Контейнер
1
Накануне проклятый электродвигатель все-таки сдох. Наверное, он сгорел с шумом, выпустив струю дыма в небо. Сурин этого не видел. Но теперь черные и белые полоски на железной планке покачивались почти вертикально в двух метрах от земли. Прожектор также был, похоже, на последнем издыхании. Всю зиму продержался, а теперь не выдержал весенней ласки, может, и до утра не дотянет. Сидя возле окна в дежурке, Сурин смотрел на мигающий свет за толстым стеклом. Ему было все равно. Пусть погаснет. Его потом починят. К нему, к Сурину, это отношения иметь уже не будет. Хоть и с большим опозданием, но он все-таки получил свободу. Рапорт рассмотрен и удовлетворен. Осталось дотерпеть только до конца этой последней смены, и он свободен. Ровно в девять ноль-ноль можно оторвать гнилые погоны от кителя, ровно в девять он становится просто штатским человеком.
За спиной в помещении поста негромко гремело радио. Звучала музыка. Новый сменщик Игнатенко терпеть не мог новостей, говорил, что от одного голоса диктора, с трудом вещающего на государственном языке, его мутит. Зачем стараться, калечить себе горло, когда проще все сказать по-русски. Ни одного же человека во всей Украине не найдется, чтобы не понял. На каком языке воспитан, тем и владей.
Сурин сидел неподвижно у окна, вот уже минут тридцать, изредка он подносил к губам кружку с остывшим чаем и прихлебывал, а Игнатенко лежал, как и обычно, на топчане, закрыв лицо полотенцем и закинув ноги в сапогах куда-то под потолок, слушал музыку.
«В сущности, хороший парень, но не умный какой-то он, — в который уже раз повторялась одна и та же мысль в голове Сурина. — Без царя в башке мент. Дурак совсем. — Как по кругу одна мысль цепляла другую, и Сурин вспоминал Гребнева. — Жалко парня! Тоже мент был, может, тоже глупый, а за что умер, непонятно. Глупо умер. — Лампочка в прожекторе часто подрагивала, меняя силу накала, а мысль не сбивалась с круга, шла по заведенному пути. — Хорошо, письмо опустил. Наверное, дошло оно. — Сурин припоминал опять: — Адрес на конверте правильный. Марки я наклеил. Дошло, наверно. А может, и потерялось… Потерялось!.. — Глядя на прожектор, он видел опять мертвые глаза женщины, выпавшей из окна, и будто отчитывался перед ней. — Уверен, дошло письмо. Не беспокойся, Татьяна. Все нормально будет. Дошло!»
Последним по списку прошел свинобус. Машина еще разворачивалась, а Сурин уже поставил галочку. Все. Не будет больше никаких машин. Не будет больше пропусков и ругани с водителями. Конечно, все это останется, но останется для других. Ничего этого не будет для него, все это нужно вычистить из памяти, как противный сырой мусор. Сегодня последняя ночь. С девяти утра он больше не мент.
Разворачиваясь, свинобус ревел старым движком, изоляционные листы отслаивались, и было слышно, как один лист упал внутрь салона. Но в салоне пусто. Пассажиры и водитель — все пересели на чистый транспорт и уехали, а свинобус остался стоять в двадцати метрах от поста.
«Больше ничего не будет со мной! — подумал Сурин. — Буду тихо умирать! Лягу на койку в санатории, на казенную простыню и буду тихо умирать… — Он хорошо представил себе эту простыню с синей гостиничной печатью, твердую маленькую казенную подушку, тоненькое одеяло, невесомо лежащее на груди. — Буду умирать!.. Глупо и тихо буду умирать… Буду умирать без героизма».
Звук двигателя был отдаленным, совсем еще далеко машина, неопытное ухо вообще не восприняло бы этого движения в воздухе. Даже когда для Сурина стало объективно ясно, что к посту со стороны «десятки» приближается машина, Игнатенко все еще воспринимал этот звук как какую-то неудачную музыкальную тему внутри музыки, звучащей по радио.
Сурин потряс руку с часами, сверил их с часами, висящими на стене, подвел на две минуты и, поднявшись, выключил радио. Он уже понял, что без героизма умереть все-таки не получится, и от этого понимания на душе у него почему-то стало полегче, а в голове установилась необычная ясность.
— Ну зачем… Зачем… — протянул напарник. Отнимая от лица полотенце, он сонно посмотрел на Сурина. — Чего тебе неймется? Мешает, что ли?
— Просыпайся. Гости к нам! — сказал Сурин. Он взялся за телефонную трубку. Постучал по рычажкам. — Центральная. Четвертый пост беспокоит. Сержант Сурин.
В телефоне шуршала ночь. Потом голос дежурного поинтересовался:
— Четвертый. Ну, что у вас там еще?
— Машина вне графика.
— Какая, к чертям, машина?! — Голос у дежурного был совсем несонный, он был явно чем-то раздражен.
— Не знаю… — Сурин прислушался. — Судя по движку, похоже на иномарку. По крайней мере, не грузовик!
— Да иди ты! — зло сказал дежурный. — Поспи! — И добавил: — Кстати, хочу тебя предупредить, сержант. До утра связи у нас не будет… Так что приятных сновидений!
— А в чем дело, почему связи не будет?
— Какая-то поломка на линии, — охотно объяснил дежурный. — Ремонтируют. Обещали к утру закончить. Так что, бай-бай, беби!
Звук мотора теперь был совершенно отчетлив, и он нарастал. Игнатенко сел на топчане и тер глаза, он выглядел почему-то испуганным.
— Действительно, машина идет! — сказал он.
— Не отключай! — крикнул в трубку Сурин, но было поздно. В микрофоне отсутствовал даже маленький шорох. Сурин постучал пальцами по рычажкам. — Все!
Была уже ночь. Город за окном дежурки опять показался Сурину каким-то нереальным. Черно-оранжевые тени фонарей вытянулись вдоль пустой улицы. И в этих ирреальных световых полосах разбитый асфальт будто тихо закипал. Проклятый светофор в конце улицы мигал с частотой метронома.
— И чего теперь? — спросил Игнатенко.
— Ничего нового, — проверяя свой автомат, спокойно объяснял Сурин. — Видишь, как плохо, шлагбаум у нас с тобой заело. Мотор вчера дуба дал. Так что придется опять телом на амбразуру!
— Чего?
Но Сурин не стал вдаваться в подробности. Он взял автомат и сразу вышел на улицу. Сменщик остался стоять у окна в дежурке, ему казалось, что продолжает звучать музыка, и он попробовал выключить уже выключенное радио.
— Действительно, иномарка! «Форд»! — сказал он, обалдело потерев ладонью глаза.
Машина мягко вкатилась под шлагбаум. Черная фигура с автоматом преградила путь. Машина остановилась. Игнатенко даже отвернулся, когда загорелись ее фары. Зеркальная витрина в конце улицы отразила этот сильный свет.
2
Все-таки в дежурке было душно, там давно не- проветривали, не чувствовалось разгулявшейся поздней весны. Только за порогом на улице Сурин ощутил всю эту невероятную живую тягу. Нежный прохладный ветерок, запах земли, тягучий запах прошлогодней травы — гнили, теперь выступающей наружу повсюду, где не было асфальта. И машина не в голове уже, а вокруг, снаружи, подлинная тишина. Сам не понимая зачем, Сурин постучал носком сапога в шершавый бок стационарного дозиметра, и прибор отозвался легким пощелкиванием. Свет фар залил все вокруг, и стекло прожектора исчезло за ним. Лениво Сурин взвел затвор и поднял ствол автомата.
— Стой! — крикнул он. — Выходите из машины по одному. Руки за голову!
За сиянием фар лица не разглядеть, только отблеск ветрового стекла. Краешком глаза Сурин отметил, что сменщик застрял у окна дежурки и зачем-то застегивает пуговицы на форме. Наверное, до конца проснуться все еще не может. Впрочем, понятно, парень еще, похоже, в переделках не побывал, не пообтерся. Совсем молодой еще мент.
Колеса «Форда» скрипнули по битому асфальту. Фары остались гореть. Щелкнула дверца, и прямо на Сурина вышел знакомый человек. Рукав светлого плаща чуть задрался, когда тот поднимал руки, блеснула золотая запонка.
— Ах, это вы, гражданин начальник! — сказал Сурин, узнавая Туманова. — Но где же ваш «Кадиллак»?
— А знаете, он мне надоел до смерти. Можно я руки-то опущу!
— В машине есть еще кто-нибудь?
— Нет. Я один.
— Пропуск ночной есть у вас?
— Ну естественно. Естественно, не первый же год друг друга знаем. — Туманов отнял руки от затылка и вытянул из внутреннего кармана плаща картонку пропуска. — Прошу вас! — Он подал Сурину картонку. Отчетливо была видна красная полоса, пересекающая пропуск. — Если хотите, можете по телефону с начальством связаться. Экстренная ситуация… — В голосе Туманова была какая-то неуверенность. — Позвоните!..
«А ведь он знает, что связь не работает, — вдруг подумал Сурин. — Странное совпадение. Сначала выключают всю связь, а потом он появляется. Что-то не так здесь. Нехорошо что-то».
Налетел ветерок, ласковой женской рукою прошелся по плохо выбритым щекам. Прожектор ярко мигнул и опять ушел в темноту. Сменщик наконец застегнул верхнюю пуговицу. Сурин не мог видеть Игнатенко, но догадался, тот успел как следует испугаться и, наверное, повернулся к шкафчику взять оружие. С новенькими всегда так, сначала долго ворот застегивает, а потом начинает стрелять без предупреждения.
— Возьмите пропуск, — сказал Туманов и сделал шаг к Сурину.
— Стоять на месте! Не двигаться! Руки!..
— Ну зачем же… — Туманов поднял руки и сделал еще один маленький шаг. — Ну зачем же вы себе хуже!.. Я вам обещаю… — Все-таки голос выдавал проклятого щеголя, нервничал он, трусил. — Обещаю, вы простым выговором на этот раз не отделаетесь!..
— Естественно! — ухмыльнулся Сурин и для острастки опять передернул затвор. — На всю катушку залепят теперь. За то, что я вас, Анатолий Сергеевич, ночью в зону не пропустил, из органов как дохлую собаку выбросят. Возьмут за хвост и выбросят!
Все-таки весна немного сбивала с толку. Невозможно было поверить в собственное предчувствие. Завтра на свободу. Конец этой жизни, и будет какая-то другая жизнь, может быть, и не такая уж плохая, эти мысли не давали ему трезво оценить ситуацию. И одновременно с тем Сурина одолевало нездоровое злорадство, хотелось как-нибудь пошло пошутить над щеголем, поиздеваться, может быть, напоследок, пугнуть его как следует.
— У меня инструкция, — сказал он. — Вы, Анатолий Сергеевич, ведь знаете… Нас за маленькое отступление от буквы…
Ощутив за спиной какое-то движение, Сурин вдруг замолчал. Посмотрел на окно дежурки. Почему-то этот дурак Игнатенко глупо улыбался, прилепивши морду к стеклу, он все еще был без автомата. Шорох за спиной повторился. Сурин сделал два быстрых шага вперед, толкнул Туманова стволом и приказал:
— Лицом к машине. Руки на крышу!
Мотор машины приятно ровно гудел. Вокруг была прекрасная весенняя ночь, на руке тикали часы, в голове почти что не звенело, Сурин вобрал в себя всею грудью такой вкусный весенний воздух, совершенно не пахнущий смертью. Он подумал, что сейчас может случиться все, что угодно, и не испугался этой дурацкой мысли. Ладони Туманова легли на металл. Картонка пропуска выскользнула и спланировала, мелькнув красной полосой, куда-то в сторону, в темноту. Белые длинные пальцы Туманова были сомкнуты и лежали, как полосочки нарезанной бумаги.
За спиной ясно раздалось чье-то дыхание. Сурин хотел повернуться и не успел. Удар, нанесенный сзади, опрокинул его. Автомат выскользнул из рук. Сурин не смог больше проговорить ни одного слова. Затылок будто распахнулся, и внутрь головы хлынул колючий воздух. Падая, Сурин ударился лицом о левую горящую фару машины. Еще один глоток воздуха, и теплая чернота вокруг, мелькание алых пятен, звон.
Он уже не увидел, как метнулся внутри освещенной дежурки Игнатенко и как рука Туманова скользнула в карман плаща.
3
Почему-то Игнатенко было смешно. Немного не хватало музыки, но включить радио он не решился. Припав лицом к стеклу, Игнатенко хотел получше разглядеть нарушителя, но мешал свет фар.
«Вот надо дураку! — думал он. — На «Форде» сюда приехал. На «Форде»! Хрен ты теперь, дурак, уедешь. Придется тебе обратно пешком идти или на свинобус билет покупать!»
Ему было весело, и, только когда за спиною Сурина бесшумно выросла черная фигура, Игнатенко осознал, что происходит. Десантный автомат висел справа от шкафчика на одежном крючке, всего-то полтора шага от окна, но он не успел протянуть руку. Туманов выстрелил один раз. Потом наступила тишина. Туманов сел в машину и выключил двигатель.
Небольшого роста, наголо бритый человек, одетый в рваный ватник и черные брюки, пнув ногой неподвижное тело Сурина, обошел машину.
— Хорошо стреляешь, начальник. Ты его, как в тире ласточку замочил!
В руке зек держал что-то длинное. Туманов поморщился, когда увидел, что это. Окровавленный конец металлического прута неприятно подрагивал в воздухе.
— Можно выходить! — Туманов сглотнул горькую слюну. — Приехали!
В отличие от первого, второй зек был в хорошем кожаном плаще и все это время лежал, прикрытый пледом, на заднем сиденье. На толстых волосатых пальцах несколько массивных золотых колец. Голос — приятный бархатный баритон.
— А Фуля? — спросил он.
Он был так же наголо обрит. Щетина только начала пробиваться на черепе и на полных обвисших щеках. Туманов кинул ключи, и первый зек сразу открыл багажник.
— Приехали! Вылезай!
Человек в черной робе, пролежавший в багажнике около получаса, не сразу смог разогнуться. Он скрипел зубами и плевался, а когда все-таки вылез, то еле держался на ногах. Покачивался. Но именно он взял выпавший из рук Сурина автомат. В тусклом свете прожектора хорошо была видна щербатая улыбка зека.
— Нам нужно поторопиться, — сказал Туманов.
Он первым вошел в помещение дежурки. Быстро осмотрелся, перешагнул распростертое на полу мертвое тело и растворил по очереди все шкафчики. Худшие предположения подтвердились. Он сразу убедился, что защитный комбинезон всего один.
В стекле зияла звездообразная дыра- след от пули. Зек в кожаном плаще, заложив руки за спину, смотрел в окно. Клацая зубами, Фуля включил электроплитку и поставил чайник, другой зек вытащил и разложил на столе все имеющееся в наличие продовольствие: колбасу, хлеб, подсохшие кусочки нарезанного сыра, черные жирные маслины в пластмассовой плошечке из-под ананасового варенья. Тут же оказались открытая банка майонеза, банка пива, сахар в маленьком пакетике, початая пачка папирос, три пачки жевательной резинки и четыре полные рожка для автомата.
— Некогда жрать, — заметив эти приготовления, сказал Туманов. — Дело сделаем, потом пожрете!
— Ну да! — резко обернулся к нему зек. — Ты-то, наверное, сегодня уже пожрал! А знаешь, какой у меня голод? — Его синеватое лицо просто дрожало от возбуждения, он говорил с набитым ртом. — Кит, а может, замочить фраера, а? На хер он нам, такой красивый в белом плаще?
Ствол автомата поднялся на уровень груди Туманова. Ствол подпрыгивал. Зек продолжал жевать, пуская слюну.
— Скажи, падла, где Финик? — вдруг спросил он. — Где Голова? Скажи, ты их сам замочил?
Не обращая внимания на зека, Туманов вытащил из шкафчика комбинезон, бросил его на нары и стал расстегивать плащ. Зек по кличке Кит так и стоял возле окна, смотрел на улицу. Фуля потрогал мизинцем чайник.
— Как ледышка! — сказал он и, взяв со стола бутерброд с сыром, смачно откусил. — А может, и правда? — спросил он, обращаясь к Киту. — Может, замочить гада? Смотри, какой чистенький!..
— Погодим пока.
Мягкий баритон Кита прозвучал негромко, но Туманов от звука этого голоса ощутил холодок в собственной груди.
— А чего годить-то, чего годить?! Кит, пришьем его! Пришьем! Я сам его пришью! Скажи только! Скажи!
— Нет, — сказал Кит. — Пока нет. Он нам нужен.
Повернувшись, он все так же, не вынимая из-за спины рук, встал перед Тумановым.
— Анатолий Сергеевич, дайте мне план.
— Глупо! — сказал Туманов. — Во-первых, вы не сможете без меня выбраться даже из «десятки», а во-вторых… -
Он с трудом сдержал дрожь своего голоса. — Ну зачем вам план? Это не золото. Вы просто не сможете этим правильно распорядиться. Вы не сможете этого никому продать! Да и, кроме того, знаете, какой срок вы получите, если вас поймают?
— Смотри, Кит! — удивился Фуля. — Этот фраер нас еще сроком пугает? — Он с причмокиванием вытянул губы трубочкой и виляющей походкой приблизился к Туманову. — Ну-кась, повернись!
Грохот посыпавшихся на стену пуль оглушил Анатолия Сергеевича. Он даже не сообразил, что зек стреляет не в него, а над головой. Рикошетом сбило пустую жестяную кружку. Фуля включил приемник, и помещение дежурки заполнила музыка. Оглушенного Туманова ловко повернули и моментально связали руки за спиной.
— Трахнуть тебя, что ли! — Фуля весело похлопал по ягодицам щеголя. — Хочешь?
— Извините, Анатолий Сергеевич, — сказал мягкий баритон. — Но вы нам больше не нужны. Если только у нас возникнут какие-нибудь вопросы после того, как мы достанем контейнер.
4
Железный прут раскроил череп, но Сурин не умер от страшного удара. Он только надолго лишился сознания. Вынырнув из вязкой красно-черной вращающейся бездны, он в первую минуту не смог даже пошевелиться. К счастью, он лежал на боку и хлынувшая рвота не удушила его. Открывался только один глаз. Будто сквозь мятую целлофановую пленку он увидел раздваивающийся светофор и понял, что все еще лежит рядом с машиной. Чтобы пошевелить рукой, потребовалось такое усилие, что он чуть было опять не потерял сознание. Но дальше пошло легко. Присел, припал спиною к дверце машины. Ощупал голову. Пальцы провалились безболезненно глубоко в мягкое и теплое. Но почему-то это не испугало совсем. Повернулся в сторону светофора и увидел, что в глубине улицы покачивается белая фигура. Понял — это человек в защитном комбинезоне. Рядом еще один человек, в черном.
«Зеки! — подумал Сурин. — Это зеки!.. Но почему же зеки? Откуда? Что им делать в Припяти? Какой интерес? В основном они по деревням в «десятке» шуруют… Сюда-то им зачем забираться? Почему зек надел защитный комбинезон? — и вдруг припомнил: — Щеголь! Это он приехал на машине… Неужели он привез с собой беглых уголовников?..»
С того места, где он сидел на асфальте, конечно, можно было разглядеть окошко дежурки, но сидел Сурин очень низко, и что происходило там, внутри, увидеть, конечно, не мог. Только теперь он уловил далекий звук радио. Музыка кончилась, передавали сигналы точного времени. Оказалось, что в Киеве только одиннадцать часов вечера. Это значило, что вся разборка заняла каких-то тридцать минут.
Сурин приблизил к глазам свои ручные часы. Стоят. Ударил их при падении. Наплевать. Он попробовал отлепить спину от металлической подпорки, и это удалось. Подняться на ноги он, правда, не смог, с трудом преодолевая приступы тошноты, он, пополз, к светящемуся окну. Холодный влажный асфальт, в который Сурин упирался коленями и локтями, выскальзывал, превращался в масляную горку, спихивал назад. Потом рука наткнулась на что-то совсем холодное, острое. Прилег лицом вниз, немного отдохнул и только после этого посмотрел на свою находку. Взвесил в руке железный прут, который на конце был испачкан кровью.
Добравшись до окна, Сурин осторожно заглянул внутрь дежурки. Звучала какая-то фортепианная музыка. Посредине дежурки на полу в неестественной позе лежал Игнатенко. Судя по набежавшей вокруг его тела темной луже и повороту головы, сменщик был мертв. На нарах сидел Туманов. Сурина удивило, что руки Анатолия Сергеевича стянуты за спиной, а во рту кляп. Туманов выглядел довольно жалко, и у Сурина на минуту возникло сомнение: «А виновен ли он в происходящем?» Но сомнение тут же рассеялось.
— Боишься, падла? — спросил зек, сидящий на табуретке спиною к окну. — А ты не бойся, не бойся! Я тебя, конечно, зарежу, но только чуть-чуть, не насмерть, — похоже, что беглый уголовник говорил с набитым ртом. Сурин заметил, что на электроплитке как раз закипает чайник. — Спасибо, конечно, что ты нас вытащил, спасибо за машину хорошую. Мы на ней сейчас в Киев махнем. Ты говорил, кажется, что все посты куплены. Говорил?
Голова Туманова дернулась влево, потом вправо.
— Это не важно, что ты теперь говоришь. Теперь ты правду не скажешь, это ясно. — Сурин увидел, как жилистая рука с ножом поднялась и лезвие вплотную придвинулось к горлу Анатолия Сергеевича. — Я бы тебя, падла, и сейчас прирезал бы. Да Кит не велел.
«Это он привез сюда зеков. Определенно он! — подумал Сурин, опускаясь на асфальт. — Он взял их где-то в «десятке». Зеки беглые, им терять нечего. Но зачем это нужно? — Оранжевый свет фонарей так раскачивался, что казалось, под ним не асфальт, а шаткая палуба шлюпки. — Какой смысл штурмовать пост, убивать ментов? Должна быть очень веская причина для этого. Очень веская. Судя по всему, здесь еще несколько человек… — Сурин закрыл глаза. — Остальные куда-то ушли. Они могут в любую минуту вернуться. Нужно действовать, пока не вернулись… Другого шанса у меня не будет!»
Ему показалось, что прошло очень много времени, много часов, но новый радиосигнал отметил, что прошли всего лишь очередные тридцать минут. Осторожно держась за стену, Сурин поднялся, прошел до машины, открыл дверцу, повернул ключ в замке зажигания. Он старался действовать без шума, но прятаться не мог, сил не хватало. Если бы зек повернулся в эту минуту, то все, конец. Но обошлось. Сурин вернулся назад, встал у двери дежурки. Сжал в руке металлический прут.
Зек выскочил, как ужаленный, отмахнув дверь. В одной руке он держал автомат, а другой почему-то прикрывал грлову. В глаза бросился черный мокрый ворот его робы и тонкое напряженное горло. Сурин ударил со всего размаху. Прут мелькнул в воздухе и со свистом опустился на бритый череп. Автомат выпал из руки зека. Уголовник постоял, покачиваясь на месте, и рухнул под ноги Сурина. Он был мертв.
5
Не обращая внимания на мычащего Туманова, Сурин возился с аптечкой. Какое-то время ушло на то, чтобы продезинфицировать рану и как-то наложить пластырь, только после этого он снял с плитки кипящий чайник и, присев на табурет, повернулся к Анатолию Сергеевичу.
— Откуда здесь зеки? — спросил Сурин и, протянув руку, ножом освободил рот щеголя.
— Я не знаю, — сказал Туманов. — Не знаю. Развяжите мне руки.
— Давайте, Анатолий Сергеевич, правду говорить, — вздохнул Сурин. — Повторяю вопрос: откуда здесь зеки?
— Вы не имеете права!
Наотмашь Сурин ударил Туманова по щеке. Потом, ни слова не говоря, опять протянул руку и взял его за волосы. В глазах Туманова было больше удивления, чем ярости.
— Что вы делаете?
С трудом поднявшись, Сурин встал над связанным щеголем и медленно начал пригибать голову Анатолия Сергеевича к черно-рыжему диску все еще раскаленной плитки.
— Нет!
— Или ты скажешь правду, или я жарю бифштекс сначала из твоей левой щеки, а потом и из правой!
Сурин продолжал давить, и голова Туманова была уже всего лишь в нескольких сантиметрах от раскаленного диска.
— Хорошо! Хорошо, я скажу! Пустите!
Сурин не отпустил, но перестал нажимать вниз.
— В городе работала группа, и мы рассчитывали на то, что контейнер будет вывезен… — быстро проговорил Туманов. Он задыхался. — Пустите. Очень больно. Я все скажу!
— Давайте по порядку, — предложил Сурин, продолжая удерживать лицо щеголя над плиткой. — Во-первых, кто это мы? Во-вторых, какая это группа? В-третьих, что это за контейнер? Я пока ничего не понял. А мне очень хочется понять. Любопытство заело, понимаешь? Кстати, мне еще любопытно, почему не работает связь?
— У нас нет времени. Они сейчас вернутся, — с трудом проговорил Туманов. — Отпустите меня, не мучайте. Я все расскажу!
Отпустив волосы щеголя, Сурин размял пальцы и взял автомат. Взвел затвор. Он и сам не сомневался теперь, что застрелит в упор этого человека при первой же заминке. Сурин выглядел совершенно невозмутимо, и Туманов сдался.
— В Киеве существует группа, заинтересованная в американских деньгах, поступающих на консервацию АЭС. — Он рассказывал почти спокойно, без дрожи в голосе, говорил медленно, взвешивая каждую фразу. — Прежде чем поступить по назначению, деньги прокручиваются несколько раз, что дает колоссальные прибыли. Но это невыгодно кое-кому в Москве. Здесь, в зоне, спрятан контейнер со стратегическим сырьем. Его украли еще до аварии. Пожарники спрятали, но до сих пор мы не знали где. Если этот контейнер будет задержан на одной из международных авиалиний, то разразится скандал и «Семерка» просто не выделит больше денег.
Сурин слушал, не перебивая.
— Деньги отмывались через МОЦ — Малый онкологический центр, — продолжал Туманов. — В Припяти тайно работала группа раковых больных- смертников. Но теперь никого нет. Вся группа погибла, а контейнер должен быть доставлен в Москву как можно быстрее. У меня просто не было иного выхода. Я уже прибегал к помощи уголовников. Одного из них я взял в Киеве, это серьезный авторитет, его фамилия Якимов, кличка Кит, остальных мы подобрали уже в «десятке». — Зачем они вам?
— Они должны были взять контейнер, а потом…
— Вы бы убили их?
Туманов неохотно кивнул.
— Где они теперь?
— Пошли за контейнером. Да развяжите вы меня. Развяжите. Вы ранены, вам одному не справиться с ними. Связь выключена по всей линии. Помощи не будет. Развяжите. Я уверен, мы договоримся.
— Вряд ли мы с вами сможем договориться, — сказал Сурин. — Повернитесь, если хотите жить.
Завязав рот Туманову, Сурин взял автомат, проверил его и вышел на улицу. Некоторое время он стоял, просто глубоко вдыхая воздух, оценивал свои силы, потом подошел к «Форду», выключил двигатель.
Головокружение почти прошло, но зато нарастала внутри черепа парализующая адская боль. Мысли Сурина немного путались, когда он, втянув за ноги в помещение дежурки мертвое тело зека, поднимал его и пристраивал на табуретке, прислонив к стене, так чтобы, если заглянуть с улицы из окна, можно было бы подумать: просто заснул человек, сидя на стуле.
Пока Сурин возился, Туманов пыхтел, пытался вскочить на ноги, и его пришлось оглушить. Он повалился на нары лицом вверх. Сурин вышел на улицу и осмотрелся, нужно было найти правильную точку для встречи. Все-таки зеков двое, и они вооружены, а он ранен и в любой момент может потерять сознание.
6
Сурин спрятался в свинобусе. Устроился на облезлом жестком сиденье, расслабился. В городе было совсем тихо, и он рассчитывал услышать шаги. Немного раздражало, что часы разбиты и невозможно понять, который час, в остальном он испытывал странное чувство, сходное с чувством удовлетворения. Только теперь Сурин осознал, что конец последней смены означал длч него конец жизни.
Вспоминался последний и единственный разговор с этой женщиной в башне, с Татьяной, прокручивался несколько раз в памяти от слова до слова. Сурин говорил сам с собой шепотом и обещал женщине отомстить за ее смерть. Он чудом очнулся, когда совсем рядом раздались шаги. Выглянул в щель между свинцовых листов. Зек с большим, по всему видно, очень тяжелым металлическим чемоданом был почти возле двери дежурки.
По радио все еще играла музыка. Сурин, плохо соображая, что делает, прицелился. Рука уголовника протянулась к двери. Сурин закрыл один глаз, поймал черную спину зека и легко спустил курок.
Пораженный в спину, зек отлетел и ударился о стену дежурки. Чемодан упал на асфальт. Он поблескивал, отражая свет прожектора.
«Но где же второй? Их должно было быть двое… Неужели уже внутри?.. Неужели я проспал?»
Сурин прошел по свинобусу, заглядывая в щели между изоляционными листами. Улица пуста. Вокруг башни будто клубится туман, никого. Подмигивает светофор. Вернувшись по салону к водительской кабине, Сурин уже не мог держаться на ногах и опустился в водительское кресло. Перед глазами поплыла красная пелена.
«Не сейчас… Нельзя умирать… — сказал он себе. — Не сейчас…»
«Форд» был белый, и фигура в белом защитном комбинезоне только чуть-чуть выступала на его фоне. Сурин сосредоточился, хотел взять автомат и вдруг понял, что оставил оружие где-то в салоне. Как это его угораздило? Белая фигура- осторожно обогнула «Форд». Дверца машины открылась.
— Ты уехать хочешь? — удивленно спросил Сурин. — Как там тебя? Кит! Нет, Кит! — сказал он, поворачивая ключ зажигания. — Никуда ты не поедешь. Я тебя не пущу!
Двигатель свинобуса взревел с неожиданной силой, белая фигура метнулась перед капотом. Сурин надавил педаль газа и одновременно пальцем двинул передачу. При таком переключении мотор мог просто заглохнуть, но он не заглох. По ветровому стеклу хлестнула автоматная очередь. Лицо посекло осколками, пуля задела левое плечо, но все это только разбудило в Сурине ярость.
Белая фигура метнулась по двору. В свете фар комбинезон отблескивал, сиял — вожделенная точка, мишень.
— Стоять, Кит! Стоять! — хрипел Сурин. — Руки на затылок!
Руль выскальзывал из рук. Глаза заливала красно-черная тошнотворная муть. Белая фигура была уже возле проволоки. Сурин развернул свинобус. Конечно, беглый зек ошибся. Не сообразил, что проволока-то под напряжением. Воздух, врывающийся в душную кабину сквозь разбитое стекло, помог еще на мгновение оттянуть обморок. В свете фар хорошо было видно, как белая фигура повернулась. Прижатый к проволоке, Кит вскинул оружие. Еще одна автоматная очередь. Пули с грохотом рикошетили от свинцовых листов.
— Не уйдешь! — выдохнул Сурин, выдавливая педаль газа. — Не уйдешь, сука!
Он скоро очнулся, но не сразу ему удалось выбраться из автобуса. Наконец, с трудом отцепив руку от скрипящей гармошки двери, Сурин обошел машину вокруг. Нужно было убедиться, что дело сделано. Дело было сделано. Свинобус раздавил зека. Кит пытался отпрыгнуть, и колесо прошло точно по голове. Забрызганный серым веществом и кровью защитный комбинезон будто вздулся горбом, а синяя рука все еще сжимала десантный автомат. Сурин прислушался. Но ничего в воздухе, пусто. Ничего, кроме тихого пощелкивания стационарного дозиметра.
7
Надевая комбинезон, Кит снял с себя кожаный плащ, и теперь этот плащ, оказывается, аккуратно висел внутри шкафчика прямо поверх одежды сменщика. Сурин очень долго стоял и смотрел внутрь шкафчика. Он больше не терял сознание, но в голове возникла странная заторможенность. Он выключил радио и присел на табуретку. На полу рядом между двумя трупами стоял большой металлический чемодан.
Освободив рот Туманова, Сурин спросил, показывая на чемодан:
— Ты за этим сюда полез?
— Да, это контейнер со стратегическим сырьем. — Туманов помолчал и сам без всяких вопросов объяснил: — «Семерка» заседает через неделю. — Если контейнер будет обнаружен хотя бы в Киевском аэропорту, американцы выделят деньги.
— Не будет! — вздохнул Сурин. — Успокойся… Ничего теперь не будет…
Туманов сидел напротив него на топчане, и лицо Анатолия Сергеевича было неестественно розовым. Он старался говорить спокойно, но теперь у него это уже не выходило.
— Ты не понимаешь — это миллионы, — говорил он. — Это миллионы долларов! На строительство второго наружного саркофага были выделены триста двадцать миллионов. — Туманов судорожно сглотнул. — Теперь станция на волоске от теплового взрыва, понимаешь?
Сурин кивнул.
— Понимаешь! — обрадовался Туманов. — Нет, ничего ты не понимаешь. Под саркофагом сто тон радиоактивного сырья. Если будет взрыв, то ничего не останется вообще-Ничего. Развяжи меня, помоги мне, и ты сможешь уехать из этой страны. Навсегда. Хочешь, мы вместе уедем? Хочешь, я сейчас позвоню? Прямо отсюда позвоню, и на твое имя будет открыт счет.
Сурин кивнул на телефон.
— По-моему, связь не работает.
— Позвоню! — Туманов показал глазами на карман своего плаща, и Сурин вытащил оттуда черную коробочку сотового телефона. — Только скажи «да»! Мне позвонить? развяжи меня!
— Нет! — сказал Сурин. — Давай не будем никуда звонить. Ночь же.
— Ты не понимаешь! — крикнул Туманов, привставая. — Ты сможешь жить в роскоши до конца жизни. В роскоши, какая тебе и не снилась. Ты же болен. Ты облучен, тебе нужна хорошая медицина… Неужели ты не хочешь жить?
— Не знаю я… — честно признался Сурин. — Не знаю… Усталой медленной рукой он поднял автомат.
— Извини, Анатолий Сергеевич, но иначе не получается. Надоел ты мне со своей болтовней. Давно надоел.
Несколько пуль, выпущенных с очень маленького расстояния, просто разорвали пиджак на груди щеголя. В судороге руки Туманова разошлись с такой силой, что стягивающая их веревка лопнула. Как еще одна золотая пуля, золотая запонка сорвалась с белого манжета и ударилась в потолок.
Сурин бросил оружие и пальцами стер с лица забрызгавшую его чужую кровь.
— Надоел! — повторил он зачем-то. — Знал бы ты, Анатолий Сергеевич, как ты меня достал!
За простреленным стеклом в конце улицы мигал никому не нужный светофор.
«А ведь он прав… — вдруг подумал Сурин. — Действительно нужно позвонить… Вот только куда? Он сказал, что там в Киеве большая организация отмывает чернобыльские денежки. Коли уж ему удалось уговорить наше начальство выключить всю связь… Но позвонить все-таки нужно!»
— Нужно! — повторил он вслух и постучал по рычажкам мертвого телефонного аппарата. — Нужно сообщить об этом деле. Вот только кому?
Визитка, полученная от Дмитриева, лежала в ящике стола. Припомнив свою короткую встречу с журналистом, Сурин взял сотовый телефон, глянул на часы и набрал указанный на визитке домашний номер. Никого. Наверное, телефон отключили на ночь. Только длинные гудки. Было всего лишь пятнадцать минут третьего, когда Сурин набрал еще один номер. Зачем он это сделал он не смог бы и сам объяснить. Кто мог оказаться в редакции газеты в такое время? Но на втором гудке сняли трубку.
— «События и факты», — раздался совершенно несонный молодой голос. — Я слушаю вас, говорите!
8
Было десять минут третьего. Паша на мгновение отвлекся. Зажужжал факс. Напряженно сидя в кресле, он опять, не отрываясь, смотрел на экран монитора. На экране светилась надпись: «Подождите. Информация поступает».
Спустя полминуты побежали строки. Это был ответ на его запрос, список лиц, с которыми Анатолий Туманов встречался за последние полтора месяца. Именно ради этого списка Паша и остался в редакции на ночь. Он не стал делать распечатку, читал с экрана. Несколько крупных чиновников, депутаты Украинской Рады, новый главврач МОЦ известный онколог член-корреспондент Академии наук Украины Трифонов Тимур Михайлович, опять депутаты Рады…
— Стоп! — ударом пальца по клавише Паша зафиксировал изображение.
Нет никакой ошибки, под номером двадцать девять стояло знакомое имя — Самарин Михаил Львович, главный редактор газеты «События и факты». Оказалось, что Самарин три недели назад лично посетил Киев, где и встречался с Тумановым. Об этом в газете никому даже и известно не было, думали, на даче у себя главный возится, в огороде. Встреча происходила в небольшом кафе, больше никакой информации.
«Очень интересно… — Паша откинул голову назад и расслабился в кресле, он был искренне удивлен. — Похоже, мы против родного начальства копаем. Впрочем, вполне вероятно… Все сходится… Сначала Самарин снимает мою статью о задержании в Шереметьево радиоактивного груза, потом тормозит эти публикации о шубах. Не слишком ли много совпадений… Впрочем, совсем немного… Всего два совпадения!..»
Не думая, Паша снял трубку зазвонившего городского телефона.
— «События и факты». Я слушаю вас, говорите!
Глуховатый голос, возникший на том конце, заставил его напрячься. Трудно было поверить в такую удачу-
— Когда была сделана попытка вывоза контейнера? — выслушав сбивчивый рассказ Сурина, спросил Паша.
Наверное, Сурин там у себя посмотрел на часы.
— Несколько минут назад.
— Прошу вас, — взмолился Паша. — Как можно подробнее расскажите обо всем, что вы знаете.
— Хорошо. Я постараюсь подробно.
Когда Сурин дважды пересказал свой диалог с Тумановым и замолк, Паша спросил осторожно:
— И что теперь делать собираетесь?
— Не знаю. Нужно бы с начальством связаться, но есть подозрение, что у нашего начальства все рыло в пуху!
— Давайте так, — сказал Паша. — Вы сейчас напишете все, что рассказали мне, и положите в контейнер. Потом вы спрячете где-нибудь там контейнер и скажете мне где. Когда включат связь, сообщите кратко о перестрелке и больше ничего им не говорите. Вас отвезут в больницу, но Допрашивать, будем надеяться, сразу не станут… А я…
— Хорошо. Я сделаю все, как вы просите, — сказал Су-рин. — Я спрячу контейнер в башне напротив поста. В первой слева квартире на четвертом этаже.
Повесив трубку, Паша хорошо представил себе крупно набранный заголовок первой полосы:
«Исповедь на радиоактивном листе».
«Утром напишу статью и отнесу главному. Посмотрим, как он среагирует, — соображал Паша, глядя на экран компьютера. — А сейчас нужно понять… Нужно понять… Кто-то должен забрать оттуда контейнер… Забрать контейнер должен Макар Иванович… — Он уже набирал номер. — Больше некому его забрать…»
На одиннадцатом гудке наконец сняли трубку.
— Это Павел Новиков, из Москвы. Простите, что беспокою ночью. Но мне необходимо связаться с Макаром Ивановичем. Можно его разбудить?
— Макара? — удивилась мать Дмитриева. — А разве он теперь в Киеве?