истемы у аборигенов безымянной деревни не было. Названия населённого пункта я не спросил и своё имя так и не назвал. Что-то меня будто останавливало, как только я открывал рот, чтобы сделать это.
Мысленно я поименовал обитаемую избушку Перевалочным Пунктом.
Видя, что я от усталости и выпитого хмельного уже пошатываюсь, Макарыч предложил лучшую лавку, у печки, но я решительно отказался стеснить хозяев и расстелил спальник на полу возле окон. Пожелал старикам от всей души спокойной ночи и отделился от реальности, «законсервировался в коконе». С таким спальником без разницы, где спать, на голой земле или на дощатом полу. Он даже водонепроницаемый, так что сойдёт и влажная земля.
Мне ничего не приснилось в эту ночь, ягодной настойке спасибо. Я просто провалился в темноту и пробыл в ней, пока по глазам не брызнуло светом и я не вывалился в утро. Хозяева уже давно занимались домашними делами, а когда я вернулся в явь, мы опять сели за стол – завтракать.
Бабушка нарезала свежий огурчик, посолила. На блюде горка вяленого мяса, добытая дедом дичь, им же по особому рецепту и приготовленная, роскошный вкус получился, о чём я и не преминул сообщить. Макарыч показал мне большой палец и подмигнул, снабдив советом: «Бери, бери побольше, кушай, милок!»
Потом бабушка принялась убираться, пол мыть в избе. Я пока не стал вещи забирать, поднял их на лавку и решил пойти в лес осмотреться, прогуляться по окрестностям.
Потому спросил Макарыча, сколько отсюда до какого-нибудь ещё населённого пункта, далеко ли тянется лес.
– Тут повсюду лес, – неопределённо ответил он, – токмо в ту сторону от горы дале чем за версту от деревни ходить боязно. Тама нечистые места зачинаются…
У меня чуть было не вырвалось вслух что-то вроде облегчённого: «У-уф!!!» Едва сдержался, обмер, застыл без движения, опасаясь дышать даже, как будто убоялся спугнуть свершившееся.
Будто волной цунами, с головой захлестнуло осознанием.
КУДА ХОТЕЛ, Я ПРИШЁЛ.
К закатному часу мы взбираемся на «балкон» длиною метров пятьдесят, выступающий из склона горы метров на двадцать. Бугристый «прыщ» на сером лике скалы открыт всем ветрам, ежедневно опалялся солнцем, зимой на нём скапливался снег, но ему всё нипочём. Верхняя его сторона представляет собой гладкую поверхность, если не считать парочку некрупных камней. Кое-где пробивается редкая блёкло-зелёная травка.
Площадка вполне подходит для привала. В темноте заметить нас здесь не легче, чем в висячем положении на вертикали, а спать гораздо спокойнее, чем болтаясь на весу каким-то количеством метров выше.
Не так уж долго остаётся до наступления полной темноты, так что продвинуться на значимое расстояние мы до этого момента всё равно не поспеем.
Особой выгоды от того, чтобы сейчас лезть дальше, нет. Лично мне морально легче уходить в состояние сна, лёжа на чём-то твёрдом, а не подвешенным на внушительной высоте. Муравьи, несмотря на несколько иное отношение к передвижению по вертикали, разделяют мои суждения. Особенно после скорбной потери отрядом бойца.
Поэтому устраиваемся на горизонтали. Рассевшись, принимаем пищу и распределяем часы дежурств. Огонь я не развожу в целях маскировки. Да и особо поджигать нечего, траву разве что либо упаковки от пищи. Но я свой запас экономлю, поэтому не до конца опустошил пакетики и банку. Муравьи тащат с собой ягоды и плоды нескольких видов, ими и питаются.
Как командир группы я решил, что каждый из нас по очереди в какой-то отрезок ночи должен не спать, чтобы при возникновении угрозы поднять тревогу и разбудить остальных. То есть устанавливаю график посменного дежурства и себя из него не исключаю.
Я последний, беру себе утренние, самые ответственные часы. На солдат надейся, но и сам не плошай… Поэтому, когда закончили питаться, сразу забираюсь в спальник, чтобы хорошенько выспаться. Надеясь, что меня ничто не разбудит до срока. Но поначалу сон почему-то не идёт, хотя день позади длительный и выматывающий.
Выхожу на контакт с Мастаком-младшим, дежурящим первым. По всплеску эмоций в момент падения «старшего» я засёк, что он болезненней всех воспринял случившееся. Я ведь командир и считаю обязанным подбодрить его… Ничего себе вжился в роль!
«Держись, – говорю я ему. – Сегодня на твою долю выпала непростая утрата, но сейчас не время горевать. От результата нашего похода зависит то, какой будет жизнь у твоего народа. Успех опирается на каждого бойца в отдельности. Ты нам очень нужен! Помни, любое испытание, которое нам достаётся, мы в силах выдержать…»
К этому моменту он должен бы немного свыкнуться с тем, что случилось. Когда мы ужинали, он, хотя и потребил положенную норму питания, сидел в стороне от всех, занятый раздумьями. Именно поэтому я и рискнул к нему обратиться, хотя не уверен, что мои человеческие представления о горе и радости в точности совпадают с муравьиными.
«Я ценю твоё участие, воин, явившийся нам из тумана, – слышу в ответ. – Твоя сущность пока ещё непостижима для меня, но чувствую в тебе силу, а потому слышу в своей душе почтительный трепет и уважение. Буду откровенен с тобой, ибо нечто подсказывает мне, что ты создан так, чтобы искать на просторах мироздания всё новые и новые источники переживаний, страстей, впечатлений, но при этом по сути своей не способен направить полученное в негативное русло…»
Он делает паузу. Всё-таки я не ошибаюсь, и разумные муравьи обладают удивительно схожими эмоциональными проявлениями.
«Продолжай же, я готов принять твоё откровение!»
Я поощряю его. Чем больше и горячее высказываешься, тем быстрее проходит боль. У людей так, во всяком случае.
Дальше я слышу трогательный рассказ о том, как они с погибшим Мастаком были вместе с самого детства, и каждый из них понимал другого так, как его не понимал никто больше. Не случайно их назвали одинаково. У муравьёв большие семьи, более того, все обитатели оставшегося внизу города связаны между собой кровными узами. Потерять любого из них означало для всех остальных лишиться родственника. Но родственник, связанный с тобой происхождением, не обязательно тот, кого именно ты чувствуешь родным себе.
Мой собеседник потерял душу, которую считал близкой, и с этой минуты его жизнь как бы перезагрузилась заново. Но время движется дальше, и по своей воле или против неё – он будет нестись вместе с потоком вперёд.
Я желаю Мастаку удачи и обращаюсь к другому напарнику. Он бодрствует, я это отчётливо распознаю, когда сосредоточиваюсь на нём.
«Цепкий, ты спишь?» – уточняю на всякий случай.
«В переходном состоянии. – Примерно такой следует ответ. – Хочешь о чём-то меня спросить?..»
«Да, я хотел у тебя узнать, бывал ли ты раньше в этих скалах?»
На самом деле я продолжаю исследовать муравьёв и, чтобы получше узнать напарников, этот предлог использую, чтобы завязать беседу.
«Нет, но здесь бывал мой отец, – отвечает собеседник. – Есть легенда о том, что в горах существует источник, вода в котором красного цвета. Тот, кто найдёт его, сможет получить ответы на все вопросы, которые хочет задать. Мой отец в одиночку отправился в горы, чтобы найти этот источник…»
Цепкий замолкает. Видимо, вспоминает отца.
«Он не вернулся?» – предполагаю я.
«Напротив, – опровергает муравей, – вернулся и даже много рассказывал мне о том, что повидал. Но никогда прямо не говорил, удалось ли ему найти тот источник. Только намекал пару раз, что нашёл, только никаких указаний, где искать, хотя бы примерно, не оставил. Обмолвился единственный раз, что, кому нужно, тот обязательно найдёт…»
«А сейчас что с твоим отцом?»
«Умер. Знаешь, если тебе интересно моё мнение, я думаю, что каждый, кто хочет найти ответы на вопросы, рано или поздно найдёт их внутри себя. Свои собственные, ведь нет ответов, одинаково понятных для всех. А источник… это просто материальное воплощение цели!»
«Твой отец ходил один? Неужели не нашлось других желающих?..»
«Туда можно добраться лишь в одиночку, так гласит легенда. В любом случае это под силу немногим. Удача не зависит от того, умный ты или не очень, достаточно ли вынослив и силён физически, чем-то другим она определяется. Правильный путь откроется тому, кто подходит по неким иным критериям…»
Тема в разговоре открывается глубочайшая, муравьи всё больше меня поражают, но я вынужденно перевожу разговор в другое русло. Легенды и тайны прошлого, конечно, захватывающе интересны, но сейчас мне нужно получить от муравья конкретную информацию, которая пригодится в будущем.
Я прошу Цепкого поведать мне о том, что и где расположено в горном массиве.
И узнаю, что четыре горы прижимаются друг к дружке, образовывая подобие ромба. Мы почти взобрались на ту из вершин, которая ближе всех к муравьиному поселению. За этой горой две – самая высокая и немного пониже, и между ними ущелье, где базируются летуны. А дальше всех от города гора, вершину которой всегда покрывает туман. Где-то на её склонах вроде как и обретается волшебный источник.
«Вот так, – подытоживает Цепкий. – За двое суток мы, вероятно, сможем завершить подъём на верхушку, а потом достичь ущелья…»
«Не загадывай наперёд, – советую я ему, – никогда не знаешь, чем в итоге обернётся!»
«Я из чисто практических соображений прикинул. Хотя волокно непредсказуемости тесно переплетается с нитью жизни, это да…»
Разумный муравей частично признаёт мою правоту. Ключевое слово – «разумный». На тот факт, что мои напарники не люди, я уже почти и не обращаю внимания.
Вместе идём… на смерть?
Установленная связь прерывается. Я ощущаю, что собеседник отгородился, и решаю, что на этом всё, Цепкий уснул.
Но через некоторое время он вдруг сам ко мне обращается. И заводит разговор на неожиданную тему.
«Человек, то место, откуда ты пришёл… помнишь его? У тебя там была семья? – Вот о чём спрашивает муравей, и пока я думаю, что ответить, продолжает: – Хотя это не так важно. Иногда меня увлекают странные рассуждения. Им вроде бы неоткуда взяться, потому что их содержимое порой не похоже на то, что может происходить и происходит с нами в действительности. Откуда ни возьмись выскакивает в голове картинка, образ или предположение, а то и всё вместе, которые не относятся к реальным событиям или вещам, а изображают их альтернативы или невероятные аналоги, зачастую притягательные и манящие, а порою отталкивающие и пугающие. Свойственно ли вам, приходящим из-за горизонта, или вашим сородичам, оставленным по ту сторону, что-то подобное?»