Глава 23. Нулевой
Люди… Попробовать сделать это. В первый раз. Его миссия. Должно получиться. Нулевой чувствовал, как меняется его организм. Быстро. Очень быстро. Не как у обычных Измененных. Откуда это знание пришло, Нулевому не было известно. Да он и не стремился узнать. Он чувствовал себя лучше. Гораздо лучше. Живот больше не болел, и голод унялся. А одежда… Она была более подходящей, да. Не те странные окровавленные лохмотья. В этой он меньше привлекал внимание. Но все же привлекал. Редкие утренние прохожие косились. Байкер без мотоцикла. В этом было что-то неправильное. Нулевой просто знал это, хотя и не понимал. Снова поменять одежду? У байкера в кармане был кошелек. Но денег немного, только карточки. Нулевой откуда-то знал, что карточками воспользоваться не удастся – чего-то для этого не хватает. А деньги… Их слишком мало, чтобы купить одежду. Однако нулевой уже понял, что способен справиться и так. Без денег. Смотреть по сторонам, искать магазин…
Навстречу шла девушка. Увидела Нулевого и улыбнулась. Нулевой машинально улыбнулся в ответ, словно сработала автоматическая реакция. Раньше подобное было для него привычным, когда он был еще не Нулевым. А кем? Попытка вспомнить обернулась новым приступом головной боли. Нулевой скривился и отвернулся, чтобы скрыть от прохожих свою гримасу. Он был другим, точно! До того как… как… его привезли в этот город. Кто-то, кого он хорошо знал. Кому доверял… Друзья… Еще одно непонятное слово… Что же оно значит? Голова болела все сильнее, и обычно Нулевому этого хватало, чтобы перестать думать на неудобную тему. Но сейчас он уперся. Это было важно. Очень важно! Друзья… это слово шло в паре с доверием. И противоположность – обман, предательство, кража. У него украли… жизнь. Как сам Нулевой недавно украл жизнь и одежду у того байкера.
Внезапная вспышка ярости перекосила его лицо новой гримасой. Ненависть. Месть. Нулевой не знал этих слов, но сейчас они настойчиво крутились в его голове, и он постепенно начинал понимать их значение. Они заплатят. Все заплатят! Те, кто украл его жизнь. Те, кто привез его сюда и предал. Тот, кто причинил боль. Перед глазами Нулевого возник человек с ружьем и вспышка выстрела. Боль. Она была в воспоминаниях, но организм воспринял ее как реальную. Нулевого буквально пополам переломило, и он зашипел…
– Эй, с вами все нормально?
Какой-то человек подошел к Нулевому и осторожно коснулся его плеча. Угрозы в этом прикосновении не было, Нулевой это чувствовал, но им управляли боль и ненависть. И еще инстинкт. Миссия! Это слово было ему непонятно, однако оно вдруг вымело из головы все мысли, кроме одной: «Сейчас! С этим попробовать!»
Нулевой распрямился и вывернул ладонь правой руки так, чтобы она была обращена к незнакомцу. И вдруг что-то выскользнуло из ладони. Нечто противоестественное для человеческого тела. Некий придаток в виде щупальца с острым концом. Он вонзился в бедро незнакомца, проколов штаны. Тот тихо вскрикнул и отпрянул. Хотел обратиться в бегство, однако Нулевой быстро развернулся и схватил его за запястье. А затем поймал его взгляд.
– Забудешь! – прошипел он в лицо незнакомцу. – Меня забудешь! Но пойдешь к другим. К другим людям. Больше людей. Передашь им…
– Что? – Незнакомец выглядел совершенно одурманенным.
– Это! – Нулевой понятия не имел, откуда берутся в его голове эти слова. Если не брать слово «миссия» как объяснение. – Дар. Великий дар. Всем им. Это запомнишь, а меня забудешь! Иди! Торопись!
Едва Нулевой выпустил запястье незнакомца, как тот обратился в бегство. Нулевой, однако, не смотрел ему вслед. На его лице заиграла улыбка. Процесс пошел. Он запустил его, приступил к своей миссии. Инстинкт, этот чертов внутренний голос, из-за которого голова раскалывается почище, чем от неудобных мыслей, на время оставит его в покое, а значит, можно заняться тем, чем хочется. Очень хочется. Найти их! Всех. Человека с ружьем. И тех, кто привез сюда Нулевого. Кто его предал. Нулевой не сомневался, что отыщет их. Вот только разживется менее приметной одеждой и непременно отыщет. И тогда… Нулевой зашагал по улице, ускоряя шаг. Его улыбка делалась все шире.
Глава 24. Виктор
– Ты рехнулся!
– Ты мне уже это говорил, – спокойно ответил Луи. – Не повторяйся.
– На черта тебе это понадобилось?! Я ведь специально хотел так договориться, чтобы вас с Кейт не втягивать! Хватит того, что я затащил вас в этот капкан…
– И сейчас ешь себя поедом, пытаешься искупить. Кровью. Не стоит. Во-первых, откуда ты мог знать, что все так повернется? А во-вторых, мы все-таки – не бессловесное стадо, чтобы нас можно было просто так куда-то завести. Это даже обидно, в конце концов! У нас своя голова на плечах, и за свои действия мы отвечаем, не маленькие. А раз влипли вместе, то и выпутываться вместе будем. Понимаю и поддерживаю твое желание держать Кейт подальше от передовой, но я-то! Уверен, тебе и твоему отцу дополнительная помощь не помешает.
– Не помешает, конечно, но… блин, Луи! Я, конечно, понимаю, что сейчас это прикольно выглядит и звучит – уметь голосом внушать людям, что им делать, но ведь за это умение ты платишь тем, что становишься практически наркоманом! Раз в месяц или в два месяца тебе нужна будет инъекция вакцины, иначе смерть! И не забывай о том, что ты теперь зависишь от тех, в чьих руках эта вакцина.
– Все так, но чтобы ощутить на своей шкуре все эти последствия, надо сначала отсюда выбраться. Если мы не заткнем этот чертов Обломок, всякие там периодические вакцинации и зависимости не будут нас волновать вообще. Мертвые не волнуются.
Я помолчал, собираясь с мыслями.
– И тебя, значит, не смущает мысль, что тебе предстоит гнать людей на убой в этой мясорубке у стен замка?
– Лес рубят – щепки летят, – пожал плечами Луи. – Не справимся – они все покойники или еще похуже, а справимся – появится шанс.
Я хмыкнул.
– Слышу отцовские слова.
– Твой предок – умный человек, Вик. Он знает, что говорит. И потом, ты-то в это дело вписался, а я чем хуже? Только тем, что не сын Петра Подгурского? Или тем, что мне не надо выглядеть спасителем в глазах Кейт?
Это было туше́, как говорили раньше. Луи, язва, попал снайперски, и крыть мне было нечем. Хотя в первый момент у меня и возникло инстинктивное желание возмущенно заспорить, может, даже наорать на друга, только… какой смысл врать себе? Может, в глубине души меня и впрямь привлекала идея стать этаким Александром Матросовым двадцать первого века, броситься на амбразуру, может, даже красиво погибнуть ради спасения дорогого мне человека. Этакий юношеский романтизм в клинической стадии. Вот, дескать, не хочешь меня любить, так смотри – потом заплачешь, да поздно будет! Как школьник, ей-богу! А при этом убедить себя, конечно, что только ради друзей стараешься, чтобы их вытащить и без последствий… Да, ради друзей. Но если отбросить в сторону некоторое лукавство, то и ради себя тоже. Чтобы не мучиться потом, видя постоянно в ночных кошмарах лица Хетер, Вильяма, Гэвейна, которые уж точно мертвы… А может, и еще кого-то, кто еще умрет или станет безжалостной биологической машиной убийства… И еще Доминика, который скорее всего не успел вырваться за пределы города, пока он не «закрылся». А где он теперь, тоже неизвестно. Вон сколько всего на совести висит! И как с ней теперь договариваться?
А подвиг совершить – это не просто круто. Он – что-то вроде искупления. Он – повод сказать «зато…». И крыть будет нечем. В того, кто такое сделал, ни у кого рука не поднимется камень бросить. Даже у собственной совести. А если еще погиб геройски, так вообще… Вот идиотизм – даже стыдно стало! Будто я не самопожертвование затеял, а подлость какую. Что за характер у меня дурацкий, а?
– Так, хватит, Вик, лимит самобичевания ты на сегодня исчерпал! – Луи похлопал меня по плечу. – И не ищи аргументы, наш спор все равно в пользу бедных: все инъекции уже сделаны, и процесс практически завершен.
Вот чутье у человека! Словно телепат, а не сирена… Или как таких зовут? Псиониками?
– Надеюсь, тебе не придется пожалеть о том, что ты сделал.
– Лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном.
Я только плечами пожал. Решительно, он сегодня настроен изъясняться афоризмами.
– Ладно, удачи, Луи.
– Симметрично, Вик! – Его взгляд устремился куда-то мне за спину, и в глазах заплясали чертенята. – Все, я побежал.
Мне осталось только удивиться его поспешному уходу, оглянуться… и еще раз удивиться.
– Кейт?!
– А что, не похожа?
Какое-то время мы просто стояли и молча смотрели друг на друга. И с каждой секундой молчание это делалось все более тягостным для меня.
– Ну, как ты? – спросил я, не выдержав давления тишины, но этот простой вопрос вызвал совершенно неожиданную реакцию.
Кейт закатила глаза:
– Ну да, самый уместный вопрос в данной ситуации! Ты идешь черт знает куда, возможно, умирать, а интересуешься, как я. Замечательно, блин! Лучше всех!
– Кейт…
– Нет уж, дай мне сказать – я слишком долго молчала! Знаешь, что меня всегда в тебе больше всего бесило, Вик? Эта твоя постоянная готовность к самопожертвованию. У меня это просто в голове не укладывается. Ты не собираешься в единый образ, вызываешь когнитивный диссонанс. С одной стороны – типичный мажор, сынок богатого отца, ищущий, «чего бы такого пожрать, еще не жратого», а с другой – этакий Данко. Мол, нате мое сердце, только что из груди вырвал, еще свеженькое. Что, никому не надо? Ну ладно, в себе еще поношу. В голове не укладывается, как можно настолько себя не любить и не ценить? Бросаться своей жизнью, как старым барахлом? Я давно это замечала, даже в мелочах, но тут уж просто апофеоз! Что, тебе совсем на себя плевать?! Или жить больше незачем?
– Все не так! Если бы ты…
– Только не надо про «если бы я»! Не переводи стрелки – я здесь ни при чем. Это у тебя комплекс Иисуса! Это тебе нужно возложить себя на алтарь. Не важно, ради чего или ради кого. Главное – возложить. А я тут так – удачно под руку подвернулась!