орый я, наверно, читаю, хотя он, конечно же, не останется в памяти.
Зачем листаю?
Мне так проще думать. Шуршание страниц цвета осени, замешанное на липово-медовом аромате, успокаивает, смягчает мысли, порой жесткие и шершавые, словно наждачная бумага, делает их плавными и размеренными.
Я живу здесь уже несколько дней. Ем, сплю, гуляю по лесу.
И думаю.
Кто-то скажет, что такая жизнь – скучная, пресная и невкусная, словно галета. С другой стороны, голодному и галета за счастье.
Я и не знала, что настолько соскучилась по тишине и покою. Мое тело, напряженное, скрученное эмоциями и переживаниями до состояния стальной пружины, сейчас от такой жизни неожиданно для меня постепенно начало расслабляться вместе с мозгом, перегруженным событиями до состояния, близкого к фатальной аварии.
Кто бы мог подумать, что звенящая тишина вокруг – это такое блаженство? Когда спишь, и тебя окружает лишь она, мягкая и теплая, бережно обнимающая твое тело и разум, словно некие давно забытые людьми добрые духи леса столпились вокруг тебя и отгоняют все, что может потревожить твой сон: стуки, шорохи, мысли… Лишь легкому потрескиванию дров в камине разрешают они коснуться твоих ушей, зная, что оно успокаивает тебя лучше любого антидепрессанта…
Обстановка вокруг, вначале показавшаяся мне грубовато-спартанской, тоже незаметно включилась в процесс вытаскивания меня из пучины переживаний.
Уютное кресло-качалка, накрытое пледом цвета чистого летнего неба.
Старая гитара на стене со слегка содранным лаком в том месте под струнами, где музыканты касаются пальцами деки… Глядя не нее, думаешь о суровых охотниках, чьи большие руки обнимали фигуристый инструмент, словно любимую женщину, извлекая из него близкую им мелодию.
Полка с книгами, на корешках которых названия и имена авторов заметно затерли время и человеческие ладони.
Бревенчатые стены, сложенные из стволов настоящих деревьев, и деревянный пол, по которому хочется ходить босиком, чувствуя, как теплая энергия леса пронизывает тебя насквозь, от ступней до мозга, который, возможно, все это волшебство сам себе и придумал…
Но если и придумал, значит, ему это было надо. Значит, мне нужно это самолечение лесом, тишиной и одиночеством, без звуков, цветных картинок и информации, которыми постоянно перегружают наше сознание современные гаджеты…
Правда, надо отдать должное реальности – через несколько дней вынужденного отдыха мне стало здесь скучновато. Как львице в зоопарке: это, конечно, очень круто – только есть и спать, чувствуя себя царицей в своей уютной клетке, однако порой уже хочется зарычать…
Иван постоянно где-то пропадает. Привезет еды, спросит, как я, – и уходит. Куда – не говорит, да я и не спрашиваю, все равно вряд ли ответит. Суровый, замкнутый человек, которого, похоже, жизнь била сильно и от души, как молот лупит упрямое железо. И в результате выковался вот такой ходячий стальной щит, хладнокровно готовый принять в себя удар, направленный в другого.
Почему? Зачем ему это надо?
Он не задает этих вопросов.
Мне кажется, у Ивана есть какой-то очень личный моральный кодекс, чувство справедливости, и он просто следует ему без оглядки на собственную выгоду. Очень редкий тип мужчины-защитника, который в наше время – уже практически аномалия. Во всяком случае, мне такие люди в жизни не встречались.
Вначале он показался мне несимпатичным, уж слишком сильно его внешность отличалась от тех современных молодых людей, с кем мне приходилось общаться. Мужчины моего круга похожи на дорогие автомобили, требующие постоянного обслуживания и ухода в салоне, не знающие, что такое грунтовая дорога с ямами и ухабами. А Иван, похоже, как боевой танк, всю жизнь только и делал, что проламывал себе путь через бездорожье, постоянно кого-то защищая. И попадись ему на дороге люксовое авто, мешающее проезду, – просто переедет, раздавив, и даже не заметит.
Вот он вошел в дом, оставив на пороге сапоги, измазанные полосами жирной земли. Что-то делал в лесу…
Что именно?
Хочется спросить, но молчу. Чувствую его настроение. Не тот он мужчина, которого можно донимать расспросами. Под такое настроение будет просто молчать, словно меня нет в доме. Захочет – сам расскажет.
– Я грибов принес, – сообщил Иван, стягивая свитер. – Умеешь чистить?
– Нет, – пискнула я, отчего-то почувствовав себя очень неловко.
Странно. Казалось бы, что тут такого? Нельзя все знать и уметь. Но я как-то неожиданно стушевалась. Действительно, взрослая баба, а ни разу в жизни грибы не чистила. И вообще не представляю, как их готовить.
– Ладно, не вопрос, сам все сделаю, – сказал он. – Есть сильно хочешь?
– Нет.
– Значит, потерпишь.
И, переодевшись, ушел на улицу. Там к нашему жилищу был пристроен небольшой кухонный домик со всем необходимым, откуда Иван приносил невероятно вкусные вещи. Я во многих ресторанах бывала, но такой вкуснотищи не ела никогда. Думаю, дело в атмосфере, возможно, в свежем воздухе. А может, в магии рук повара. Давно известно: из одних и тех же продуктов разные люди могут приготовить как шедевр кулинарии, так и несъедобную гадость, хотя технически делают то же самое. В руках Ивана такая магия определенно есть…
Уникальный он человек, руки которого способны и защитить, и накормить. Наверняка у него есть и другие таланты, о которых я не знаю… Интересно, была ли у него когда-нибудь настоящая, большая любовь? Умеют ли такие железобетонные люди любить кого-то, или это чувство им недоступно?
С этими мыслями я не заметила, как уснула…
И приснился мне божественный запах картошки, жаренной с луком и грибами, которую готовила моя мама в те далекие времена, когда они с отцом еще были живы. Я прямо увидела во сне тот стол с выцветшей скатертью, расписанной блеклыми фиалками, заставленный тарелками с красиво разложенными простыми блюдами…
И папу с мамой за столом…
Вернее, их размытые образы, от которых исходили ощутимые, теплые лучи искренней любви…
А вот блюда на столе я видела отчетливо. Селедка под свекольной «шубой», корзинка с пухлыми пирожками и, конечно, сковорода со шкворчащим на ней блаженством, пахнущим далеким детством…
– Ты плачешь?
Я открыла глаза.
Иван.
В руках – сковорода, источающая запах моего сна. В глазах – искренняя озабоченность. Надо же, этот человек, оказывается, умеет переживать…
– Ничего страшного, – всхлипнула я. – Это просто сон из прошлого…
– Не нужно плакать о поезде, который ушел и уже никогда не вернется, – проговорил Иван, садясь рядом со мной на кровать. – Придет другой, ничем не хуже.
– В том поезде было хорошо, – вздохнула я, утирая слезы рукавом. – А придет ли другой – неизвестно.
– В крайнем случае по шпалам пойдем, – усмехнулся Иван уголком рта. – Нам не привыкать. Картошку будешь? Это, конечно, не кофе в постель, но кофе у нас закончился.
– Картошку в постель мне еще не приносили, – улыбнулась я. – Это ты типа так ухаживаешь?
– Ага, ухаживаю, – отозвался он. – За больной. Выздоровеешь – будешь сама готовить. Не умеешь – научу. Дело несложное, а в жизни по-любому пригодится.
Я не стала спорить, доказывать, что, если есть деньги, умение готовить, как и другие хозяйственные навыки, просто не нужны. Слишком уж одуряюще пахло детством содержимое сковороды, которую я поставила на подушку и принялась орудовать простой алюминиевой ложкой, постанывая от наслаждения.
Иван ушел, принес кружку с квасом, который тоже пришелся очень кстати. А когда я поняла, что набита вкуснятиной, как хот-дог сосиской, отвалилась от полупустой сковороды и искренне произнесла:
– Спасибо. Ты просто добрый волшебник, хотя, возможно, не знаешь об этом.
– Волшебство – это я могу, – усмехнулся он. – Например, разбудить спящую красавицу картошкой. Кстати, сковороду на подушку ставить было не обязательно, я доску принес, рядом положил.
– Ой, а я не заметила, – покраснела я, приподнимая сковороду, под которой на материи осталось черное пятно. – Теперь подушку на выброс?
– Разберемся, – хмыкнул Иван. – Поела – теперь спи, восстанавливайся.
– Думаю, я уже в норме, – сказала я. – Ничего не болит, только слабость немного. И скучновато уже. Может, хоть телефон мне в городе купишь?
Он посмотрел на меня как на дуру.
– Жить надоело?
– Нет, – честно призналась я. – Несколько дней назад жить не хотелось совсем, но сейчас я как-то передумала.
От его взгляда, жесткого, точно сталь пистолета, мне стало немного не по себе. Захотелось разрядить обстановку.
Мой взгляд упал на гитару, висящую на стене.
– Если б я умела играть и придумывать песни, я бы спела о том счастье, которого у меня никогда не было.
Иван проследил мой взгляд.
– Я знаю такую песню.
– Ты играешь?
– Немного.
– Спой для меня, пожалуйста. Хочу услышать эту песню.
Он замялся.
– Давно не держал в руках гитару. Не знаю, что получится.
Надо же. Оказывается, он умеет смущаться. Такое впечатление, что Иван, как средневековый рыцарь, надел на себя непробиваемую броню, под которой скрывается человек, умеющий тонко чувствовать.
И, возможно, даже любить…
– Пожалуйста…
– Ну, если ты действительно этого хочешь…
Он подошел к стене, бережно снял с нее инструмент. Потом сел в кресло, подстроил гитару и запел.
– Завтра снова я достану из шкафа
твой пыльник,
Снова соберу тебя я в дорогу.
Только смотри не забудь
свои крылья,
Видишь, я прошу не так уж и много…
У него был очень красивый голос. Сильный, глубокий, с истинно мужской хрипотцой, нисколько его не портящей – наоборот, дополняющей образ. Я прямо увидела картину, как мужчина, прошедший огонь, воду и ад на земле, помогает собраться в путь своей девушке, понимая, что больше никогда ее не увидит.
– Лети, взлетай, улетай,