Немало прошло времени с тех пор.
Я научился мастерски обходить ловушки судьбы – и, может, только потому еще жив. И сейчас, увидев среди бескрайнего вонючего болота сияющий артефакт, я закономерно опасаюсь, не скрывается ли за прекрасной оболочкой очередное хорошо замаскировавшееся хищное чудовище. И хотя сердце подсказывает, что нет, тебе просто наконец повезло, – опыт твердит, что чудес не бывает.
А если они и случаются, то с кем-то другим.
Не со мной.
– Нам нужно ехать, – сказал я. – Чем быстрее мы окажемся в городе, тем лучше для нас.
– Ты не ответил на вопрос.
Замираю на мгновение.
Действительно, почему мне важно, чтобы жила эта взрослая девушка с глазами ребенка? Тогда, в аэропорту, я подставил свою руку под заточку потому, что просто не мог иначе: не люблю, когда сильные убивают слабых. Но потом я много раз мог уйти – в конце концов, это дело полиции защищать своих граждан.
Но не ушел.
Даже мысли такой не возникло.
Почему?
Может, потому, что мне приятно было осторожно гладить ее волосы, когда она была без сознания? А потом смотреть, как она спит, свернувшись клубочком и обняв подушку? Возможно, потому, что у нормального человека есть потребность в заботе о ком-то кроме себя, иначе для чего вообще жить на этом свете? Или же потому, что я чувствовал – я нужен ей.
И, может быть, не только как защитник…
Трудно отвечать словами на вопросы, когда ответы знают лишь душа и сердце. Но и они могут ошибаться. Мы часто склонны выдавать желаемое за действительное, убеждать себя, что придуманное нами существует на самом деле. Хотим верить – и верим, обманывая себя, строя воздушные замки из воображаемых кирпичей…
А потом настает минута, когда нужно ответить на прямо поставленный вопрос, и мы молчим, опасаясь ответом разрушить придуманный нами замок, боясь несколькими словами развеять волшебство, которого, возможно, на самом деле не существует.
Потому я ответил честно – по крайней мере, мне показалось, что я не солгал:
– Прости, но я не знаю, как ответить на этот вопрос. Нам и правда пора ехать.
– Уход от ответа – это тоже ответ, – проговорила она, опустив взгляд. – Да, конечно, поехали.
Мотоцикл завелся сразу, не зря я пару дней копался в движке, имея под руками крайне скудный набор инструментов. Но от стального коня многого не требовалось – лишь добраться до города.
Быстро.
Насколько возможно быстро.
Глава 21. Виктория
Я обнимала его, прижавшись к нему всем телом. Тот случай, когда в объятиях нельзя усмотреть никакого подтекста.
Как в танце, когда незнакомая девушка трогает незнакомого мужчину так, словно они давние любовники.
Или когда толпа тесно прижимает двоих друг к другу…
Сидя сзади на мотоцикле, летящему по неровной лесной тропинке, по-иному удержаться не получится, и я прижималась к его спине, как утопающий к сломанной мачте корабля, впитывая в себя запах его куртки, бугры его мышц, тепло его тела, которое я, конечно, не могла почувствовать через одежду – но чувствовала вопреки всем законам физики.
Он не ответил на мой вопрос.
Ушел от него, как от пули, летящей в сердце.
Не захотел сказать правду, раскрыв свою душу навстречу моей? Или побоялся ранить правдой о том, что живет, придумав себе некое Предназначение помогать тем, кто нуждается в помощи, и что на моем месте могло быть любое другое живое существо? Как понять, кто я для него? И может ли он вообще взглянуть на меня не как на объект для охраны, а как на женщину, надеюсь, еще привлекательную после всего пережитого?
А потом я начала тихо беситься.
Прежде всего – на себя.
Мало тебя били в жизни? Хочешь еще? Нарываешься на новый удар по самолюбию, по придуманным тобой чувствам к человеку, который тебя защитил? Да, в такого сильного и смелого мужчину трудно не влюбиться, но способен ли он вообще на ответную любовь? И не глупо ли испытывать чувства к механической охранной системе, запрограммированной лишь на одну-единственную функцию?
Чувствую, что его спина напряжена. Только ли от того, что приходится вести мотоцикл по непростой лесной дороге? Хочется верить, что он тоже думает обо мне как о женщине, а не как о рюкзаке за спиной, стесняющем движения…
Чувствую, что сейчас заплачу.
Не потому, что влюбилась, нет. Вряд ли это любовь, скорее увлеченность. Иван совершенно не мой тип мужчины, человек из другого мира, в который я никогда не попаду, да и не хочу попадать.
Слезы наворачиваются на глаза от осознания, что в этом мире я никому не нужна. Исчезну, пропаду без вести, и никто не заметит, что на планете стало на одного человека меньше. И Иван, возможно, лишь вздохнет с облегчением. Он человек слова, дал его – и выполнит до конца, это понятно. Но когда данное слово не для кого выполнять, остается лишь размять спину, уставшую нести этот груз, – и заняться поиском нового объекта для спасения.
Усилием воли сдерживаю истерику.
Еще не хватало – рыдать от жалости к самой себе!
Эти слезы из моей прошлой жизни.
В этой их быть не должно.
Настраиваю себя на то, что спина, к которой я вынужденно прижимаюсь, просто необходимая опора. Типа бетонного столба, к которому прислоняешься, чтоб не упасть, когда устала так, что не держат ноги. Столб любить не нужно. Да и странно это, любить временную опору, твердую, холодную и бесчувственную, как и положено бетону.
Когда мы выехали из леса, я уже почти убедила себя в том, что накрутила в голове.
Еще немного, и у меня точно получится относиться к людям как к инструментам.
У Зойки получилось же.
Так чем я хуже?
Глава 22. Иван
Спине было тепло.
От тела Вики исходила согревающая энергия. Бывает такое: посмотришь на человека, заглянешь в глаза – и чувствуешь распространяющиеся от него волны доброты – редчайшего артефакта, который очень непросто отыскать в наше время.
Ибо доброта наказуема.
За нее больно бьют, и потом за это избиение приходится еще больнее расплачиваться.
Поэтому люди стремятся избавиться от нее – но, к счастью, не у всех получается. И когда находишь в человеке этот теплый комочек сияния, то удивляешься: неужто такое еще возможно в наше время? И греешься от этого нежного источника света, жадно вбирая в себя его лучи.
Особенно если в тебе самом доброты совсем не осталось…
Я и не нуждался в ней до тех пор, пока не встретил Вику. Чувства, эмоции, переживания замедляют реакцию, расслабляют внимание, притупляют концентрацию. Крайняя степень, апофеоз доброты – влюбленность, когда двое купаются в нежных лучах друг друга, ничего не замечая вокруг.
Влюбленный – словно пьяный. Легкая добыча для любого, кому приглянутся твои кошелек, часы, одежда или жизнь, которую можно забрать легко и без опасности для себя.
И сейчас во мне боролись противоречивые чувства.
Тело, отвыкшее от доброты, жадно впитывало нежное тепло, исходящее от Вики. А мозг, так и не приучившийся переваривать боль от ударов, настойчиво сопротивлялся этому теплу.
«Вспомни, чем это закончилось в прошлый раз, – настойчиво стучали мысли в черепную коробку. – Ты готов был умереть за свою любимую, а она ушла к другому. Ты снова решил прогуляться по старым граблям? Да и что ты можешь дать этой девочке из другой вселенной? Сейчас ты нужен ей, а потом? И она – нужна ли тебе? Отключи эмоции, включи разум. Ты просто бродяга, который всю жизнь учился убивать. А она – нежный, чистый цветок, который ты испачкаешь своими окровавленными руками, сделав несчастной. Просто помоги ей, а после отпусти. Верни ей ее мир, а потом уйди из ее мира. Это самое лучшее, что ты сможешь для нее сделать».
Мозг был прав, и от осознания этого было больно.
Внутри.
И пальцам, изо всех сил сжимающим рукоятки руля.
Давно проверено: если в голове крутятся тяжелые мысли, лучшее средство для того, чтобы уменьшить страдания от них – боль физическая. Хорошо, что руль сделан из крепкой стали, которую невозможно сломать, напрягая руки в поисках спасительной боли…
А потом лес закончился, и стало как-то полегче. Однообразные деревья, проносящиеся мимо, способствуют депрессивным размышлениям. А на открытой местности больше отвлекающих факторов, за которые можно зацепиться глазу.
И ветра больше, выдувающего лишнее из головы.
Мотоцикл выехал на асфальтовую дорогу, и я прибавил газу. До цели было недалеко, а времени оставалось в обрез.
Огромное здание аэропорта приближалось, все больше напоминая чудовище, притаившееся в засаде, подобравшееся перед прыжком. Монстр из стекла и бетона, которому придется довериться: если вернуться в город, думаю, вряд ли мы с Викой доживем до следующего рассвета…
К счастью, пуля пощадила документы Вики. Мои тоже были при мне. Мультивизы у обоих, открывающие множество путей и возможностей. В другой стране у наемников будет меньше шансов достать нас – здесь у них связей намного больше.
– Куда летим? – спрашивает Вика, когда я останавливаюсь на парковке.
– Неважно. Туда, куда есть билеты и вылет как можно быстрее.
Больше она вопросов не задает. Лишь в глазах боль и тревога.
Понимаю ее.
Совсем недавно возле другого аэропорта этого города ее чуть не убили. Что ж, придется постараться, чтобы этого не повторилось.
Накидываю на голову капюшон, она делает то же самое – специально заранее купил в городе себе и ей куртки неприметного серого цвета. Люди неосознанно недолюбливают цвета вечера и тумана, глаза соскальзывают с них, ища более яркое, интересное, притягивающее взгляд. Учи, не учи наемника этой простой истине, а все равно крайне сложно заставить подсознание фиксировать то, на что не хотят смотреть глаза.
Помимо этого, я также заранее заказал себе и Вике очки с простыми стеклами. Еще одна уловка, работающая на подсознание. Стекла в оправе на лице меняют его очень существенно, делают или добрым, или беззащитным… и трудноузнаваемым. А еще повышают уровень доверия – очкарик безопасен и несчастен, живя со своим покалеченным зрением. Его хочется пожалеть, сделать для него что-то хорошее. Только при этом важно на кассе и досмотре подходить к сотруднику аэропорта, на лице которого нет очков: очкарик очкарика воспринимает как равного себе, и от него вряд ли добьешься сочувствия.