– Жив. Скорее всего. Но где – не скажу. Что-то обрывает след.
Нина слегка разочарованно тряхнула головой.
– Ладно. Его и так ищут. Что по остальным?
– Их убила женщина. Измененная. Такая же, как он. – Снова жест в сторону мужчины с ножевым. – Близкая связь. В ней его кровь.
– Дочь? Сестра?
– Не в этом смысле.
«Лояльный» усмехнулся. Лучше бы он этого не делал – вкупе с залитыми чернотой глазами и шрамом, надламывающим линию губ, его ухмылка выглядела просто жутко.
– А в каком? – Раздраженный тон Нины призван был замаскировать страх, но справлялся с этим из рук вон плохо.
– Он обратил ее. Там, в квартире. С помощью инъекции.
– Гребаный Экибастуз! – Нине пришлось постараться, чтобы ограничиться только этими словами. Хотелось выдать длинную матерную тираду. – Что она там делала?
– Эти трое мертвецов, – взмах рукой в сторону жертв из квартиры, – были ее родственниками.
– Зачем она убила полицейских?
– Ее тоже звали. Ей очень надо было идти, а они не пускали. И поплатились.
– Да что же это за зов-то такой?!
– Не знаю. Я не слышу. Либо он уже прекратился, либо слышать его могут только «дикие». А вакцина в моей крови блокирует сигнал.
– Где ее искать?
– След тоже обрывается. Но искать их надо вместе.
– Кого? Ее и этого сталкера?
– Да.
– С чего ты взял?
Поймав темный взгляд Дмитрия, Нина сразу раскаялась в вопросе. Ну конечно, глупо. «Лояльный» ей не Шерлок Холмс – расшифровывать свои дедуктивные выкладки не станет. Да и нет тут никакой дедукции – голое чутье.
– Ладно, допустим. Он был здесь, когда она убивала?
– Да.
– Почему не убила и его? Свидетель же.
– Ее не интересовали свидетели. Только зов. К тому же сталкер не пытался ее остановить. И еще…
Дмитрий сделал паузу, подбирая слова.
– Связь, – наконец проронил он. – У них тоже связь.
Нина закатила глаза. Еще не легче!
– Она что, обратила его? Он теперь тоже Измененный?
– Нет. Другая. Как у мужчины с женщиной.
– Секс? – Облегчение накатило волной.
– Да.
– До того, как она изменилась?
– Да.
– Разве теперь это имеет для нее значение?
– Возможно, процесс еще не завершен. И какие-то сантименты могли остаться. Или… – «Лояльный» задумался.
– Или что? – нервно переспросила Нина.
Снова жуткая усмешка.
– Новая жизнь.
Опаньки, вот это поворот!
– Ты хочешь сказать, что она…
– Беременна. От этого сталкера.
Глава 18. Художник
Лесногорск
Темнота клацает когтями, шуршит множеством тел о бетон. Прыгуны. Много прыгунов. Даю короткую очередь туда, в этот голодный шевелящийся мрак. Наверняка попадаю – по такой массе тел сложно промазать даже вслепую. Но толку-то? Их там орды. Перепрыгнут они через трупы или сожрут их, большинство все равно продолжит погоню. У них нет страха смерти, так как отключен инстинкт самосохранения. Из всех инстинктов остался только голод. А еда – вот она, сама пришла. И пусть у еды автомат и даже парочка гранат имеется, все равно она еда. И какая разница, сколько прыгунов погибнет, пытаясь потенциальную еду сделать реальной? Даже лучше будет – меньше претендентов на мясо.
Бегу уже на морально-волевых. Сводит мышцы, колет в боку, спертый, вонючий воздух канализационного коллектора комом встает в горле, но жажда жизни пока пересиливает нарастающее отчаяние…
Тусклый свет впереди. Неужели люк? Добежал?! Но шорох и клацанье все ближе. Кто раньше? Стальные ступеньки вверх. Хватаюсь, подтягиваюсь. Ноги не помогают, они практически как деревяшки, переставляю их с невероятным трудом. Вверх, вверх! Спасение совсем рядом, но что-то резко дергает за ногу и…
– Черт!!
Меня будит чужой крик. Я чувствую, что падаю. Руки скользят, ноги теряют опору, гремит крыша гаража. Но в последний момент чьи-то пальцы охватывают мои запястья и держат. Родион? А кто же еще – мы тут вдвоем. Темно. Из-за веток клена выглядывают звезды. Все ясно – осада была слишком долгой. Я не выдержал и заснул.
Забраться! Скорее! Ноги свешиваются, а это опасно… Чувствую под собой движение… Рывок и резкая боль. Чьи-то зубы вонзились в ногу и тянут вниз. Долбаные псы! Это не кавказ, конечно, – тот бы сдернул сразу. Но весит зверь тоже прилично, и Родиону меня при таком раскладе обратно не затащить.
– Пистолет… во внутреннем кармане, – цежу сквозь сжатые от боли зубы. – Отпусти… одну руку… удержусь.
Кивает. Я перехватываюсь и теперь держусь двумя руками за его левую, даже чуть подтягиваюсь, позволяя ему правой достать до моего кармана. Слава Богу, «Грач» он нащупывает быстро, но даже за эти короткие мгновения у него на лбу вздуваются жилы – держит он меня явно из последних сил. Зато пистолет уже рядом с моей головой. Щелчок предохранителя… Выстрел почти оглушает меня. Второй, третий… Хватит! Не трать патроны, блин!
Тяжести на ноге больше нет, и я тут же судорожно вцепляюсь в запястье вооруженной руки Родиона.
– Тащи!
Рывок! Еще рывок! Я каким-то невероятным образом оказываюсь на крыше и распластываюсь на ней. В ушах все еще звенит, в ноге пульсирует боль, и кровь толчками бежит из раны. Твою ж!
Ругаясь сквозь зубы, стягиваю штаны и рубашку. От последней отрываю низ и туго перевязываю рану. Главное сейчас – остановить кровь. Эх, где моя волшебная котомка! Там у меня все, что надо для подобных случаев.
– Сейчас бы тебе в больницу, – словно отвечает моим мыслям Родион. – Противостолбнячное вколоть. И от бешенства бы не помешало. Мало ли…
– Кто бы возражал! – кривлюсь я и киваю на мелькающие в темноте собачьи тени. – Им это скажи! Авось устыдятся и откроют для нас гуманитарный коридор.
Слышу в ответ его яростный мат.
– До чего же упрямые твари! – восклицает он, отведя душу.
– Не они упрямые, а «животновод»…
– Кто?
– Измененный, который ими управляет. Пока он здесь, собаки нас не выпустят.
– Может, он тоже устанет? – с надеждой спрашивает Родион. – Как ты. Спать-то всем надо.
– Не устанет, – рублю я его оптимизм на корню. – Измененные спокойно могут по нескольку суток не спать. Скорее, мы тут от жажды помрем.
Он снова тоскливо ругается. Я протягиваю руку.
– Пистолет дай.
Вернув свое оружие, проверяю обойму. Три патрона. И в другом восемнадцать. Негусто. А в своре всех потерь – пять псов, которых, кстати, сейчас оставшиеся полтора десятка и дожирают. Не прорваться – пока у меня в среднем уходит три выстрела на собаку. Паршиво! Мой мобильник остался в полиции, да и не фурычат они тут. Похоже, финиш. Пора катафалк заказывать. Это минус. Но есть и плюс – можно поторговаться за скидку, если сразу на двоих. Только как закажешь без мобильника-то?
На часах 4:30 утра. Из позитива во всей этой мерзкой ситуации только один момент: нога болит так, что теперь я уже точно не засну.
Товарищ по несчастью постоянно клюет носом, так что мне приходится следить больше за ним, чем за собаками, и периодически толкать в бок – повтор ситуации «кто кого перетянет» с псами мне совсем не улыбается. Восток помаленьку начинает светлеть, но оптимизма это не внушает: гаражи на окраине, на отшибе. Кто сюда с утра пораньше попрется? А если и попрется, то мигом передумает, увидев тут эту свору с окровавленными мордами. Одно интересно – на черта Измененному сдались именно мы? Почему столько хлопот, чтобы нас затравить? Ведь не для того же, чтобы собак накормить? Неужели этот провинциальный городишко испытывает дефицит бомжей и алкашей? Хотя как знать, давно ли тут такие представления ночами устраиваются? Может, и впрямь весь бездомный контингент уже подъели.
На полном серьезе уже начинаю обмозговывать варианты прорыва. С восемнадцатью патронами шансы на успех – процентов десять, не больше. Если сильно повезет, смогу положить половину своры, но, чтобы нас порвать, оставшихся хватит за глаза. А иначе только сидеть до упора, надеясь на чудо. Там, в Печорской и Муромо-Владимирской Зонах сталкер Художник считался везунчиком. И не без оснований – все кошмары, что мне теперь снятся, как говорят в рекламных роликах к фильмам, «основаны на реальных событиях». Десять раз уже мог кони двинуть, ан нет – хожу пока, общественный кислород расходую. Остается надеяться, что не все везение еще растратил.
Но, может, я потому везунчиком и был, что никогда не сидел на попе ровно, ожидая удачи. Сам ее искал, ловил, брал за жабры, чтобы не ушла. А раз так, то и сейчас нет смысла что-то менять. Беру в руки «Грач», тот, в котором три патрона, и всматриваюсь в ночную темноту, которая для меня уже не совсем непроглядная – а как же еще, если я в нее уж несколько часов таращусь? И сейчас не просто так смотрю, лишь бы что увидеть – у меня определенная цель. Здоровенная, лохматая, с тяжелой башкой и весом на полцентнера с гаком. Кавказ. Он у них вожак. В той степени, насколько это возможно в стае, созданной «животноводом». Догадываюсь, что смерть этого пса ничего не решит, но попытаться-то можно?
Он осторожен. На первый план не лезет. Те, что лезли, сейчас в желудках у собратьев, предварительно продырявленные моими пулями. Но темнота же. Для стрелка без спецэкипировки условия заведомо невыгодные. Собаки этого, конечно, не понимают, но Измененный – вполне. И это тот самый случай, когда человеческий разум из преимущества превращается в недостаток. «Животновод» уже не так тщательно бережет вожака стаи. И я все-таки высмотрел здоровенный силуэт кавказа. Целюсь. Тщательно. У меня один выстрел всего, потом Измененный «проснется» и вновь начнет осторожничать. Далековато, конечно, – почти тридцать метров, но двигается псина грузно, не быстро, и ветра нет. Должен попасть…
Аккуратно выцеливаю тяжелую башку. Выстрел! Кавказ дергается и ныряет головой в землю. Готов. Какое-то время ничего не происходит. Я, конечно, особо не надеялся, но все же… И вдруг поднимается суета. Даже не суета – паника! До сих пор зловеще молчаливые псы начинают истерично лаять. И друг на друга, и просто в пространство.