уда? Отсюда есть нормальный выход – дверь во двор, а там – ступеньки под жестяным навесом, ведущие вверх. Но во дворе нас поджидают наемники, их видно в узкие окна. Уже пятеро. Сняли мотоциклетные шлемы и натягивают на морды противогазы, собираясь идти по наши души. Видна нам и ратушная площадь, расположенная с другой стороны здания (окна из полуподвала выходят на обе стороны). Здесь, у главного входа в «Дом детского досуга», маячит еще один бандит – просто так, на всякий случай. Если прорываться через площадь, то придется лезть сквозь окна, больше похожие на амбразуры в доте. А у нас не только беспомощный мальчик в команде, но и громоздкий Лопата с его роскошным торсом. Пока мы будем выползать, как червяки из щелей, этот единственный страж, если пожелает, перещелкает нас, как уточек в тире, или, что вернее, кликнет товарищей.
Нужно делать выбор, и срочно. Выходить из полуподвала во двор, атаковать врагов, пользуясь эффектом внезапности? Но в долгой перестрелке у нас нет шансов: врагов больше, они опытнее и гораздо лучше вооружены. Даже я все это понимаю. Тогда – через окна на площадь?
Решение приняли за нас.
– Ну, хоть чем-то ты иногда помогаешь, тварь, мерзавка, большая ты сука! – с яростным удовлетворением говорит Эйнштейн. Никто не любопытствует, о ком это он. О Зоне, ясен пень.
Снаружи пошел дождь – настоящий. Сначала легкий, игривый, но быстро набирающий резвости и мощи… Наемники дружно вопят. Экипировка, вся одежда на них вдруг дымится, лезет лохмотьями, противогазы расползаются. Двое успевают понять что к чему и отчаянными прыжками спасаются в особняке, под крышей. Остальные не успевают, и смотреть на их безумные пляски, которые недолго длятся, не хочется, тем более небесная водичка очень быстро добирается до их кожи, до их лиц… нет, спасибо, зрелище на любителя.
На ту же Горгону, пусть получает удовольствие. Потому что это не водичка, а дождь не совсем настоящий.
– С другой стороны, – рассуждает Эйнштейн, – если такие осадки зарядили капитально, то в конце концов агрессивные фракции доберутся и до подвала. Крыша, три перекрытия, а тут и мы.
– Что происходит? – спрашиваю я.
– Моя версия – возвращается содержимое пруда. Опасные вещества где-то вверху были расщеплены на составляющие и теперь проливаются обратно. В «стаканах», кстати, не только кислоты были, но и «ведьмин студень».
– Крыша черепичная, кислоты керамику не берут, – возражаю я.
– Что мы знаем о кислотах в Зоне, что мы знаем о составе «ведьминого студня»…
Тот боец, кого командир оставил у центрального входа в «Дом детского досуга», потеряв голову, бросается к ступенькам и между вазонами ожидаемо попадает на пятно «разрядника». Тоже картинка не для слабонервных, хоть и не лишена своеобразной красоты. Человека трясет, как паралитика. Уже не человека, а мягкую подушку в форме куклы, куда гигантская швея втыкает электрические иглы. Ослепительные росчерки, пронзающие пространство, не позволяют кукле упасть. Молнии впиваются в жертву с четырех сторон: с двух вазонов, стоящих по бокам каменной лестницы, а также с двух висящих вазонов. Сверху – едкий дождь… Я отворачиваюсь.
Со стороны кладовки начинают колотить в дверцу:
– Открывайте, гниды!
Бьют ногами. Дверца открывается не к нам, а к ним, так что зря бьют. Лишь бы штатив из скобы не выпал. Тут же – стреляют, пробивая стальную обшивку. Эйнштейн стреляет в ответ, всего один раз. Там – вскрик, кого-то зацепило, и гости отступают, позиция у них фиговая.
На площади между тем гибнет все, что не из камня: клены и вязы, линия шиповника-мутанта, остатки детских аттракционов. Разваливается домик, в котором жили убийственные белки. Добиваются и без того конченные автомобили. Завораживающий спектакль…
Дождь заканчивается в один момент, будто кран перекрыли. Занавес.
– Малыш, пора уходить, – виновато сообщает Эйнштейн.
Скарабей приподнимается:
– Я попробую.
Рот он уже обтер, а то вампирская эстетика впечатляла: белое лицо, окровавленные губы…
– Не надо, я понесу, – твердо говорит Лопата. – Держись за меня.
Чтобы вылезти из окон, пришлось подвинуть ученические столы, иначе – высоко. Скарабея передаем из рук в руки, все остальные справляются сами. Не забываем багаж. Как ожидалось, непросто Лопате – протискивается, чуть не выдавливая рамы своей задницей, по принципу «жить захочешь – в мышиную нору пролезешь». Он хотел.
И вот мы на свободе – выползли, вырвались.
Бежать! Маршрут известен, а некоторыми – исхожен и истоптан. Погони пока не видно.
На Ройял-стрит, возле кинотеатра, Эйнштейн нас останавливает: не нравится ему место. Я его понимаю, именно здесь располагался центр антигравитационного столба, и это обстоятельство перевешивает все, даже то, что ни пробник, ни гайки аномалию не показывают. Сейчас столба нет, с виду все чисто, но как быть с осадком в душе, как побороть предрассудки? И зачем их бороть?
Обходим кинотеатр с тыла, через сотню ярдов возвращаемся обратно на Ройял-стрит, а еще через пару сотен ярдов слышим сзади слабые крики.
Вот и погоня. Три (не два!) мерзавца выжили и спешили за нами. Но кинотеатр обходить то ли ленятся, то ли просто в голову не приходит. Не такие предусмотрительные они, эти преследователи, как наш Эйнштейн, не настоящие, видать, сталкеры, хоть и служили когда-то Институту. Короче, пошли прямо по улице. Ну, правда, ведь никаких следов ловушки, чего дурью маяться!
Однако не так прост оказывается «гравиминус», он же антиграв, возьмем этот факт на заметку. Пусть и в малом варианте, в варианте «лайт», столб остался, где был. На пробники и гайки аномалия плевать хотела, зато биологические объекты – это то, что доктор прописал. И взмывают две человеческие фигурки вверх, кувыркаясь и извиваясь, а потом, набрав высоту, летят вниз. Падают чуть в стороне, так смачно шлепаются о каменную мостовую, что даже нам слышно.
Их не жалко, это новые и весьма полезные вешки для умных людей.
– «Подкидная доска», – говорю я. – Годное название для антиграва. Вносим в список?
– Лучше «долбаный батут», – предлагает Горгона свой вариант.
– Ладно, обсудим.
Остался всего один преследователь – стоит, смотрит на нас в бинокль. Вперед не идет, ему явно хватило. У Эйнштейна, впрочем, тоже есть бинокль, и он тоже любит смотреть.
– Глубокая Глотка, – сообщает таким тоном, как будто выиграл в лотерею. – Живучий, обсосок!
– Эй, клоун, куда теперь? – возвращает его Горгона на землю.
Глава 7
– Повторю для полной ясности, – сказал нам Эйнштейн. – Отправляясь в Зону, я как командир должен знать, кто и зачем со мной идет, не прощает Зона таких секретов. Ты спрашивал, какое первое золотое правило? – повернулся он ко мне. – Вот оно, впитывай. Но команду подбирал не я. Вот эта милая детка вытолкнула меня перед строем и приказала: командуй.
– Я заплачу от жалости, – откликнулась хмурая Горгона.
– Да-да, прочисти слезные протоки, пригодится… Ты пойми, Натали, дело не в доверии, хотя без этого тоже трудно. Я не могу тащить по Зоне человека, которого не понимаю. И уж тем более показывать ему свои захоронки. Так что если мы здесь и сейчас не раскроем карты, то утром расходимся. А если ты что-то со мной сделаешь, нащебечешь в ухо или, там, нежно за руку подержишь, Пэн меня застрелит. Мы с ним договорились, он поклялся.
Она вскочила:
– Ты правда поклялся?
– Долго не соглашался, но я его понимаю, – сказал я ей. – Честно говоря, глядя на наших «отмычек», да и на Крюка, я бы попросил для себя того же самого, если б не был защищен от природы.
Она шумно выдохнула.
– Врешь! Не сможешь ты.
– Может, смогу, может, нет, кто знает. Скорее смогу, чем нет. В любом случае я обязательно попробую. Я обещал.
Врать ей, подыгрывая Эйнштейну, было легко и даже как-то азартно. Смотрел я на девчонку, на эту психопатку, на медузу стервозную, и ощущал, как тьма наполняет грудь. Стояла перед глазами картинка: вонючий Лопата ее лапает, она к нему жмется… Я думал в тот момент, что это ненависть.
Это была ревность, конечно. Простая, как пиво.
– Не верю! Клянись снова, – потребовала она.
– Чтоб мне до конца жизни в школьной форме ходить.
Она содрогнулась. Нормальный человек в секунду бы просек, что над ним прикалываются, но только не тот, кто одет в желтые ботинки, черные колготки и шорты в коричневую клетку. Всю жизнь в школьной форме? Я представлял, насколько ей это омерзительно.
– Зачем? – Она упала обратно на стул, чуть не плача. – Дурак… Все было бы проще…
Поверила.
– Кстати, лучше не карты раскрывать, а душу, – заметил я. – Эффект прочней.
– Насчет карт еще поговорим, – усмехнулся Эйнштейн. – А пока начнем, что ли. Давайте с меня, я подам положительный пример…
Мы втроем сидели за столиком в ресторане на первом этаже. Остальные члены команды отдыхали в холле, по другую сторону стеклянной стены, – жрали брикеты, расслаблялись в мягких креслах после столь долгого и опасного дня. Эйнштейн увел нас троих для решительного, как он выразился, разговора. Очень бы хотелось, как запланировано, отправиться в путь завтра с рассветом, сказал он. Отправиться, не думая о том, кто идет у тебя за спиной. Но…
Зачем мы здесь, что нас соединило вместе? Без ответа на этот вопрос невозможно двигаться дальше.
У каждого свой интерес, давил Эйнштейн, и пришло время понять какой. Мы ведь не куда-нибудь собрались, не хабар в Большой Помойке собираем! «Душевая», кто бы что ни думал, это не цель, а средство для достижения других, более важных целей. И если с Пэном (со мной то есть) кристальная ясность, то мы с уважаемой Горгоной достигли такого градуса непонимания, что это становится опасным. Как мне вести группу, спросил ее Эйнштейн, если за спиной – ты со своим бандитом, а зачем, собственно, ты у меня за спиной, я понятия не имею.
Я был совершенно с ним согласен, правда, с единственным дополнением: все то же самое нужно было адресовать также и Эйнштейну. Но преамбула к разговору получилась хорошая. Усадив нас за столик, он раздал жратву – и понеслось…