. Можно было не сообщать, конечно, но мало ли что, а если он покружит и опять полезет на шлагбаум, не сбросив хода? Сообщили.
Первый броневик с патрулем только отметился и сразу укатил в сторону станции, зато другой застрял. Вежливый лейтенант объяснил, что не считает нужным колесить по улицам — обычно это дает неважные результаты — и что, следуя последнему предписанию, он будет производить розыск, имея одну отправную точку, а именно данный пост ГАИ.
— Скажите, а какая машина? Вы же разбираетесь, — вальяжно устроившись за столом на месте Гребнева, спрашивал он, и холеная ручка играла пальцами по краю стула. — Вы же можете по звуку определить марку? Вы же слышали?
— Ну слышал, слышал! — неохотно согласился Гребнев, назло самому себе он, вернувшись в помещение, не снял полушубка. Снег на полушубке растаял, и черная ткань мокро блестела. — Не могу сказать. Хороший движок, сильный… Не могу сказать. Не знаю…
— Какая-то неизвестная вам иномарка!
— Может, «Кадиллак»? — вставил Сурин.
— Нет! Нет, Петрович, ты ведь тоже слышал… — Гребнев повернулся к Сурину, он искренне пытался припомнить. — На ГАЗ похоже…
— Какой?
— Да не знаю я, лейтенант, не знаю. Совсем незнакомая машина.
Сквозь стекло Сурин видел, как к подъезду ближайшей шестнадцатиэтажной башни подошли несколько человек в защитных костюмах. Один из них протянул руку и сорвал пломбу. Снег перестал падать, и на расстоянии все было хорошо видно, до черточки.
— Ладно, ребята, — сказал лейтенант, и его пальцы перестали барабанить по сиденью. — Особой тайны во всем этом нет, и лучше будет, если я вас проинформирую. Все очень серьезно…
— Думаешь, если серьёзу нагнать, то у нас мозги лучше работать будут? — спросил обиженно Гребнев. — Еще что-то случилось разве?
— Много чего случилось. Сегодня с утра все на ногах.
Он нарочно замолчал. Сурин смотрел, как исчезают одна за другой темные фигуры в распахнутых дверях башни. Когда последняя спина пропала и дверь захлопнулась, сквозь звон в голове вдруг прорвалась одна очень простая, банальная мысль.
«Я видел женский силуэт в окне… Я нашел в кармане мертвеца женскую шпильку… — подумал Сурин. — Ясно видел, — он осторожно погладил себя по карману, в котором все еще лежала шпилька, — выходит, эта женщина была там в башне и ушла. Как можно уйти из дома, не повредив ни одной пломбы?»
— Как можно выйти наружу, не повредив пломбы? — спросил он, обращаясь только к Гребневу.
— Ты чего, Петрович?
— Да вспомнил.
«Наружу никак не выйдешь, — подумал он. — А вот в другое здание запросто можно, через систему коммуникаций. И зеки эти, наверное, по канализации прошли. Как же еще? Нужно будет проверить эту мысль. В каждом доме в подвале должен быть канализационный люк!»
В окнах шестнадцатиэтажки замелькал свет сильных ручных фонариков. Прожектор, направленный теперь вниз, высвечивал треугольником небольшое пространство улицы. Остальной город за этим белым треугольником казался тенью. Дробил и дробил, усыпляя, желтый огонек в глубине улицы.
— Ну так что еще серьезного случилось? — обращаясь к лейтенанту, спросил Гребнев. Хотя прошло уже много времени, он все не мог выбросить из головы лежащие под снегом слева от шлагбаума мертвые тела. — Зеки больше не беспокоят?
— Зеки? Нет! Но утром наш патруль нашел «Лендровер» возле заброшенного кафе. Знаете, почти у въезда в зону. Новенькая машина. Ключи в замке зажигания, но водителя не было. Им бы его сразу взять, но сразу не сориентировались. А когда вернулись, машины уже не оказалось. Пошли в кафе, а там труп.
— Может быть, и «Лендровер»! — сказал Гребнев. — Это та машина, на которой гоняют в «Кэмел-трофи». Может, и она… Я по ящику видел. Действительно, похоже по звуку… Хорошая тачка!
— Отвезли тело на опознание. Как раз пришли по факсу материалы, когда я к вам по вызову выезжал.
— Личность установили? — спросил Гребнев.
— И личность установили, и вскрытие сделали. Оказалось, парень-то — отсюда. Инженер с АЭСки. Фамилию, извини, не помню, выпала фамилия. Но что самое интересное, умер-то он от интоксикации, боли не вынес. Рак у него оказался на последней стадии. Зачем, спрашивается, человеку на последней стадии в зону лезть? Загадка!
Последнее слово лейтенант сказал по-детски, с придыханием, желая напустить побольше туману, но Сурина задела его предыдущая фраза.
— Инженер со станции, — повторил он. — Инженер? — В голове звенело все сильнее и сильнее, шея зачесалась неприятно, и от нее зачесалась спина, но Сурин уже определил, чего хочет. — Пойдем, лейтенант. Пойдем, — сказал он, открывая шкафчик и вытаскивая свой комбинезон. — Кажется, догадался я, где они прячутся!
5
Грубо сорванная с подъезда башни пломба болталась на одной нитке. У Сурина в кармане лежал пломбир, и захотелось сразу потянуть за эту красную нитку и заново опечатать. Им овладело какое-то возбуждение, то редкое лихорадочное состояние, когда чувствуешь победу, но еще не вполне уверен в своей правоте.
Лейтенант толкнул дверь, включил фонарик, посветил внутрь подъезда и первым вошел внутрь. Сурин последовал за ним. Гулко разносились голоса и шаги. Хлопали наверху двери. Отчетливо и очень громко щелкнул какой-то замок. Наверное, с самой эвакуации, с того момента, когда старые хозяева возвращались на несколько часов, чтобы забрать вещи, в здании не было так шумно. Впрочем, когда по указанию дозиметристов грязные вещи заставляли все-таки оставить, может, было и пошумнее. Практически удавалось вывезти только мелочи: кольца, часть посуды, фотографии, если они были укрыты под стеклом, документы и те частенько приходилось заменять.
«Идиоты! — подумал Сурин. — Кому это надо-то?.. Хотя от дозиметристов шума, пожалуй, не меньше…»
В окно подъезда пробивался рыжий свет уличных фонарей, и, когда глаза немного попривыкли, в этом зыбком свете можно было разглядеть ступеньки, ведущие вниз, в подвал. Откинув ногой трехколесный детский велосипед и расшвыряв старые коробки, Сурин быстро спустился вниз, лейтенант шел рядом, чуть позади, освещая путь фонариком.
— Не пойму, зачем это вам? — спросил он, помогая Сурину справиться с тяжелой металлической дверью, перекрывающей проход в подвал. — Могли бы просто сказать. Мы бы проверили вашу идею. Зачем было вам уходить с поста?
— А интересно мне!
Дверь пронзительно скрипнула и подалась. Они вошли. Лица обдало сырым воздухом. Луч фонарика, двигаясь по толстому кабелю в обмотке, перепрыгивал через мрак со стены на стену.
— Под ноги светите, вниз! — сказал Сурин. — Где-то здесь должен быть люк канализации.
Бетонный пол был покрыт, как и все в городе, неприятным черным осадком, но, в отличие от других помещений, здесь его нельзя было назвать пылью, осадок был сырой и легко соскабливался с подошвы.
— А ну-ка, дайте мне!
Сурин отнял у лейтенанта фонарик и посветил себе под ноги. Прямо возле его большого ботинка в черном густом осадке отпечатался другой маленький след.
— В чем дело?
— Видите! — Сурин показал на след. — Все-таки я не сошел еще с ума. Несколько дней назад здесь кто-то лазил. Отпечаток маленький, похоже, женский. Видите, даже форму туфельки можно угадать. Хотя, может, это и от сапога след. Знаете, бывают такие изящные женские сапожки.
Несколько минут ушло на поиски круглой металлической крышки, но им не удавалось открыть заклиненный люк.
— Нужен ломик какой-то, чтобы подцепить!
Сурин ждал внизу, пока лейтенант сбегал за инструментом. Вернулся он уже в сопровождении двух оперативников.
— Нет ломика! Давайте вот этим попробуем, — он протянул Сурину длинный металлический стержень, — подденьте только, а я подниму.
Через какое-то время крышка подалась, и они спустились вниз по металлической лестнице. Застоявшаяся вонь канализации почему-то подействовала на Сурина возбуждающе. Он встал, широко расставив ноги, и прислушался. Оперативники спускались следом, их маленькие автоматы со звоном колотились о металл лестницы.
— Какого хрена здесь так воняет? — спросил один из оперативников. — Сколько лет назад воду спустили?
— Здесь давно спустили! — отозвался другой оперативник. — Но, я так понимаю, на АЭСке до сих пор ссут. Система-то, наверно, одна?
«Глупость какая, зачем я сюда полез?.. — направляя луч фонарика вдоль грязно-серой трубы, подумал Сурин. — Действительно, система одна. Даже если та дамочка и уходила по этой вонючей трубе, то что ее сверху на свежем воздухе искать, что здесь — одинаково. Нужно весь город облазить!..»
Труба изгибалась. Он прошел несколько поворотов, зачерпнул ботинком густую холодную жижу, выматерился и, возвратив фонарик лейтенанту, вернулся наверх. Когда он вошел в дежурку, Гребнев сидел за столом и что-то отмечал в своем списке.
— Ну что там? — спросил он лениво. — Нашел свою мегеру в мехах?
— Нет. Не нашел. Потому что не искал.
— Я тебе вот что скажу… — Сурин заглянул через плечо Гребнева и увидел, что тот рисует на полях списка пропусков аккуратные женские ножки в туфельках. На списке красовалось уже четыре законченные картинки, и Гребнев работал над пятой. — Ты правильно придумал. Конечно, если кто-то прячется в городе, он пломбу с парадняка срывать не станет, глупо. Но люк, ведущий в канализацию, которой он пользуется для безопасного перемещения, постарается чем-нибудь заложить. Так что я думаю… — Авторучка осторожно вывела тонкий длинный каблучок. — Я думаю, нужно проверить хотя бы в пределах ближайших зданий. Я вообще не понимаю, почему этого до сих пор не сделали. Ведь ежу ясно, зеки эти мертвые по канализации лазили. Да, по-моему, и разговор уже был. Нужно только проверить, где проход закрыт, а потом эти здания раскупорить снаружи и осмотреть как следует.
— А чего это у тебя? — спросил Сурин, улыбаясь и тыча пальцем в рисунок.
— Это женские туфли! Разве не похоже?
— А я думал, окорочка! — нервно усмехнулся Сурин. — На окорочка похоже вышло. Телячьи!
6
Боли не было, и из любопытства Максим Данилович ходил по дому. В одной из квартир он обнаружил градусник за стеклом. Высокая узкая колба была наполнена фонарным светом, но красная черточка терялась. Максим Данилович потер пальцами стекло, подышал, опять потер.
— Минус один! — сказал он. — Холодно!
Будто слегка дотронулась до левого бока чья-то невидимая рука. Потянула. Последовав за Тихоном, он вышел на лестничную площадку. Было слышно, как шуршат этажом ниже какие-то тряпки, выбрасываемые Зинаидой из шкафа. Было слышно, как женщина тихонечко скулит: то ли плачет, то ли сходит с ума.
«Наверное, завтра к вечеру уже в Киеве будем, — подумал он. — Хорошо бы… А она не старая совсем тетка, не старая… — В боку опять потянуло, и Максим Данилович оперся ладонью о кафельную стену. Стена была холодной и гладкой под перчаткой. — Сколько ей лет, интересно? Спрошу ее».
— Чердаки они не проверяют, нечего там проверять… — звучал где-то впереди, выше по лестнице голос Тихона. Гуляло по голубому кафелю стен, по дерматину распахнутых дверей, по коричневым перилам лестницы легкое пламя свечи. — Месяц назад дозиметристы ходили, так выше четвертого этажа и не полезли, сволочи, заленились… Правда, недавно двух мертвых зеков в квартире нашли, стали наезжать. Ну все равно все здания не осмотришь. Город целый. Приедут человек двадцать, побегают по лестницам со своими автоматами и уедут… Они же не знают, где искать… А кабы и знали, мы их раньше заметим…
На следующей лестничной площадке Максим Данилович приостановился, перевел дыхание. Опять потянуло в левом боку. Зачем-то потрогал кончиками пальцев губы, распухшие и сухие, нарочно покашлял, вытянул из кармана куртки пачку папирос, прикурил от спички.
— Ну, ты чего там застрял? — послышалось сверху. — Поднимайся!
Он не задул спичку, и она догорела в пальцах, рождая маленькие тени. Еще раз затянулся поглубже, прикусил картонный мундштук. Боль налетела и охватила его моментально, все тело, как тогда, в машине. Спичка прожгла перчатку. Острый крючок, вонзившийся в левую сторону живота, потянул вверх. Мрак перед глазами колыхнулся, поплыл… Папироска выпала из пальцев и покатилась по ступенькам.
— Сейчас! — сказал он и, ухватившись за перила, сделал несколько трудных шагов. — Помоги мне! — прикусив губу и от вкуса собственной крови обретая хоть какую-то твердость, попросил он через силу. — Больно очень! Помоги!
Все-таки удалось не закричать. Максим Данилович только сильно скрипел зубами. Он даже не упал ни разу. Опираясь на руку Тихона, он дошел на своих ногах до верхнего этажа — казалось, восхождение по лестнице продолжалось несколько часов — и рухнул на какую-то лежанку. Как потом стало видно, на низкий диван. Закрыл глаза и провалился в ад. Когда он открыл глаза, боли не было, только тупо стучало сердце, отдаваясь почему-то в бок.
— Тебе когда в последний раз укол делали? — склоняясь к нему, спросил Тихон.
Максим Данилович увидел в руках его шприц. Борода смешно шевелилась, глаза за желтыми очками улыбались.
— Не помню, в больнице, наверно, не помню…
— Как ты еще живой?!
Максим Данилович неожиданно для себя просто присел на диване. Его удивило, как вокруг жарко. Это было маленькое помещение, комната метров восемь, окно задвинуто шкафом, и из-за полировки торчат тряпки. Несколько дорогих мягких стульев, возле двери узкий зеленый буфет, забитый банками и какими-то пакетиками. Впритык к дивану, на котором он сидел, стоял еще один диван. Человек спал, накрывшись с головой серым пледом, только по светлому локону, торчащему наружу, и по сдавленному кулачку с обручальным колечком можно было определить, что это женщина.
— Сколько вас здесь?
— С ней четверо.
Тихон закатал рукав и зубами затянул выше локтя резиновый жгут. Отчетливо выдавились сквозь кожу плотные синие вены.
— Уколы делать умеешь?
Максим Данилович кивнул. На столе горела керосиновая лампа, рядом с лампой спиртовка, на спиртовке коробочка стерилизатора. В открытой картонной коробке лежали, как стеклянные патроны, небольшие ампулы с красными маркировками.
— Предупреждать надо! — сказал Тихон, пинцетом вынимая из стерилизатора новую иглу. — Будь любезен, уколи. Я и сам могу. Но знаешь, иногда хочется, чтобы кто-то другой тебя уколол для разнообразия.
— Она не может? — показав глазами на спящую женщину, спросил Максим Данилович. — Нет!
— А кто она?
— Отсюда, из Припяти, у нее вся семья погибла. Отец и муж, оба были пожарниками первой волны. Двое детишек тоже… — Он понизил голос до шепота. — Несчастная женщина. Ее сюда недели три назад привезли, думали, что покажет, где спрятан контейнер. Думали, знает. А она ничего не знает… Наврала!..
— А что за контейнер? — осторожно спросил Максим Данилович.
Но он напрасно опасался, Тихон ответил даже охотно:
— Не знаю точно. Это заказ. Мы в основном на него и ориентировались. Вся затея ради этого контейнера. Но подробности нам ни к чему. По всей вероятности, какое-нибудь стратегическое сырье. Серьезные деньги. Да чего уж тут говорить. Нет его. То бишь есть, но где он тут в городе запрятан? Иди ищи!
— Она тоже больна? — сообразив, что в кармане его все еще лежит чужой паспорт с вложенным в него планом, сменил тему Максим Данилович.
— Несчастная, говорю, женщина! Чтобы сюда пробраться, наврала про контейнер. Изнасиловали ее, били. Ну что об этом… В общем, не хочет она возвращаться… — шептал Тихон. — Здесь, говорит, мой дом. Но конечно, в своей квартире жить она не может, там рядом пост, иногда только пробирается какие-то вещички взять. А вообще безвредная она. Хороший человек!
Сделав Тихону укол, Максим Данилович снял с него очки, помог прилечь. Попробовал рукою лоб.
— Ей, наверно, тоже нужно? — спросил он шепотом, почему-то испугавшись разбудить спящую незнакомую
женщину. — Зине тоже сделать укол нужно? Это годится? — Он взял из коробки ампулу и поднес ее к самому лицу Тихона, тот открыл глаза и закрыл.
— Да, это для всех хорошо… — прошептал он. — Доктор знает…
Спускаясь по лестнице, Максим Данилович совсем уже не чувствовал боли, даже какое-то легкое возбуждение возникло. Он не взял ни лампы, ни свечи, но глаза быстро справились с темнотой, и в отраженном кафельными стенами свете окон вполне можно было сориентироваться. Теперь уже у него не оставалось сомнений. В кармане лежал план, при помощи которого можно было найти контейнер.
«Чертеж — это контейнер, — думал он. — По всей вероятности, в контейнере уран. Не скажу. Незачем эту дрянь из зоны вытаскивать. Здесь ей самое место! Не стану грех на душу брать!»
На площадке четвертого этажа Максим Данилович остановился. Раскурил папиросу. Внизу, в квартире, выбранной Зинаидой, все так же шуршали тряпки. Он проверил в кармане металлическую коробочку со шприцем — коробочка была горячей — и пошел вниз.
Толкнув рукой дверь, он очень осторожно вошел в квартиру, сделал несколько шагов и остановился. Чиркнула спичка. В ее свете появилась женская уродливая фигура в ватнике, платок на круглых плечах. Зинаида зажгла свечу и долго прилепливала ее возле зеркала. Женщина не видела вошедшего. Он осторожно затушил папиросу о стену. Нужно было уходить, но почему-то Максим Данилович замер на месте. Папироса в руке потухла. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, но сразу открыл.
Женщина в ватнике встала перед зеркалом, медленным движением она сбросила платок и расстегнула одну за другой большие пуговицы. Ватник упал на ковер, платок, порхнув белыми кистями, задел носки ботинок Максима Даниловича. Он боялся даже дышать.
«Что я, свихнулся? Что я, бабы в жизни не видал?.. Что я, мальчик?! От страха это, от страха… — Испытывая давно забытое волнение, он осторожно попятился, потом подался вперед, замер. — Я укол ей пришел сделать. Укол!»
Белое женское тело, поворачивающееся перед зеркалом в свете свечи, казалось ему чем-то совсем нереальным. Вовсе она и не была старой, никак не больше тридцати. На кровать были брошены, вероятно, вынутые из шкафа платья, и Зинаида по одному прикладывала их к себе.
— Господи! — прошептал Максим Данилович, но женщина не услышала его голоса.
Наконец, остановив свой выбор, она облачилась в белый шелковый пеньюар, развернулась на месте, каким-то балетным движением подняла руку. Отражающиеся в зеркале ее глаза казались огромными и желтыми, а под просвеченной тканью будто лилось густое молоко. Балетное движение продолжалось, наверное, полминуты. Зинаида вдруг присела, оскалилась своему отражению и с громким подвывом кинулась на постель. Упала на живот и закричала во весь голос. Ударила кулаками в прогибающийся матрас. Отшвырнула подушку, опять повернулась, села.
— Ну иди! Иди! — закричала женщина дурным голосом, обращаясь уже к нему. — Иди ко мне!
7
К половине четвертого утра были установлены два заблокированных канализационных люка: один на параллельной улице, как раз в том доме, где были обнаружены застреленные зеки, другой чуть дальше, в районе старой застройки, но сразу проверить идею Сурина не смогли.
Во-первых, чтобы сопоставить карту города и карту канализации, потребовалось время, а во-вторых, вернулась первая группа, обследовавшая окрестности АЭС, и, набившись в дежурное помещение ГАИ, оперативники устроили небольшой полуночный фуршет. Пили мало, кто кофе из термоса, кто спиртное, ели тоже немного, какой тут может быть аппетит. Рабочий стол, заставленный открытыми банками, бутылками и стаканами, сразу оказался залит водкой и недоступен Гребневу. Графики испорчены и погребены под тушенкой, телефон практически все время занят.
— Да нащупали, нащупали… — кричал в трубку молодой лейтенант. — Да идея продуктивная. Примерно понятно, где они. Если там, конечно, кто-то есть, то понятно… Машина? — Он потряс трубку. — Алло!!! Алло!!! Машину куда можно спрятать? Да… — Он на весу развернул карту и посмотрел уже отмеченное место. — Да, тут есть гараж. Ее можно было в гараж поставить. Марка? Предположительно это «Лендровер». Да, есть, есть такая марка. Зарубежная. «Кэмел-трофи»! — он кричал уже во все горло. — «Кэ-мел-трофи», говорю!
Гребнев, стоя со стаканом в руке, сквозь стекло видел Сурина. Снег прекратился, прожектор заливал площадку перед шлагбаумом. Один броневичок стоял прямо возле полосатого рельса, другой чуть поодаль. Дверца второго была отодвинута, водитель, похоже, спал на своем сиденье. Сурин опять проверял щиток. Шлагбаум не хотел подниматься.
«Чего они тянут… — подумал Гребнев и отхлебнул из своего стакана. — Два шага. Пошли, проверили и уехали. Спать легли. Чего тянуть?»
В дежурке было душно и шумно, некоторые оперативники сидели на полу, не меняя угрюмого выражения своих лиц, перешептывались. Лейтенант положил телефонную трубку.
— Ну что там, вспомнили про «Кэмел-трофи»? — спросил его один из оперативников, посмотрев снизу.
— Вспомнили! — зло сказал лейтенант. — Сейчас начальство приедет. Не доверяют нам. Забыть не могут этих мертвецов в квартире. Говорят, хватит. А тут еще труп в кафе. Если бы так умер, ладно, а то ведь все стекла изрешетили.
— Так он же от рака, вроде, того?
— Их не интересует. — Лейтенант устало посмотрел на стенные часы. — Стреляли, и труп есть, чего еще? Так что будем начальство ждать!
Слепо поводив головой в поисках свободного стула, он опустился на пол рядом с оперативником.
— Умыться бы надо! — сказал он неуверенно. — Пропахли все…
Проводок следовало, конечно, припаять, но Сурин просто замотал. Затянул маленькими щипчиками для ногтей, другого инструмента под рукой не нашлось. Захлопнул панель. Ударил кулаком. Повернулся. Нужно было проверить, как работает. Он устал и за звоном в собственной голове не услышал звука приближающейся машины, он увидел горящие фары прямо перед шлагбаумом.
— Давай! — крикнул Сурин и махнул деревянно рукой. Загудел электрический мотор. Со скрежетом тяжелая
крашеная балка поползла вверх. Фары машины загорелись сильнее. Балка доползла до середины, в щитке что-то зашипело, мелькнула короткая искра. Струйка дыма выползла из-под панели. Шлагбаум замер под углом в тридцать градусов.
Дверца машины распахнулась. Увидев знакомую фигуру, Сурин испытал брезгливое чувство, подобное тому, какое он испытывал в детстве, засовывая в молочную бутылку скользких лягушек головой вниз. Щеголь из «Кадиллака» прятал подбородок в узкий воротник кожаного плаща, в свете прожектора его ноги в начищенных ботинках выглядели смешно. Он был без комбинезона. Наверное, очень спешил, и Сурин, отметив это обстоятельство, хотел как-нибудь пошутить, но не стал, поленился.
— Документы, — устало потребовал он, сразу протягивая руку.
«Ну и дурак же я… — разворачивая маленькую твердую книжечку и упираясь в шапку «Министерство энергетики», отметил про себя Сурин. — Обыкновенный ревизор! Контролер. Сволочь кабинетная! Ничего больше!»
— Разрешите пройти! — сказал щеголь и слегка оттолкнул Сурина. Тот качнулся на уставших ногах, подался назад.
Внутрь, в дежурку, идти не хотелось, перед глазами в черной глубине улицы дробил и дробил желтый глазок.
Захотелось прилечь тут же на асфальт и заснуть. Со звоном балка шлагбаума ударилась о свои рогатки. Запищал дозиметр. Подняв голову, Сурин поискал в башне то окно. Но твердо определить его не смог. Все окна были черными, без света. Все отражали оранжевое сияние улицы.
«Хватит мне… Пусть посадят. Больше я на смену не выйду… Хоть под трибунал, — текли в голове сонные мысли. — Если трибунал будет в Киеве, хорошо. В камере должно быть сухо… Сухо и тепло… Там не будет ничего звенеть!»
Рядом в помещении дежурки раздавались громкие голоса.
Сам не желая того, Сурин прислушался.
— Я запрещаю вам подобную проверку. Утром будут дозиметристы. Вы обеспечите их безопасность… — кричал щеголь из Министерства энергетики. — У меня особые полномочия. Я имею право не только вам приказывать. Я могу и…
«А ведь он знает. Знает, кто там… И про «Лендровер» знает… И про стрельнутых зеков… И про все остальное… — подумал Сурин. — Он сейчас все сделает, чтобы мы в эти гаражи проклятые не полезли».
8
Склоняясь к зеркалу, Зина мазала губы. Максим Данилович видел ее белесый профиль, помада золотилась в свете свечи. Она облизывала рот и опять мазала. Распущенный пеньюар прозрачной складкой лежал на постели рядом с его рукой, и можно было разглядеть выпирающую в сторону зеркала грудь и немного обвисший бок женщины. Она закончила работу, нарисовав уголки, загнутые вверх, закрыла помаду. Бросила цилиндрик куда-то в темноту и повернулась к нему.
— Как тебя зовут? — спросила она, склоняясь.
— Макс!
— А по правде?
— По правде Макс. Мне дали какие-то другие документы, но я не помню, что там написано.
— Должен был запомнить.
— Думаешь, пригодится еще? — Он лежал на спине, положив обе руки под голову, и рассматривал находящееся совсем рядом почти молодое женское лицо. Из нарисованных золотых губ Зинаиды вырывалось горячее дыхание, она не ответила. — Покурить надо!..
— У меня нет.
— В куртке, в кармане посмотри.
Он закурил от поднесенной спички, затянулся дымом, легко удержал подступивший кашель. Прислушался к себе, боли не было.
— Я тебе нравлюсь? — отбирая папиросу и тоже затягиваясь, спросила Зинаида. Она присела на кровати, скрестив голые ноги.
— А то?!
— Нет, без шуток…
— Какие шутки. Я вот все пытаюсь вспомнить, когда последний раз с женой этим делом занимался. И не помню. Как-то уж очень давно… Не хотел я, что ли?..
Она отдала папиросу и поднялась. Разминая в медленных движениях руки, прошла по комнате.
— Никогда у меня такой квартиры не было, — сказала она. — И не будет никогда. — Переступая босыми ногами, она подправила на окне занавеску, потом подошла и прикрыла дверцу шкафа. Дверца скрипнула. — Жалко как!
— Давай в этой поселимся?
— А чего? — согласилась она. — Вполне! Свеча потекла, сильно вспыхнула и потухла.
— Слушай, а почему я тебя из Киева не взял? — спросил Максим Данилович, закрывая глаза. — Зачем нужно было встречаться на полдороге? Какой смысл?
— Есть причина!
— Какая причина?
В городе за окном было тихо, только очень далеко, как в полевой рации, смешиваясь в неясной какофонии, бубнили мужские голоса.
— Ну, во-первых, больше шансов, что кто-то дойдет. — Она вновь опустилась на постель и осторожно положила руку на его грудь, рука была горячей и сухой. — И так по дороге двоих потеряли. А во-вторых, — ее рука поползла вверх по его телу, и пальцы Зинаиды осторожно вынули папиросу из его пальцев, — кто-то должен был вести вторую машину.
— Вторую машину? — удивился он. Приоткрыв глаза, он смотрел, как разгорается красный кончик папиросы.
— Ну, — она выпустила прямо ему в лицо струйку дыма, — я ее в лесу спрятала. В двух километрах от кафе.
— Так ты что, шофер?
— Тебя анкетные данные интересуют? — Скажи…
— Водитель трамвая! В разводе. Тридцать восемь лет. Мужик мой ушел. Скот. Узнал, что я — все… один убыток, и свалил!
— Я бы от тебя не свалил!
— Правда?
— Правда. Но значит, можно было вообще без меня обойтись.
— Нет. Нельзя. Водитель наш погиб.
— В каком смысле погиб?
— В прямом! Пулю получил. Они думали, что Татьяна знает, где этот чертов контейнер запрятан. Хотели вытрясти из нее. Тихон отказался в этом участие принимать. Но Туманов двух красавцев притащил. Зеки беглые из «десятки». Полный беспредел. Изнасиловали ее, стали финкой грудь резать, а она молчит. Знала бы — сказала, но она ж не знает! Володя и не выдержал. Вошел в комнату и в упор застрелил обоих. Туда им и дорога, конечно, а ему плохо стало. Я так понимаю, он в своей жизни муху не обидел, а тут два трупа. Трясся весь, больно смотреть. Вырвало его. Тихон пытался укол ему сделать, но не получилось. Психанул он и рванул в лоб на шлагбаум. Если бы менты чухнулись, то все. Сюда бы полк, наверное, пригнали зачистку города делать. Хорошо, доктор его тело прибрал вовремя. У клиники, понимаешь, договор с министерством на такого рода услуги… — Она снова затянулась папиросой. — Слишком много онкологических больных отсюда. В последнюю минуту тело перехватил.
— А кто это Туманов? Хотя не надо, не говори, меня это не касается… Чем меньше буду знать, тем и лучше!.. — сказал Максим Данилович.
— Зеков-то нашли почти сразу. По следам от машины, — продолжала Зинаида. — Володя, когда в шлагбаум врезался, еще успел по менту выстрелить. Слава богу, не убил. Оружие у него нашли, наверное, экспертизу сделали, пистолет-то тот же самый, из которого зеков убили. Но обошлось. Вроде как он тоже зек без документов. Пролезли они втроем вроде в город и разборку спьяну устроили. В общем, обошлось!.. Обычное дело.
— Скажи, Зина, а у него, у этого парня, у Володи, была на левом запястье татуировка? — спросил Максим Данилович. — Якорь и змей вокруг такой…
— Не знаю. Я с ним не трахалась.
— А этот в кафе, он-то что?
— Инженер? По замыслу, он мог указать нам, где контейнер спрятан. Но теперь все. Никаких контейнеров. Я честно тебе скажу, может, так оно и лучше. А то ведь продадут уран какому-нибудь Саддаму Хусейну, а он бомбу сделает. Зачем такой грех на душу брать. Обойдемся шубами. Одна шуба может стоить пятьсот баксов, а другая, точно такая же, все пятьдесят тысяч. Не хило?
— А почему именно шубы? Взять больше нечего?
— Я тоже у Саши спросила. На такую сумму больше нечего. Золото и драгоценности — их помыть можно, их отсюда все вывезли. Электроника — гроши. Что тут возьмешь? Мебель? Запчасти от машины? А там должно быть сорок шуб. Умножь. Нам всем по десять процентов от выручки. Остальное на онкологию пойдет. Ты клинику видел?
— Видел!
— Финансирование заморозили еще пять лет назад, все на свои деньги, и аппаратура и мебель… Знаешь, сколько он народу спас? Он гений.
На лестнице послышались шаги. Кто-то осторожно спускался сверху. Сыпалась по ступенькам звонко какая-то мелочь. Зинаида бросила папиросу и нервным движением запахнула пеньюар. Присев на постели, Максим Данилович посмотрел в сторону двери. Дверь все время так и оставалась открытой. Свет керосиновой лампы легким золотом скользнул по косячку, осветилась большая прихожая, только теперь он увидел, сколько на полу повсюду мусора: битые лампочки, игрушки, тряпки, кухонная утварь, как только не порезался в темноте. Через минуту в проеме двери возникла темная фигура. Блеснули круглые желтые очки.
— Пора, — сказал Тихон, и борода его весело задралась. — Поднимайтесь наверх. Через десять минут я вас жду.
9
Первым тихо поднявшись по лестнице, Максим Данилович зачем-то постучал в дверь, прежде чем войти. Женщина дернула головой и посмотрела на него с любопытством. Одетая в синюю кофту и мятую черную юбку, она сидела за столом. На нем все так же стояла коробка с ампулами, на расстеленном вафельном полотенце несколько шприцев и железная коробочка стерилизатора. В руке женщина неловко сжимала большой нож. Перед ней была неаккуратно продырявленная консервная банка.
— Помогите мне! — сказала она. — Консервный ключ куда-то делся, никак не могу найти, а ножом у меня не выходит.
Он кашлянул в кулак и сказал, почему-то немного смутившись:
— Максим!
Он взял нож из ее дрожащей руки и, подвинув банку, коротким ударом продырявил тонкую жесть.
— Татьяна! — представилась женщина. — У вас хорошо получается.
— Богатый опыт.
— В походы часто ходили? — Она нервно закуталась в кофточку.
Максим Данилович отметил про себя, что выразилась она строго в прошедшем времени: «ходили» прозвучало печально, как светлое воспоминание об усопшем.
— На войне научился, — ответил он.
— Афган?
— Нет, чуть пораньше. Чехословакия.
— Хорошо стреляете?
— Не знаю, давно не пробовал. — Положил нож и нажимом пальцев отогнул желтую крышку. — Прошу вас.
— Поешьте сами. — Она с явным отвращением разглядывала розовую жирную тушенку, похожую в свете свечи на жидковатое желе. — У вас будет тяжелая работа. Вам нужны силы. Хлеб в буфете на первой полке слева.
Максим Данилович вытащил папиросу, она оказалась последней, и прикурил. Пустил облако дыма.
— А вам не нужны силы?
Он присел напротив женщины и демонстративно выпрямился.
Судя по звуку шагов снизу, Тихон и Зинаида уже поднимались по лестнице.
— Какая у меня работа? — Ощутив на себе его взгляд, Татьяна поправила рукой волосы, явно пытаясь скрыть свое изуродованное левое ухо, и снова потянула свою кофточку. — Покажу вам, где машина стоит. Где взять бензин, покажу, как лучше проехать. А потом что, можно на диван завалиться, книжку читать.
— Вы не поедете с нами?
— Нет, не поеду.
— Почему?
— Потому что я уже приехала!
У нее было бледное острое лицо, маленькие губы чуть выпячивались. На Максима Даниловича смотрели печально тусклые серые глаза, которые не моргнули ни разу за несколько минут.
— У вас здесь, наверно, хорошая библиотека? — все еще ощущая неловкость, спросил он.
— Городская… Но можно и по квартирам посмотреть. Книги-то почти не брали с собой, их не почистишь.
— И шубы не брали?
— Шубы как раз брали… Был случай… — Бесцветные маленькие губы слегка разошлись в улыбке, в глазах тоже что-то мелькнуло. — Но это сейчас не имеет никакого значения…
«Она живет здесь, — подумал Максим Данилович. — Прячется… Она, наверное, немного не в себе… Не удивительно, после смерти всей семьи. После того, что сделали с этой женщиной голодные зеки. Но она знает, где контейнер. Знает!»
Приняв мгновенное решение, он вытащил из кармана листок, развернул и показал его женщине. Татьяна вяло кивнула и опять поправила волосы, прикрывая свое изуродованное ухо.
— Не беспокойтесь. Я не скажу никому! — шепнул Максим Данилович.
— Конечно… — В первый и последний раз в глазах этой женщины мелькнул короткий огонек жизни.
Пока Тихон занимался стерилизацией шприцев, Зинаида, вошедшая вслед за ним, присев на край дивана, больными глазами отслеживала каждое движение. Сам не испытывая боли, Максим Данилович сообразил, что Зина уже на последней стадии, и если ей теперь же не сделать укол наркотика, то через минуту она закричит на весь город и кинется из окна от боли.
— Теперь вы! — Сделав укол Зинаиде, Тихон заправил новый шприц и повернулся к Максиму Даниловичу.
— У меня ничего пока не болит.
— Это неважно. Если сейчас не болит, это не значит, что через час не заболит. Вы должны быть в полном порядке, иначе, сами поймите…
Зинаида пошарила в буфете, взяла сигарету, прикурила и, застонав, присела на диване, ее широко раскрытые глаза подернуло пленочкой мути.
— Теперь ты меня уколешь, — сказал Тихон, выдергивая иголку из вены Максима Даниловича. — У тебя это хорошо выходит.
— У тебя что?
— Это не имеет значения, что у меня. Онкология… — Белые большие руки неловко надпилили ампулу. — Если не можешь, я сам!
— Почему, давай! — В отличие от Зинаиды, кроме приятного покалывания в затылке, Максим Данилович не почувствовал ничего. — И когда ты должен был?
— Давно!
— Значит, есть какие-то шансы?
— Затяни… — Желтые очки блеснули, борода задралась. Тихон протянул ему резиновый жгут. — Нету никаких шансов!
Тушенка так и осталась никем не тронутой. Вскрытая жестянка с красно-розовым мокрым мясом стояла на столе рядом с полотенцем, на котором неряшливо валялись уже использованные шприцы. Очень захотелось покурить, но папиросы кончились, а сигарету Максим Данилович брать все-таки не стал. Он только поправил свою куртку, вынул и демонстративно проверил пистолет.
— Сверим часы! — сказал Тихон — он еще не застегнул манжеты — и показал Максиму Даниловичу большой круглый циферблат на своем запястье. — Сейчас у нас девять пятнадцать. — Он завел часы, потряс их, приложил к уху. — Ваша задача: взять машину и подогнать ее в нужное место. Татьяна вас проведет до гаража и покажет, как проехать. Ровно в десять вы должны быть там.
— Раньше можно?
— Нет. Точно приедете, — он повернулся к Зинаиде, — как считаешь, успеем мы проверить коллекцию по каталогу?
Зинаида пожала плечами, после укола она никак не могла прийти в себя. Щеки ее порозовели, кончики пальцев, в которых она сжимала потухшую сигарету, сильно дрожали.
— Чего там проверять? — сказала она, встряхивая головой. — Эксперта у нас нет. Я думаю, нужно взять столько, сколько получится. Мне кажется, лучше вообще все взять.
10
После укола Тихон заметно ослаб. Спускаясь по лестнице впереди, он с трудом передвигал ноги и все время хватался за перила. Внизу, в подвале, он не смог в одиночку подвинуть железный ящик, поставленный сверху на канализационный люк, и Максим Данилович вынужден был помочь.
— Может, отложим? — спросил он, эхо умножило вопрос. — Может, отложим?
— Нет!
Железные перекладины были влажными. Ботинок соскользнул, и Максим Данилович с трудом удержался, повис на руках. Тягучий запах канализации и темнота охватили его. Бродил по каменной трубе очень слабенький желтый луч фонарика.
— Здесь кто-то был ночью! — сказала Татьяна. — Посмотрите! Отпечатки сапог. — Она показывала куда-то вниз, себе под ноги. — Похоже, они нашли люк.
Вязкая желто-коричневая масса на секунду осветилась, и фонарик погас. Тихон выругался. Отшвырнул фонарик в темноту, и тот ударился где-то рядом о стену, покатился и с бульканьем провалился в поток.
— Ровно в десять, — сказал Тихон, и голос его уже заметно окреп. — Не раньше.
Было слышно, как удаляются их шаги, сыплется под обувью, мокрая бетонная крошка. Глаза никак не хотели привыкать к темноте. Дышать было трудно.
— Держитесь левой рукой за стену, — сказала Татьяна. — Я пойду впереди. Тут всего метров двести. Скажу, когда повернуть.
После поворота над головой замерцал круглый ободок света. Здесь был выход на поверхность. Максим Данилович попробовал пальцами лоб. Лоб был мокрым от пота. Сверху доносились гудение моторов, голоса, шаги. Крышка люка вздрогнула.
— Тихо! — сказала Татьяна, прижимаясь к стене. Она схватила Максима за край куртки и потянула. — Встань здесь.
Лязгнуло. Люк отодвинулся. Угол света оказался таким пронзительно-белым, что Максим Данилович заморгал. Сверху в люк заглядывало чье-то лицо. Была видна рубчатая подошва ботинка.
— Спустимся здесь? — спросил наверху молодой голос.
— А оно тебе надо? — отозвался другой.
Татьяна приложила сухие пальцы к губам Максима Даниловича и прошептала:
— При необходимости стреляй в них.
— Так хуже будет! — возразил он.
— Тише! Хуже не будет. На выстрелы сразу внимания не обратят, тут часто стреляют, в особенности днем…
Но обошлось без стрельбы. В люк медленно опустился длинный шест с дозиметром на конце, и гулкое эхо бетонного коридора расширило судорожный треск.
— Очень грязно! — сказали сверху и люк закрыли.
Опять стало темно. Пальцы Татьяны с трудом оторвались от его рук, несколько минут они стояли лицом друг к другу, оба прислушиваясь.
— Пошли! — сказала Татьяна. — Здесь действительно слишком грязно.
Они прошли по трубе дальше. Поднялись наверх, пересекли бегом улицу, Максим Данилович только и успел, что смахнуть выступившие слезы и несколько раз вдохнуть холодного чистого воздуха, когда пришлось снова спуститься вниз. Татьяна объяснила, что можно было бы пройти и по канализационной системе, но слишком долго. Еще минут через пятнадцать они поднялись по крутой лестнице с металлическими широкими ступеньками и оказались в помещении гаража. Здесь было светло. В косые верхние окна падало солнце.
— Богатый выбор, — сказал Максим Данилович, разглядывая машины. — Они что, на ходу, что ли, все?
— На ходу! — зло сказала Татьяна. — Баки полные. Но ты все-таки проверь. Нам случайности ни к чему. Если заглохнешь посреди улицы, оперативники из тебя сито сделают. Проверь как следует.
Пока он выбрал машину и, тщательно осмотрев ее, залил полный бак, Татьяна вышла наружу и сняла с ворот гаража навесной замок. Ворота она при этом открывать не стала.
— Ты в ней уверен? — носком туфельки неловко стукнув по скату, спросила она. — Не подведет?
— Не подведет!
Судя по всему, выбранный ЗИЛ пробежал за свою жизнь не больше ста километров. Кабина многие годы была плотно закрыта, и в ней удивительным образом сохранился запах новеньких сидений. К переднему стеклу была прилеплена цветная фотокарточка: женщина и двое детишек, а в бардачке Максим Данилович, к своему удовольствию, нашел под кожаными перчатками без пальцев початую пачку папирос «Север».
— Поедем? — довольным голосом спросил он.
— Рано еще… — Она взглянула на свои часики. — Не стоит раньше времени шум поднимать.
Папироса была сильно пересохшей, и дым просто опалил горло. Татьяна забралась в кабину, присела рядом, было видно, как она расслабилась, закрыла глаза, руки упали и разжались.
— Ты давно здесь живешь? — осторожно спросил Максим. — В смысле, в городе?
— Я всегда здесь жила, — не открывая глаз, сказала Татьяна. — Два года до взрыва и три последних недели. Думаешь, я сумасшедшая?
— Думаю, да.
— Правильно думаешь.
Какое-то время они молчали, Максим разглядывал ярко освещенные окна. Стекла были поделены на большие зеленые квадраты. Стекло, заключенное в металлические тонкие рамки, почему-то успокаивало.
— А Тихон, он тоже? — спросил Максим.
— Он нет, совсем другой расклад. Тебе интересно? — Максим кивнул, чуть-чуть опустив небритый подбородок. — Тихон, он же мальчик еще совсем, — сказала Татьяна. — Мы тут его день рождения отметили. Ему двадцать семь. Он здесь давно. В первую неделю приехал, так и остался. После взрыва сюда их много нагнали, студентов-медиков. Комсомольцы, — в голосе ее прозвучала нехорошая нотка, — комсомольцы-добровольцы, хиппи бородатые в желтых очках. Спасали других, и многие получили такие ожоги, что калеками стали…
«Она с ним спит? — зачем-то подумал Максим Данилович. Он глянул на часы и осторожно повернул ключ зажигания. — Или не спит… Он же импотент, наверное… Интересно, почему он здесь остался? — Мотор взревел в тишине, напугав его. Татьяна открыла наконец глаза. Максим Данилович почти перестал замечать, что ее левое ухо изуродовано. — А в общем симпатичная же женщина! — подумал он. — Красивая!»
Машина тронулась с места, покатила. Зашуршали новенькие покрышки. Выходить и открывать ворота показалось лишним, и Максим Данилович просто на малой скорости выдавил зеленые высокие створки. Благо, открывались ворота наружу.
11
Судорожное мигание светофора раздражало его, желтый сигнал ритмично вспыхивал и гас в конце улицы. Как профессионал, Максим Данилович не мог на него не отреагировать, он понимал, что светофор в Припяти — это чистая бутафория, но понимание не спасало. Он никак не мог избавиться от иллюзии, что проезд постоянно открыт.
Притормозив на перекрестке, глянул на Татьяну. Лицо ее было напряжено, скулы заострились, глаза полуприкрыты. Затянулся пересохшей радиоактивной папироской. Навстречу прошел, не сбросив скорости, львовский автобус с окнами, закрытыми свинцовыми щитами, и заваренной задней дверью.
Грузовик сильно тряхнуло на искалеченном гусеницами асфальте. Максим закашлял, поперхнувшись сухим дымом.
— Налево! — прошептала Татьяна. — Останови перед кинотеатром.
Солнце исчезло, стало сумрачно, серо. Пропущенные через большую тучу лучи почти обесцвечивали город вокруг. Взревывая двигателем, машина остановилась.
— Не глуши! — попросила Татьяна.
Высокие двери кинотеатра были приоткрыты. На ступеньках стояли большие картонные коробки из-под телевизоров, шесть штук. Рассыпан какой-то непонятный мусор, валяется светлый женский плащ, и сбоку под афишей что-то круглое, похожее на шляпу. Рассчитанные на неделю и провисевшие девять лет, афиши кинотеатра были похожи на прямоугольные буро-зеленые пятна. Максим Данилович попытался прочесть, но прочесть не получилось.
— Какое было кино? Что здесь шло? — показывая на афишу, спросил он.
Татьяна вслед за ним выскочила из кабины на асфальт.
— Ничего не шло. Показ моделей здесь устраивали девять лет назад. Хотели устроить. Выставку элитарных меховых изделий. Шикарное мероприятие. Держи, — она протягивала ему свернутый в трубочку каталог, — здесь все нарисовано!
Женский плащ был мокрым и каким-то грязным. Поднимаясь по ступенькам, Максим Данилович попробовал толкнуть его подошвой, ткань захрустела. Наверное, когда-то он был сброшен напуганной манекенщицей. Много лет его швыряло по этой каменной лесенке вверх и вниз, но никому и в голову не пришло убрать.
Дверь кинотеатра растворилась со скрипом. Вышел Тихон.
В руках его была еще одна коробка. Бросилась в глаза выцветшая красная надпись на картоне: «Не кантовать», под надписью была оттиснута черная перевернутая рюмка. Тихон поставил коробку рядом с предыдущими. Он посмотрел на машину, кивнул и показал рукой на вход. Поправил свои желтые круглые очки.
— Еще семь штук осталось, — сказал он и опять показал рукой в раскрытую дверь. — Они там!
Максим Данилович крутил в руках свернутый в тугую трубочку журнал. Почему-то каталог раздражал.
— Можешь выбросить его, — сказал Тихон. — Все равно теперь уже проверять времени нет. В Киеве разберемся.
Внутри за полутемным гулким фойе, где все еще смотрели со стен большие черно-белые фотографии кинозвезд девятилетней давности и почему-то пахло мокрой известкой, в комнате администратора, среди поваленной мебели и побитых телефонных аппаратов, Максим Данилович нашел Зинаиду. Зинаида как раз увязывала последнюю коробку.
Она затянула последний узел и быстро глянула из-под спутавшихся волос.
— К вечеру в Киеве будем, — сказала она.
Максим Данилович протянул ей журнал. Взял коробку, та оказалась легкой, почти невесомой. Когда он вышел на улицу, Тихон уже распахнул металлические дверцы кузова и забрался внутрь машины.
— Где Татьяна? — спросил Максим Данилович, подавая ему коробку. — Куда она делась?
— Кино пошла смотреть! — недовольным голосом отозвался Тихон, двигая телевизионную коробку, в которой, вероятно, были упакованы драгоценные шубы, по металлическому полу машины. — У всех свои привычки…
— Какие привычки? Куда она пошла?
— Подавай, времени нет… — Тихон, выглянув из кузова, протягивал руки. — Через полчаса мы должны выбраться из города. Если не выберемся за полчаса, потом сложно будет.
Подавая последнюю коробку, Максим Данилович попросил:
— Минуту подождите меня!
— Стой! — крикнула Зинаида, но он уже повернулся и взбежал по ступенькам.
— Я сейчас, быстро. Забыл у нее кое-что спросить… Пустой кинозал, куда он ворвался, откинув тяжелую
пыльную занавесь, показался ему совсем обычным, таким бывает любой кинозал, когда зрители только что вышли после окончания фильма. Одна из нижних дверей распахнута. Углом падает свет. Татьяна сидела в первом ряду и, запрокинув голову, смотрела на серый прямоугольник экрана.
— Ты не поедешь с нами? — спросил он через весь зал. — Нет!
— Мы получим неплохие деньги, — неуверенно приблизившись и вставая рядом, сказал он. — Поехали!
— Зачем?
— Ну, я не знаю… Можно кутнуть напоследок! В ресторан… В оперу сходим, а? — Он сам удивился, как дрожал собственный голос. — А что, хорошая идея, я лет двадцать в опере не был.
— Ваши проблемы, — сказала сухо Татьяна. Она даже не обернулась. — Уходите!
Свет, падающий в приоткрытую дверь, лежал на полу белой полосой, и эта полоса проходила рядом с острыми носочками ее сапог, но не касалась их. Лицо Татьяны было каким-то довольным, губы почти улыбались. Покидая зал, Максим Данилович подумал, что, глядя на этот пустой серый экран, она, наверное, видит что-то. Может быть, какой-то старый фильм.
12
Еще на полминуты он задержался в фойе, остановился перед фотографией. Попытался припомнить фамилию большеглазой актрисы в белой шелковой кофточке и не припомнил. Снаружи взревел мотор. Резко повернувшись, он чуть не упал, поскользнулся на чем-то и, только уже выскочив наружу на ступеньки кинотеатра, сообразил, что наступил на брошенный Зинаидой каталог. Облака над Припятью сгустились, потемнело. Машина разворачивалась. Затлели фары. Мокро выстрелил выхлоп.
«Уедут же… Без меня уедут… — мелькнуло в голове, но грузовик покачнулся и замер в ожидании. — Спасибо…»
Он забрался в кабину, захлопнул за собою дверцу. Зинаида подвинулась, освобождая сиденье водителя.
— А где студент? — спросил Максим Данилович.
— Он в кузове поедет! — отозвалась Зинаида. — Почему ты решил, что он студент? Эта донесла?
Максим Данилович промолчал. Он снял машину с ручного тормоза, и во всю силу заиграл, запел новенький двигатель, захрустели тяжелые колеса, раздавливая какой-то мусор.
— Ему там удобнее разве? — перекрывая шум, крикнул Максим.
— Ему там безопаснее. Если остановят, у тебя есть все документы. На бабу могут внимания сразу не обратить. А если патруль увидит желтые очки… Сам понимаешь.
— Как поедем?
— Так же… По улице до конца, потом повернешь и опять до конца… — Голос Зинаиды тонул в шуме двигателя. Машину сильно подбрасывало на побитом асфальте. — Потом через колючку по доскам, сможешь?
— Я попробую.
— Что, не слышу?!.
— Попробую!
— Тормози!
Грузовик тяжело развернулся, прокатил еще метров двадцать и встал. Улицу перегораживал, поблескивая зеленой свеженькой краской, БТР. Рядом с БТР стоял десантник с взятым на изготовку короткоствольным автоматом.
— Назад!
Мигнул слева светофор, Максим Данилович поморщился.
Из-под колес во все стороны полетела грязь. Грузовик развернулся опять. За песней двигателя был слышен голос,' что-то приказывающий в мегафон, но слов не разобрать. В переднюю стенку кузова стучали изнутри. Вероятно, Тихон пожалел, что велел себя таким образом запереть, он тоже что-то кричал, и слова тоже были неразборчивы.
— Куда?
— Прямо, Макс!
В голосе Зинаиды было столько уверенности, что он сразу подчинился полностью, без остатка, только отметил, что лучше бы теперь она за рулем сидела. После перекрестка впереди оказался полосатый шлагбаум. Шлагбаум медленно опускался.
— Жми! — уже не крикнула, прошептала Зинаида, но он услышал. — Если опустит — все! Если опустит — конец…
Мелькнула по правую руку фигурка. Черный полушубок, автомат. Голова без шапки… Максим Данилович выжал до упора педаль газа, и машина протаранила еще не опустившуюся до конца металлическую тяжелую балку. Балку вывернуло из крепления, отбросило. Рядом со звуком двигателя взвыл и захлебнулся электрический мотор. Вытянув из кармана его куртки пистолет, Зинаида припала к окну и, ухватив оружие двумя руками, выстрелила куда-то сквозь стекло вниз. В ответ по машине хлестнула автоматная очередь. Но они уже прорвались. Спихнув в кювет какой-то старенький газик, Максим Данилович сосредоточился на узком шоссе.
— Налево! — скомандовала Зинаида.
Машина соскочила с асфальта и затряслась по мокрой земле.
«Только бы не завязнуть… — подумал Максим Данилович. — Не завязнуть…»
В заднюю стенку кузова больше не стучали. Позади в городе заливалась милицейская сирена. Раздавались одиночные выстрелы.
— Сворачивай.
— Куда?
— В лес, в лес!
Проскочив тяжело по полю и проломив мокрые кусты, грузовик, с трудом протискиваясь и ломая ветви, пошел по просеке. Просека вывела опять на шоссе, но, сделав крюк, они миновали второй пост.
13
Прорвавшись сквозь облачную, плотно серую ткань, солнечный луч отразился на мгновение в простреленных стеклах мелькнувшей мимо закусочной, и снова полумрак мягко обвалился на дорогу. Стало так темно, что свет фар, обычно невидимый в дневное время, бежал желтой кривой волной, раскачивался перед машиной.
— Они дорогу перекроют, — сказал Максим Данилович, выключая фары. Он посмотрел на Зинаиду. — Не выберемся!
— Выберемся! — усмехнулась она. — Сейчас будет поворот в лес на проселок, налево.
Всего метрах в двухстах от шоссе стоял хорошо замаскированный тканью и ветками небольшой грузовик с киевскими номерами.
— Откуда он здесь взялся? — выскакивая из кабины и приподнимая ткань, спросил Максим Данилович.
— Я пригнала. Я ночью еще приехала, замаскировала машину и стала тебя ждать… А что ты подумал?
В сторону Припяти по шоссе пронеслась машина. Максим Данилович замер. За первой машиной последовало еще две.
— Быстро! — скомандовала Зинаида. — Если они нас здесь застукают, может очень глупо получиться!
Она растворила задние дверцы кузова и забралась внутрь.
Максим Данилович стянул с кабины сырую тряпку и открыл дверцу. Ключи торчали в замке зажигания. Он услышал, как Зинаида громко и судорожно всхлипнула.
— Что?
Он подбежал и заглянул в темную глубину кузова.
— Принимай! — прозвенел из темноты голос Зинаиды. — Я буду подавать!
— Случилось что? — Он всматривался внутрь кузова, но, кроме бледного лица женщины, ничего разглядеть не мог.
Он протянул руки, предполагая взять коробку, и вдруг ощутил на пальцах что-то теплое. Тело студента, повернутое Зинаидой, свесилось вниз. Желтые круглые стекла отражали небо, в котором плавали черные ветви деревьев.
Выпущенная по машине автоматная очередь прошила кузов, в металле осталось восемь дыр. В Тихона попали только две пули, одна в коленную чашечку, другая прямо в сердце.
— Закопать бы его надо! — сказал Максим, загружая последнюю коробку в кузов запасного грузовика. — Не тащить же его с собой в Киев.
Зинаида кивнула.
— Не тащить! — Она распахнула дверцу. — Садись за руль. Сама все сделаю!
Разместившись в кабине, Максим Данилович наблюдал, как женщина подошла к машине, из кузова которой продолжало свешиваться мертвое тело. Как она медленно вынула большую металлическую канистру, сняла крышку и, широко размахнувшись, плеснула бензином внутрь кузова. Потом на мертвое тело. Обошла вокруг. Завинтила на канистре крышечку, швырнула ее в раскрытую дверцу кабины. В контрастном неярком свете отчетливо было видно, как примялась вечно задранная, веселая борода и как с запрокинутого мертвого лица скатываются мутные бензиновые капли.
Несколько минут Зинаида стояла неподвижно с опущенной головой. С серого низкого неба, с ветвей будто сочился, застревая, мелкий, еле различимый дождь. На шоссе было совсем тихо. Максим Данилович не выдержал и повернул ключ в замке зажигания. Зинаида от звука мотора вздрогнула, проснулась. Она вынула коробок спичек, чиркнула несколько раз.
Машина вспыхнула. Через две секунды Зина уже была на своем месте рядом с Максимом Даниловичем.
— Гони!
Колеса тяжело перевалились через край проселка и встали на скользкий асфальт, когда позади в лесу громыхнул взрыв. Рванула полупустая канистра в кабине. Звук взорвавшегося бензобака показался Максиму Даниловичу уже далеким. Разогнавшись на приличном покрытии, машина успела проскочить несколько километров.