Ненависть на секунду ослепляет. Они мне ответят, они ж умолять будут, чтоб я их прикончил… Переношусь в соседнюю камеру – напрямую через стенку. И опять контраст рвет душу. Словно в номер отеля попадаю: две комнаты, санузел, мягкая кровать, компьютер, телевизор, холодильник, велотренажер.
Узник кричит от ужаса, а я, не обращая на него внимания, лезу в холодильник, выгребаю бутылку минералки, пару банок пива – и обратно. Оставляю папе эту скромную добычу (слезы текут по его небритым щекам) и возвращаюсь через стену к соседу – в тот же номер отеля. Опять этот трус орет и под кровать лезет. Мне нужно «допрыгнуть» до третьего этажа, и самое простое – взгромоздить стул на стол, влезть на эту конструкцию и только потом активизировать папин «Рубик».
На третьем этаже – точно такой же отель и точно такой же трус под одеялом. Выхожу из камеры, закрыв за собою дверь. Делаю серию прыжков и попадаю в административный коридор. Нахожу кабинет заместителя начальника по режиму. Дверь у него стальная, да еще с изощренным комплексом запоров, потому-то, наверное, хозяин кабинета не заморачивался установкой сейфа в рабочем столе. Все ключи у него в верхнем ящике; ссыпаю их себе в сумку.
Выпустив отца, я веду его прочь отсюда. Он отбирает у меня оружие. Вниз по лестнице, в дежурку. Натали видит моего отца, и лицо ее словно волнами идет: в нем и облегчение, и отвращение, и надежда. Эмоции этой девушки так же нелепы, как ее одежда, вот и мотает ее, бедную, между Наткой и Горгоной – без середины. Обожаю таких.
– Будем знакомиться? – предлагает ей папа.
– А смысл? – молвит она и отворачивается.
Движуха пошла ровно в тот момент, когда мы бегом одолевали тюремный двор. Нервы у охотников, сидевших в засаде, сдали. На штурм они рванули сразу по трем направлениям, в том числе через хозяйственные ворота, соединявшие улицу с полицейской частью внутреннего двора. В воротах была калитка, в нее одна из групп захвата и сунулась.
– Давай! – крикнула Горгона Голубятнику.
Мальчик присел, растопырив колени и локти, и раскрыл рот на полную, даже словно выдвинул его из лица. Никогда не видел такого, чтоб рот сделался размером почти с лицо да еще похож на раструб… Огромная струна неслышно дрогнула в воздухе, заставив затрепетать каждую клеточку каждого из живых существ, волей судьбы оказавшихся в полицейском дворе.
Инфразвук в теории невозможно узко направить, он распространяется во все стороны, и ничего с этим не поделаешь. Голубятнику как-то удалось сфокусировать волну. Мы, конечно, тоже получили свою порцию иррационального ужаса, хоть и прибежали к нему со спины, но основной удар пришелся на нападавших. Интенсивность возникшей паники радовала глаз, непрошеных гостей вымело обратно на улицу. Кто-то, я уверен, штаны испачкал.
Это не были люди Носорога, никак нет. За нами явился долгожданный отряд наемников, сколоченный контрразведкой. Не хотела контрразведка пачкаться лично, посылать свой спецназ (иначе нам бы гарантированный капут), даже ЧВК не стали привлекать к делу, ограничившись всяким сбродом. А вроде не дураки. В Зоне люди Глиттера просрали все, что могли. На что они надеялись здесь?
Где боевики скрывались, я сообразил сразу, как начался штурм. Жаль, так поздно. В домах они ждали, в офисах и квартирах. Не обязательно выходящих окнами на тюрьму и полицию, потому мы с Лопатой не срисовали никого.
Изрядно поддатую массовку в полицейском дворе, спасибо Голубятнику, тоже накрыло ужасом. Инспектора и детективы, рядовые и сержанты ринулись сразу во все стороны, падая и поднимаясь, бросая выпивку и друзей.
– Подуй-ка еще вон туда, малыш, – показал отец на вентиляционное отверстие в стене возле кухни.
Он подхватил Голубятника на руки и поднял к вытяжке, а я коротнул вентилятор. Лопасти остановились. Голубятник потянулся ртом к отверстию и выдал новую порцию супербасов. Акустическая волна полетела по жестяным трубам. И тогда началась настоящая паника, абсолютный пьяный хаос. Люди побежали, выдавливаясь изо всех щелей.
– Я устал, – прохныкал Голубятник.
– Фаренгейт, подбавь туману, рассеялся! – воззвала Горгона в мобильник. И сразу – Лопате: – Эрик, рви сюда!
Выходить договаривались через столовую, соединенную с кухней, куда мы со двора и нырнули. Затем была пробежка по опустевшим помещениям, где вместо финишной ленты – хозяйственный выход…
На улице нас обстреляли сразу из нескольких окон. Папа нес Голубятника на руках, в мальчика первым делом и попали. «Ой!» – сказал он, дернувшись. Ранили. Тяжело или нет – потом разберемся. А пока – подкатил Лопата на электровэне, заслонив нас от огня. Детей внутри не было видно, лежали на полу салона. Лопата прокричал:
– План бэ! Бегите рядом под прикрытием машины!
План «Б» – это уходить по реке. Если сможем добежать, если река не перекрыта…
И вдруг загрохотал пулемет. Словно подпевая голосистому солисту, добавилось несколько автоматов. Куда стреляют, в кого? Оказалось, в наших врагов! Подлетел давешний универсал, ощетинившись стволами, как огромный еж. Человек с пулеметом высунулся сквозь люк в крыше и поливал крупной сталью предательские окна. Люди Носорога защищали дочь шефа. Этим нужно было пользоваться, не теряя ни секунды.
– К реке, – опережая меня, скомандовал папа.
Туман резко сгустился. Из молочной пелены появился запыхавшийся Фаренгейт.
– В Стрекозу попали, – буднично сообщил ему Лопата и тронулся с места. – Когда подъезжали. Пуля в голову, без шансов.
– Что? – спросил Фаренгейт. – ЧТО?!!
Перестрелка, хоть и сместила фокус, все равно оставалась в опасной близости. Пригибаясь и прячась за медленно движущейся машиной, мы потрусили в сторону набережной. Фаренгейт, оглушенный известием, тоже бежал, бездумно повинуясь общему тренду. Лопату могли пристрелить в любую секунду, однако ему словно плевать было. Не трус, оказывается, таких можно уважать. И в Зоне трусом не был. Еще немного, и я одобрю выбор Натали… Какие же мы с ней идиоты, думал я. Ввели в транс бойцов из «мустанга», да так и оставили. А ведь они бы нас теперь отбивали и защищали. Вместо этого сопли пускают…
Потом мы скатились вниз по берегу. Лопата нес на руках Светлячка (живого, слава Богу), мой папа – раненого Голубятника. Труп Стрекозы оставили в вэне. Оккупировали самую вместительную лодку. Я сел за мотор и завел его.
– Без ключа… – прокомментировал папа.
То ли восхитился, то ли огорчился, не понять.
Глава 4
За несколько кварталов до бабушкиного дома, уже в нашем округе, мы проехали мимо бегущего подростка, за которым гнались трое мужчин, вооруженных совсем старыми М-16. Почему-то не стреляли. Папа замедлил ход, наблюдая в зеркало заднего вида. Паренька догнали и – насадили на штыки, примкнутые к винтовкам. Папа сжал руль так, что побелели пальцы, стиснул зубы, еле сдерживаясь, но не остановился. Хотя оружие у нас было: два пистолета и карабин Калашникова.
Я бы тоже не остановился.
Ехали мы вдвоем. Наши пути с компанией аномалов разошлись вскоре, как выгрузились из лодки. Они пошли к гаражу пешком, там было близко, а папа решил на другой берег – проведать бабушку. Я, разумеется, с ним. Угнали брошенную тачку и поехали – через многоэтажную застройку, через «железку», к нашим бесконечным рядам дешевых коттеджей.
Бегство от полицейского управления закончилось благополучно, путь по реке эти профи не учли в своих раскладах. Мы с отцом, не сговариваясь, больше молчали. Фаренгейт был подавлен, над ним всю дорогу конденсировалось некое подобие облачка, сочившегося моросью, он тащил на себе эту сырость, как болячку, которую никак не сковырнуть.
Голубятник оказался ранен в плечо, пуля попала в плечевое сплетение и застряла там. Была б навылет – попала бы в папу, а так, получается, мальчик его заслонил собой. Подключичная артерия, к счастью, не была задета. Вынимать пулю не стали, хоть папа и смог бы это сделать, будь у него инструменты. Да и вообще такие самодельные операции чреваты тем, что пациент тупо умрет от потери крови. Натали сказала, что знает в Зоне место, где Голубятника прооперируют, туда они, собственно, прихватив малышню из гаража, и отправятся. А пока Светлячок, приложив руку к пострадавшему плечу, заявил, что рана продезинфицирована. Он у нас все-таки аномал-«химик». Фаренгейт тоже поучаствовал, сначала впустив во входное отверстие свою слюну (сказал, сильно ускоряет регенерацию), потом заморозив плечо до нечувствительности, чтоб не болело. Голубятник тоскливо спрашивал: «Почему меня ранили, а больше никого?»
Честно говоря, я не очень за него беспокоился. На нас, аномалах, все заживает гораздо быстрее, чем на людях, на себе проверял многократно. Обычными болезнями, кстати, мы практически не болеем.
Перед расставанием Натали отвела меня в сторону:
– Обязательно вернись в гараж.
– Я не знаю, какие у отца планы.
– Забей на планы. Вернись и найди Паттерсона-старшего. И отца с собой прихвати. Если, конечно, вы с ним хотите попасть в старую телестудию.
Старая телестудия в Зоне – это сильный стимул. Именно там, по словам «злого доктора», держали в плену мою маму.
Хотел перед прощанием чмокнуть Натали в лоб, но Лопата нехорошо на нас косился, и я решил не дразнить крупных хищников…
Только убравшись из этой пестрой компании, мы с отцом смогли нормально пообщаться. Я конспективно рассказал обо всех своих приключениях. Он выслушал, мрачнея после каждой произнесенной мною фразы, и в конце подытожил:
– Знаешь, Питер, если я и могу чем-то в жизни гордиться, это тобой. А больше, боюсь, нечем.
– Брось, если б ты был рядом, половины дерьма бы не случилось. А еще, мне кажется, важнее не то, что было, а что будет. Какая у нас теперь стратегия?
– Иногда ты говоришь так по-взрослому, что мурашки по коже, – сказал он, повторив давнюю мысль Эйнштейна. – Да какая может быть стратегия? Забираем бабушку, потом – маму, и домой, на родину.
– Куда?