«Привет, старина!..» – «Здорово, дружище!» – «Расскажи, какие новости?» – «Завтра у нас конференция по представителям протопных подвидов, придёшь?.. Думаю, будет интересно послушать о проникновении гипотезы протопов в информативную научную среду…» – «Меня уже Нелли приглашала, и я, возможно, пойду. Только из-за того, что она обещала после этого выпить со мной чашечку кофе… А так, ты же знаешь, мне до лампочки вся эта интернальная скукотища…»
Как бы неправдоподобно и наигранно ни выглядело ностальгирование, оно всё же помогает мне на минутку абстрагироваться от окружающих ужасов. Такая ежедневная отдушина. Я всё это себе представляю в малейших деталях, смакую, как будто бы действительно провожу время с друзьями и коллегами.
А что ещё остаётся делать свихнувшемуся бродяге-робинзону?.. Шутить и фантазировать лучше, чем взвыть и биться головой о землю, осознавая отчаянное одиночество лицом к лицу с суровой реальностью.
Как мог один-единственный месяц так сильно повлиять, настолько меня изменить???
По значимости и многообразию произошедших событий эти четыре недели равносильны годам двум как минимум. Главное, я в течение нескольких десятков суток вполне сносно приспособился выживать в этом мире.
Учусь, постепенно вырабатывая приёмы выживания. В том числе воображаемые беседы; они стали необходимостью, происходят у меня в голове практически каждодневно.
Когда выпадает возможность поспать, перед самым сном я забываюсь и ухожу глубоко в себя. И, якобы вернувшись «на ту сторону», могу яростно доказывать какому-нибудь тамошнему журналисту, что этот, иной мир существует реально! Или, скажем, вести непринуждённый разговор с Лютиком… Нанести воскресный визит к маме. Продегустировать что-нибудь феерическое с Марлином. Поиграть с отцом в гольф, как мы играли с ним однажды когда-то в моём детстве… Разговориться с роботом-мороженщиком на улице. Да что угодно, главное, что таким способом я мог снова побывать в родном мире, в нормальной среде обитания!
Хорошо, что я наделён хоть каплей воображения. Будь я его лишён, пришлось бы куда хуже.
Кроме того, я не изменил своему пристрастию к музыке и, если позволяют обстоятельства, прослушиваю любимые и новые композиции. Конечно, не все за один раз, плей-лист слишком длинный, а надолго отвлекаться от окружающей среды чревато. Я выбираю песни и мелодии под настроение. Они не затираются «до дыр», так как ёмкая память гаджета хранит огромное количество треков, музыку и песни разных эпох и направлений. Чтобы все их послушать, и десятилетия не хватило бы, так что простор для поиска нового всегда распахнут.
Вот накануне я открыл для себя примечательную песню «Титаник отходящий» рэй-группы «Бийск – Барнаул», существовавшей в две тысячи пятидесятых, мой рождённый в тридцать шестом папа вполне мог быть среди её первых слушателей.
«Титаник» отходил. Прощались люди.
И с палубы Христос
Кричал Иуде,
Что позвонит, отправит телеграмму,
Затем переводил
Он взгляд на маму —
Мария вытирала пальцем слёзы.
Апостол Пётр был мрачен и серьёзен.
Лишь Бог Отец,
Вдыхая бриз весенний,
Знал твёрдо о
Грядущем Воскресеньи.
«Титаник» отходил. Пестрели лица.
Устали слёзы беспрерывно литься.
Ты с палубы кричала,
Что напишешь,
Что возвратишься,
Не предашь,
Услышишь
Сквозь море стихотворную молитву.
Я пальцами ломал в кармане бритву.
Лишь Бог Отец, взывая к всепрощенью,
Знал твёрдо о
Грядущем Возвращеньи…
…А этот чужой, который постепенно становится уже своим, мир, гад такой, не позволяет выпадать из него надолго, назойливо напоминает о себе. Чтобы отгородиться от него наушниками или позволить вести несуществующие беседы, мне требуется отыскать надёжное укрытие, где я почувствую себя в относительной безопасности.
Иначе я не позволил бы себе отвлечься даже на миг. И не зря, что неоднократно подтверждалось.
Найти укрытие здесь означает забиться в какой-нибудь совсем глухой угол, в такую дыру, где тебя мало кто достанет, а если всё же попробует, ты сможешь вовремя распознать угрозу. Подобные места не встречаются на каждом шагу, их нужно суметь определить, и не всегда то, что на вид казалось безопасным, таковым является.
Хорошо хоть, что со мной больше не случилось спонтанной телепортации, когда я ни с того ни с сего перенёсся из одной точки в другую. Однако я не забываю об этой подлянке, понимая, что случившееся однажды может повториться. Окружающий меня пространственно-временной континуум, выражаясь умными словами, крайне нестабилен.
Реалии постоянно преображаются, но это всё же происходит постепенно, своим чередом, по мере того как я продвигаюсь, отдаляюсь от грани, которую пересёк месяц назад. Границы, отсекающей прежний нормальный мир от этого потустороннего, невероятного.
Зато ещё шесть раз случались стрёмные штормовые катаклизмы. Типа того, что разбушевался, когда пришлось прятаться в каменном склепе на кладбище, полном инфернальной нечисти. Слова «встряска» и «захват» я отбросил и теперь называю их Аврал. Коротко и по сути. Вырос-то в приморском городе, и флотские термины часто вспоминаются.
Происходит это так. Будто из ниоткуда срывается и налетает настоящий злобный ураганище, сметая всё, что ни попадя. Начиная от всякого мусора типа обломков веток, валяющихся на земле, и сорванных с деревьев листьев до здешней живности, зверюг разного размера и степени ужасности и самих деревьев, буквально с корнями вырванных.
Всё это уносится с сумасшедшей силой куда-то в восточном направлении. То есть вперёд для меня, потому что и я в основном придерживаюсь этого курса, ориентируясь на восходы солнца. Пусть и далеко не всегда получается следовать строго на восток; петли и загогулины те ещё выписываю порой, спасаясь от ловушек и монстров.
Полный аврал!!!
Хотя вначале сила утягивающего всё живое ветра просто шквальная, но с каждой минутой она ещё страшней становится. Кто не спрятался, тот не виноват. Я сообразил, что на открытой местности Аврал не пережить, и успеваю схорониться где-нибудь, пока бедствие не достигло максимального размаха.
Пару раз прятался уже в самый критический момент, меня просто чудом не утягивало. Самое гадкое, что Авралы случаются с нестабильной частотой, периодичность я не уловил. Между ними может пройти несколько дней, целая неделя, а вот последние два грянули с разрывом меньше суток… Во время дикого беснования ветра с атмосферой происходит нечто жуткое, небо будто придавливает землю.
Меня жестоко мутит, колбасит, я почти теряю сознание, словно взрывается аллергия на это явление. Через какое-то время, когда всё утихомиривается, я прихожу в себя. Ещё после Аврала заметно, что во многих местах меняется расположение изменок, и открыто появляются странные хреновины, выдающие своё присутствие свечением, мерцанием, пульсированием, шевелением даже. И это только те, которые я способен на глаз идентифицировать как странности.
Насмотревшись на их, начинаю понимать, что за «мусор» хранился в контейнерах дота. Неужто ради содержимого защитных пакетов солдаты не пожалели жизней?..
Им всем, этим странностям, я ещё не придумал окончательное общее название; называю то чужеродными объектами, то хитрыми фиговинами, то фантастическими штукенциями. Слова длинные, надо бы подобрать что-то короткое.
«Чудефакты», например, по аналогии с артефактами. Только артефакты, по определению, это нечто, сработанное искусственно, человеком, а эти неведомыми чудесами сотворены.
Ну или «вытворы», от слова «вытворить»…
Идя к цели, в Отчуждении скучать не приходится, мягко выражаясь.
А я живой вопреки всему. Имею право отметить юбилей, первый месяц пути в Отчуждении прошёл…
Тридцать первый восход с момента пересечения границы Зоны. Я стою на краю, передо мной обрыв. Дно едва виднеется сквозь туманную белёсую взвесь, рассеянную в низине. Я должен спускаться вниз по скалистой стене, градус её уклона не отвесный, где-то шестьдесят-семьдесят, и вроде бы полно удобных уступов, за которые можно цепляться.
Высота, честно признаться, для меня головокружительная, но горизонтальная поверхность у подножия просматривается, и это сыграло решающую роль в процессе выбора, спускаться или нет. Я могу свернуть на север или на юг и пойти вдоль края, аномальных изменений в поле зрения не видно.
Но тянет вниз, хочется узнать, что же дальше. Я ведь изначально, повинуясь зову, иду в этом направлении. Туда же и ураганный ветер дует, когда разражается Аврал. Не случайно?..
Кромка обрыва тянется в обе стороны от меня вдаль, конца ей не видно, и ещё она немного, едва-едва заметно, закругляется в восточном направлении справа и слева. Словно я, придя с запада, очутился перед огромной круглой ямой. Я бы этого округления и не определил, но сверху видимость почему-то прекрасная, воздух ясный и прозрачный как никогда и просматривается далеко-далеко. Это внизу мутность клубится.
Альпинистский комплект, прихваченный в доте, при мне. Я упорно тащил его с собой, повинуясь велению чуйки. Не зря, как выяснилось, – равнинный рельеф не везде преобладает. Но прямо здесь и сейчас попытаюсь обойтись без креплений; ведь, собственно, и не умею правильно пользоваться верёвками и крюками. Придётся ещё долго разбираться с ними, где и какие узлы вязать, что куда прицеплять и так далее. Но разберусь и освоюсь, иначе просто ничего не получится. Куда деваться. Только вперёд. То есть сегодня – вниз.
Но чуть позже. Добравшись сюда, на кромку, позволяю себе небольшой перекур. В смысле, не курю, а просто перевожу дух. Ночевать пришлось в дупле поваленного дерева, на рассвете уходить зигзагами, путая след, от четвёрки тварей, которых иначе как грёбаными бронированными страусами назвать язык не повернулся, хотя они почти наверняка от обыкновенных куриц образовались.
Завтракать, конечно, недосуг было. Избавившись от куриных мутантов, придя сюда и оказавшись над обрывом, перед вот таким сюрпризом, я постоял, постоял, оглядывая перспективы, ругнулся от души и присел.