– Прости, – сказала она, нагибаясь и подбирая открытку и письмо. – Хочешь кофе?
– Я бы предпочел капельку виски.
– Наливай себе, я приготовлю кофе. – Она вышла из комнаты.
Мейн подошел к буфету и плеснул себе основательную порцию виски. Затем подобрал открытку и письмо и направился к креслу. Еще раз фыркнул, поморщился, посмотрел на потолок и медленно сел. Он подержал виски у самого носа, вдыхая его запах, потом плотно закрыл глаза.
– Отче наш, – сказал он, – иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…
– Филип? Ты спишь?
Он, вздрогнув, открыл глаза и покраснел.
– Гм, – буркнул он, шаря по карманам в поисках сигарет.
– Так что ты думаешь?
– Что я думаю?
– О письме.
Он внимательно прочел письмо. Пожал плечами:
– Сказано все достаточно определенно. Но что она подразумевала под «странными привычками»?
– Да я не про содержание, – сказала она. – Про почерк. Посмотри на открытку.
– Да, немного отличается, – признал он. – Может, она ее писала положив на колено или в состоянии волнения; в сущности, почерк тот же самый.
– Твой приятель Дохлая Крыса сможет сказать точно?
– Дендрет?
Голова у него внезапно дернулась, словно он пытался увидеть что-то у себя за плечом; на лице появилось испуганное выражение.
– Эй, с тобой все в порядке?
– Что?
Алекс присела на ручку кресла и поежилась.
– Думаю, можно закрыть окно. И так и так – никакой разницы.
– Никакой разницы?
Она приложила руку к его лбу – он был влажным и холодным.
– Может, приляжешь?
Он тупо смотрел куда-то вдаль, поверх стакана с виски, и молчал. Алекс вышла налить кофе. Когда она вернулась, Мейн сидел точно в такой же позе. Запах в комнате был ужасающим.
Она снова присела рядом с ним на подлокотник и увидела, что лицо его все еще залито потом.
– Нам лучше расположиться на кухне – там куда приятнее. – Она посмотрела на него, не уверенная, что он слышит, и снова приложила руку к его лбу: на мгновение она с ужасом подумала, уж не хватил ли его удар.
– Я здесь чужой, – внезапно сказал он. – Я тут не нужен.
– Хочешь, я позвоню врачу? – спросила Алекс, напуганная невнятицей его слов. Она помахала рукой у него перед глазами, следя за его реакцией, но он даже не моргнул. – Филип, хочешь, я вызову врача? – Не дождавшись ответа, она снова спросила: – Ты слышишь меня?
– Привет, мама.
Слова прозвучали мягко и совершенно отчетливо, словно Фабиан стоял рядом с ней.
Дернувшись, она вгляделась в холл, перевела взгляд на открытое окно. Потом подбежала к нему и выглянула наружу. Улица была совершенно пуста – ничего, кроме сгустившейся темноты, припаркованных машин и дождя.
Нет, это ей не привиделось.
Она смотрела на Мейна, которого била крупная дрожь.
– Мама.
Слова исходили от Мейна.
Она видела, как тяжело он дышит, как дрожь сотрясает его тело, а лицо заливает пот, и ей показалось, что в комнате стало еще холоднее. Заметила она и то, как побелели у него костяшки пальцев, сжатых в кулаки.
Она застыла на месте, не сводя с него глаз.
Мама.
Это слово продолжало звучать у нее в голове.
Неожиданно он вскочил и, как будто отталкивая что-то от себя, закричал уже своим голосом:
– Нет, говорю я, нет! – Он обвел взглядом комнату, потерянный, смущенный, словно не понимая, где находится, и уставился на Алекс взглядом полным ужаса, – казалось, он не узнает ее. – Я… должен… идти, – медленно, запинаясь на каждом слове, сказал он. – Теперь… я… должен… идти. Мне не стоило приходить.
– Что случилось, Филип? Прошу тебя, расскажи мне.
Он испуганно огляделся по сторонам с тем выражением, которое она впервые увидела у Айрис Тремьян, и решительно направился в холл.
– Останься и поговори со мной.
– Поехали вместе.
Она покачала головой:
– Я буду ждать тебя в машине.
– Дендрет, – сказала она. – Где я могу найти Дендрета?
Распахнув дверь, он словно в прострации вышел.
– Филип! – Она услышала свой голос, пронзительный, испуганный, как крик потерявшегося ребенка. Повернувшись, обвела взглядом холл, схватила сумку, пальто и ключи, захлопнула дверь и побежала к машине.
Мейн сидел в «вольво», окутанный густым облаком сигаретного дыма; как только она хлопнула дверцей, он включил двигатель и снялся с места.
– Филип, я хотела бы остаться.
Не обращая на нее внимания, он повернул налево на Кингс-роуд. Лицо его было бесстрастным. Он вел машину очень быстро, и Алекс мотало на сиденье. Огонек индикатора ремней безопасности горел перед ней, пощелкивая, как разозленное насекомое, но она старалась не обращать на него внимания. Он не промолвил ни слова, пока они не вошли в его квартиру.
Мейн налил Алекс бренди, опустился в кресло со своим виски и, глядя себе под ноги, тихонько присвистнул. Алекс вдохнула запах виски и сделала глоток; она почувствовала, как жидкий огонь согрел ее желудок, и, обхватив огромный пузатый бокал обеими руками, с благодарностью глотнула еще.
– Так что произошло?
Он снова присвистнул и вытащил сигареты.
– Это Фабиан говорил или ты?
По-прежнему молча он предложил ей пачку, но она покачала головой и вытащила свои сигареты.
– Тебе не хочется говорить, да?
Он вдруг побагровел, словно бы нечто мучительное вдруг поселилось в нем, и Алекс подумала – лучше бы ей было промолчать.
– Мне очень жаль, прости.
Он щелкнул зажигалкой и уставился на язычок пламени, пляшущий на сквозняке; он смотрел на него так пристально, словно ожидал – вот-вот из пламени появится джинн и придет ему на помощь.
– Очень странно, – неожиданно сказал он.
В первый раз Алекс заметила, как он устал и измотан: кожа складками висела на лице, как выжатое белье на веревке.
– Что ты имеешь в виду?
Пожав плечами, он ничего не ответил.
– Ты помнишь, что писал в своей последней книге?
Он с силой затянулся и уставился куда-то в пространство; Алекс поежилась: струйки дыма вокруг его лица напомнили ей вдруг виденную однажды картину: желтые, болезненные лица курильщиков опиума в каком-то притоне.
– Ты писал, что все мы заложники наших генов. – Ни малейшего отклика. – Ты писал: мы не в силах сопротивляться заложенной в нас программе и не можем изменить ее; единственная свобода, которой мы обладаем, – это возможность не соглашаться с ней. – Он медленно склонил голову. – Эта программа создается для нас в момент зачатия, в силу случайного набора генов в сперматозоиде отца и яйцеклетке матери. В эту долю секунды и определяется все, что будет унаследовано или отброшено от каждого из родителей. Так?
Повернувшись, он рассеянно посмотрел на нее.
– Ты унаследовал способности своего отца, но не хочешь признаться в этом.
Он отвел от нее взгляд и снова уставился куда-то в пространство.
– Пожалуйста, объясни мне, Филип, прошу тебя, объясни, что произошло.
– Это всего лишь теория, вот и все, – сказал он, не глядя на нее. – Чистая теория, девочка. Доказательств не существует.
– Даже в генной инженерии?
– Это совсем иная сфера.
– Но я ведь права, не так ли?
Он смотрел в пол.
– Может быть, – тихо сказал он. – Но это нечто другое. Цвет твоих волос, форма носа определяются генами. Психические способности – это нечто иное… – Он пожал плечами. – Скорее всего, некий дар.
– Значит, интеллект не передается с генами?
– Конечно же передается.
– А я всегда считала, что интеллект – это и есть дар.
– Отнюдь.
– А как насчет поведения? Оно тоже передается с генами?
– В определенной степени.
– Так почему же не психические способности?
Он быстро взглянул на нее и отвел глаза.
– Почему ты не хотел заходить в дом? Что произошло?
– Все это штучки-дрючки, девочка; понятия не имею, откуда берутся все эти духи, эти голоса, как они себя проявляют. Мы можем воспринимать только узкий спектр видимого света, слышать в узком спектре звуковых колебаний. Может, умирая, мы оставляем отпечатки каких-то колебаний, и некоторые люди способны улавливать их и воспроизводить. Это не значит, что они по-прежнему тут существуют – они пребывают в каком-то ином мире… да и вообще все это не имеет значения.
– А что же имеет значение?
– То, что они оставляют отпечатки, подобно фотографиям. Вся штука в том, чтобы видеть их. – Он покачал головой. – Может, все мы обладаем такими способностями, но не знаем, как ими пользоваться; некоторые ими пользуются и молчат всю жизнь; другие становятся медиумами и… прекрасно морочат людям голову. – На лицо его стали возвращаться краски, он посмотрел на Алекс. – Тебя мне обманывать не хотелось бы.
– Обманывать меня?
Он задумался, прежде чем ответить.
– У меня было ощущение, что я могу отыскать Фабиана, но пойдет ли это тебе на пользу? Копаться во всем этом, дарить тебе ложные надежды, что он где-то тут…
Она пристально посмотрела на него, наклонилась вперед и потушила сигарету, удивившись, как быстро та догорела.
– Ты врешь, Филип, – сказала Алекс.
– Я не вру, девочка. Просто я стараюсь изъясняться на понятном английском языке.
– Будь все так, как ты говоришь, ты не был бы так испуган. Что-то тебя привело в ужас. Что?
Он покачал головой:
– Ты это все себе вообразила; так всегда бывает, когда люди начинают копаться в подобных вещах.
– Филип, – сказала она, не сводя с него глаз, – пожалуйста, посмотри на меня. Ты мой друг. Ты действительно собираешься убедить меня, что если уж существуют такие вещи, как отпечатки, что остаются после нас, то после двадцати одного года, которые Фабиан провел на земле, все, что от него осталось, – это лишь два слова? «Здравствуй, мама»? Перестань изворачиваться и скажи мне правду.
Он поднял стакан с виски и стал внимательно изучать его; потом погонял виски по стенкам стакана, принюхался к нему и снова стал пристально рассматривать стакан, будто отыскивая на нем фирменный знак. Наконец, не глядя на нее, он заговорил: