Вода, судя по всему, подействовала на соседку самым благотворным образом.
Неудивительно, что у мужчины началось возбуждение от внезапного подарка – вида красивого, стройного и влажного женского тела. И это было замечательным признаком. Если он хочет женщину, значит, смерть отступила.
…Руте вдруг захотелось повернуть голову, что она и сделала.
Встретившись глазами с оценивающим взглядом мужчины, она попыталась усмехнуться, тотчас ощутив, как болят повреждённые губы и щёки, и вопросительно подняла брови… Товарищ по несчастью вдруг покраснел, сложил руки на паху и отвернулся.
Несмотря на боль, девушка ещё шире растянула губы в улыбке. Надо же, он способен смутиться! Странный, какой-то непривычный.
– Тебе что-нибудь удалось вспомнить? – спросила она на «чистом» российском после паузы, когда закончила «водные процедуры». Воды, к сожалению, слишком мало, чтобы погрузиться в исцеляющее блаженство всем телом.
– Часстично, – лаконично ответил незнакомец; помолчал и всё же счёл нужным продолжить: – Наверное, помогли удары по голове.
Ого, а он даже пошутил, сделав попытку разрядить обстановку!
Помимо воли Рута опять улыбнулась. Она вдруг осознала, что ей понравился пожирающий взгляд мужчины. Обычно это бывало не так, её не радовали похотливо загоравшиеся при виде неё глазки самцов, но в данном случае… как-то всё было по-другому. Уже хотя бы потому, что этот мужчина, оказавшись невольным свидетелем того, как её насилуют, не отвернулся и не забился в угол клетки. Защищал как смог.
– Ты вообще как? – поинтересовалась Рута.
– Вроде живой. А ты?
– Нормально, – коротко буркнула она. О своём внутреннем состоянии она точно не желала сейчас распространяться.
– Проссти… – повернувшись к ней, извинился он.
– Да ладно, чего уж там, – даже удивилась она. В Троте не часто ей доводилось слышать такое слово. Более чем не. Он понял, что задел за живое?! Чуткий какой, надо же…
– Эти гады меня приковали, – помолчав, сообщил он и дёрнул цепь, тянувшуюся от его правой стопы.
– Вижу, – ответила Рута. – Ещё бы! Боятся.
Она хотела пошутить, приободрить мужчину, но поняла, что констатировала факт. Этот пленник действительно не вписался в представления дикарей о поведении захваченных жертв. До такой степени, что они его не убили в наказание. Наверняка решают, что делать с ним.
И парадоксальным образом это понимание привело к тому, что она ощутила ещё больший прилив сил. Даже их незавидное положение уже не так «грузило».
Для неё, Руты, такой поворот событий явно на руку. Отвлечёт внимание вонючих уродов, затянет время. С каждой минутой увеличивается шанс, что найдут свои. О-го-го какой будет дикарям сюрприз… Хорошо, что местным чмошникам неведомо, кто она на самом деле.
Пока мужчина безуспешно пытался высвободить лодыжку из хватки оковы, Рута наконец-то рассмотрела его. В спокойной обстановке происходящее воспринимается куда более адекватно.
Ростом пленник не дылда, но заметно выше неё. По меньшей мере на полголовы. Хорошо развитая мускулатура, жилистые руки, из-под кожи которых выпирают сплетения вен; кривоватые, видимо, неоднократно ломанные и вывихнутые пальцы и здоровенные кулаки. Настоящие кулачищи.
Сразу видно, у него много шрамов. Старых и свежих. На правой брови, под нижней губой, на подбородке, на кулаках, на правом предплечье… А поперёк верхней части правого предплечья, почти у локтевого сгиба, во всю внешнюю сторону, две аккуратные, параллельные полосы. Эти следы ранений отличались от других тем, что выглядели уж очень ровными.
– Эти шрамы, – Рута указала на них, – ты сам их сделал?
– Не помню, – ответил он, перестал дёргать цепь и уставился на белёсые полосы на руке. Будто впервые увидел эти участки кожи. Затем поднял голову и уставился на неё. Уже не тем взглядом самца, не как на женщину.
Рута пока не имела возможности рассмотреть его истинное лицо. В отличие от неё мытьём пленника дикие ублюдки не озаботились, поэтому запёкшаяся кровь плюс следы синяков и ссадин всё ещё служили превосходной маской. Но, как и положено маске, она скрывала только лицо.
Глаза – нет. Карие, чуть прищуренные, острые, словно мужчина находится в постоянном режиме напряжённого ожидания. В них женщина увидела одновременно волю к жизни и неимоверную усталость, юношеский задор и груз прожитых лет. Неожиданный взгляд. Вроде и ребяческий, а вроде и совсем наоборот. То ли человек в соседней клетке ещё не определился, кем хочет быть, ребёнком или взрослым, то ли в нём органично сочетаются наглость, голод и безрассудство юности с опытом испытанного, пережитого и уже взрослым отношением к жизни.
…Голова гудела, нос при каждом вдохе неприятно покалывало, несколько зубов держались исключительно на честном слове, а всё тело ломило так, будто он провертелся через мясорубку. Спасибо подруге по плену, разговорами та отвлекла его от пребывания наедине с ощущениями.
Оставив безуспешные попытки высвободить ногу из оковы, он мысленно выругался. Не отгрызать же конечность… В этот момент человеку вдруг вспомнился эпизод из прошлой жизни, по крайней мере он почему-то не сомневался, что именно оттуда. Воспоминание о том, как некто, будучи таким же узником, с кандалами на лодыжке, подобрал с пола ножовку и отпилил себе стопу. А потом, когда он уполз из помещения, лежавший на полу труп неожиданно встал и пафосно возвестил, что игра, дескать, только начинается…
Бр-р-р, и вспомнится же такое!
Тряхнув головой в надежде прогнать бредовое воспоминание, мужчина в который раз обшарил взглядом свою клетку. Заметив на полу брикет, он дотянулся до него и схватил.
В древесный лист была завёрнута белая, пористая, пахнущая кислятиной узкая плитка.
– Это называется хлеб, – объяснила подруга по плену, заметив, как он недоверчиво рассматривает содержимое.
– Хлеб? – Он вопросительно посмотрел на неё.
Человек только сейчас, когда прозвучало это слово, вспомнил, что такое хлеб. Но плитка из листа почему-то не ассоциировалась с хлебом. Скорее, с каким-нибудь сухим… концентратом. Теперь он вспомнил и это слово.
– Я люблю бородинский, – неожиданно для самого себя сказал он.
– Любишь что? – переспросила пленница из соседней клетки.
– Бородинский хлеб, – повторил он.
– Не знаю такого, – призналась она.
– Я и сам не уверен, что понимаю, о каком хлебе идёт речь, но вспомнил, что люблю его…
– В Троте такого нет и не было, – убеждённо сказала девушка.
Он хотел было спросить, где-где такого хлеба нет, но желудок злобно заурчал, мол, давай, не тормози! Мужчина, подчиняясь требованию организма, поднёс плитку ко рту и открыл рот, намереваясь откусить… Но резко опустил руку.
Желудок забурчал громче, возмущённо, будто собственными отдельными глазами увидел, что хозяин вместо вожделенного укуса разламывает пищу пополам.
– Держи, – сказал мужчина девушке и просунул еду сквозь решётку.
Она приняла «хлеб». Посмотрела на него изучающе и тихо сказала:
– Спасибо…
Эта субстанция местного производства показалась невероятно вкусной. Впрочем, с голодухи можно было с аппетитом слопать и не такое.
– А ничего так, – удовлетворённо произнёс он, поглаживая живот.
– Натуральный продукт, – прокомментировала соседка, подобрав губами с ладони последний кусочек. – Не дрянь из мегаполисов, искусственно выращенная…
– Там тоже натуральная пища есть! – вырвалось у него. И последовавший вопрос подруги по плену будто вторил его собственному ходу мыслей: «Во всяком случае, в тех мегаполисах, где я бывал…»
– Ты был во многих больших городах?
– Э-э-э… – Человек замялся, пытаясь выкопать из тёмных глубин памяти ответ; нащупал названия и озвучил их: – Нью-Йорк, Москва, Хьюстон… Лос-Анджелес, Рим, Сеул, Иокогама… Мельбурн, Мехико-Сити, Сан-Паулу, Новосибирск… ещё какие-то… в Шанхае был, кажется. Но в большинстве недолго, проездом.
– Ничего себе!
Для девушки, судя по её удивленной реакции, такой длинный список был сюрпризом.
– Нью-Йорк, Москва, Рим, Мехико, Шанхай, – повторил он. Скорей сам себе, чтобы убедиться – не нафантазировал.
Подруга по плену громко присвистнула и вдруг приблизила лицо к решётке своей клетки, как будто захотела ещё лучше рассмотреть мужчину сквозь ячейки.
– Лос-Анджелес, Сеул, Новосибирск, – громко и чётко повторила и она. – Говоришь, ты был в этих мегаполисах?
– Насколько помнится, был, – ответил он, не понимая, что именно удивило брюнетку.
– А зачем ты туда ездил?
– Не знаю. Не помню…
– А чем ты на жизнь зарабатываешь, помнишь? – требовательно вопросила девушка.
– Нет. Я вспомнил, что знаю языки. Я помню такие названия, как Африка, Ливия, Ирак, Камбоджа, Соединённые Штаты… Может, я путешественник?
– Скорее, археолог или гробокопатель, – поправила его соседка. – Некоторые из перечисленных тобой городов уже не существуют.
– А что… с ними стало? – запнувшись, спросил он.
– После Кругового Вторжения многое стало иным.
– Вторжения?.. – неуверенно переспросил мужчина, подумав, что ослышался.
– Да. Разве ты и этого не помнишь?
Он был вынужден пожать плечами.
– Нет. Ни о каком таком Круговом Вторжении я понятия не имею.
Рута даже не знала, посочувствовать ему или позавидовать. Это надо же было мужику настолько в разуме повредиться, чтобы не помнить связанного с Посещением события, повлиявшего на мир не менее сильно, чем само Посещение, случившееся без малого век назад…
– Ладно, об этом потом, – решительно произнесла она. – Ты слишком много не помнишь, а сейчас нет времени читать курс истории последней пары десятилетий.
– Да, – согласился мужчина. – Кажется, я гораздо больше не знаю, чем знаю. – Он потрогал кольцо, надетое на шею, и спросил: – Например, зачем оно?..
Рута объяснила:
– Эта пакость называется блок-ошейник. Ослабляет внутреннюю суть.