И тогда я подскакивал у себя на койке, хрипло дыша. Слушал темноту и заходящееся сердце. А потом успокаивался и проваливался в дрему. И тогда все начиналось сызнова. Собака, две, три… Стая. Жуткая, молчаливо бредущая стая, готовая броситься, но не бросающаяся.
Я снова и снова просыпался в холодном поту. Пытался думать о чем-то приятном, но проклятые собаки не шли из головы. Заснуть я смог только на рассвете. Мне снилась Аленка…
6
То последнее лето после ненужной практики было теплым, но дождливым. Впрочем, меня это не пугало. Пыльный цех и ветхие плакаты сменились духом свободы и остатками каникул.
Сперва я хотел взять Аленку и поехать с ней в Крым. Но на Крым не было денег, и мне пришлось смириться с тем, что мечта остается мечтой. Что, впрочем, не мешало мне гулять с Аленкой по городу, целоваться с ней под дождем на Бульварном кольце и оставаться у нее на ночь в выходные, пока ее родители в лучших отечественных традициях (задом в небо, мордой в грядку) «отдыхали» на даче.
Пока предки Аленки горбатились в огороде, я, выражаясь языком Юрки, «работал на их траходроме отбойным молотком».
Юрка всегда был пошляком. А Аленка – красавицей.
– Что смотришь?
Влажная летняя ночь неслышно гуляла по комнате, шевеля тюлевую занавеску у распахнутой двери балкона. Я пожирал Аленку глазами. Лицо, шею, грудь… ниже, ниже. В неплотной темноте, подсвеченной из-за окна ночным мегаполисом, обнаженное тело приобретало легкий налет загадочности.
– Ты красивая.
Аленка смутилась. Наверняка завернулась бы в одеяло. Но то давно валялось комом на полу, причем с моей стороны кровати. Забавно. Меня всегда умиляла эта женская манера смущаться своей наготы задним числом, после соития. Уж после «этого» чего я там не видел?
– В темноте все красивые, – буркнула она.
– Нет, только ты, – улыбнулся я и поцеловал ее.
А потом…
…а потом Аленка спала, положив голову мне на грудь, а я улыбался влажной августовской ночи, лежа на влажной простыне. И ночь словно улыбалась в ответ. Улыбчивое было время.
Мне казалось, так будет всегда, но в ту ночь я улыбался последний раз.
На другой день мы возвращались к Аленке домой после прогулки. Их было трое. Чего они хотели? Денег? Или им просто было скучно? Я попросил отпустить Аленку, они согласились. Я попросил ее уйти, она отошла в сторону, но осталась. Назвать дракой то, что произошло после, значило бы согрешить против истины. Они отметелили меня до полуобморочного состояния и бросили. Аленку они не трогали. Только посмеялись надо мной и над ней.
Она подошла. Я поднялся. Мы добрели до ее квартиры. Там я немного пришел в себя, умылся и попрощался. Мне стыдно было оставаться у нее. Может быть, напрасно?
Потом кто-то из Аленкиных подружек напел ей, что если я не могу ее защитить, то на кой черт я ей нужен. И она поверила. А может, и нет. По крайней мере, разговаривать со мной она больше не пожелала.
– Ты не мужчина, – повторила она чужую холодную фразу, закончив наш последний телефонный разговор.
Я слушал печальные гудки в трубке и думал о том, кто я. Воспитанный мальчик из интеллигентной семьи? Во всяком случае, драться тогда я не умел. Я тогда вообще мало чего умел. Разве что улыбаться…
7
Знакомый голос разорвал картинки прошлого. Остатки сна развеялись под гитарным перебором.
Я открыл глаза и посмотрел на облезлый потолок. Краем глаза выцепил сидящего на рюкзаке Мунлайта. Он был в старой изодранной сталкерской куртке и с гитарой. Больше у него ничего не было. Без своего обычного снаряжения, которым он дорожил чуть ли не до приступов фетишизма, Мун выглядел непривычно.
Пел Мунлайт тоже непривычно. Каким-то плюющимся речитативом, будто кому-то подражал. Не люблю рэп, или как там это называется.
Я сел на кровати, Мунлайт ядовито ухмыльнулся в бородку и резво вплел меня в песню:
– Угрюмый, что вы скажете на это?
Мерзкий тип, слышишь мое имя?
Он тренькнул по струнам и отставил в сторону гитару. Хлюпик наблюдал за ним с интересом и был на удивление молчалив. Не то моя школа сработала, не то слов у него не было.
Мунлайт поднялся на ноги, демонстративно проскрипев что-то сквозь зубы, словно ему было за семьдесят и такие телодвижения давались с трудом. А я, негодяй такой, не имея уважения к старости, усадил его на пол.
– Здрас-с-сьте, на фиг, – язвительно ухмыляясь, приветствовал он. – Ну и горазды же вы спать, дядя Угрюмый.
Я молча наклонился и принялся шнуровать ботинки. Интересно, давно он здесь? Да нет, вряд ли. Он бы начал болтать с Хлюпиком, и я бы проснулся. С другой стороны, он пришел, Хлюпик его впустил, а я все это мирно проспал.
Распрямившись, кинул взгляд на Хлюпика. Тот словно почуял что-то неладное, потупился:
– Вот, у нас гости.
– Гости, – фыркнул Мунлайт. – Праздник в дом пришел.
Глаза у него блестели. И хотя держался он довольно бодро, сивухой от него несло ощутимо.
– Ты как? – поинтересовался он. – Оклемался?
– Как видишь, – ответил я. – А вот с тобой чего, не пойму.
Мунлайт растекся в своей фирменной улыбке. Взгляд его затуманился, словно он смотрел разом через пространство и время, причем на очень внушительное расстояние.
– Совсем дурак? – удивленно промурлыкал он. – Не видишь, я нажрался.
Тоже мне Колумб. Америку открыл. То, что он нажрался, я и сам разглядел. Я молча смотрел на него и ждал нормального ответа. Он долго играл со мной в гляделки, наконец хохотнул и поведал:
– Меня обули.
– Кто? – не сдержался я.
Обобрать в Зоне могут кого угодно. Хоть Мунлайта, хоть меня, хоть бригаду спецназовцев. Это как раз не удивительно. Но быть ограбленным и суметь при этом вернуться живым… Кто ж отпустит?
Мунлайт порадовался произведенному эффекту и растекся в довольной улыбке, хотя радоваться вроде как было нечему.
– Какие-то уроды. Первый раз их видел. Я удачно погулял, тянул некислый такой хабар. А они меня ждали. Человек десять. Уютно так устроились. Место правильное выбрали. Потом в кольцо взяли и ага: «Выворачивайте карманчики». А против десяти, которые со всех сторон, я воевать не буду. Я ж не супермен какой-нибудь.
Мунлайт взял паузу. Если ждали – стало быть, знали, кого ждут. А если знали – значит, по наводке работали. Простые бродяги на сталкеров лезть не рискуют. Стараются не нарываться. А тут не просто набросились: ждали.
– И что? – подал голос Хлюпик.
– Что-что… Отдал им… – Мун запнулся, будто составлял список, – всё. И хабар, и снарягу, и оружие. Пришел в одном свитере. Хорошо, недалеко идти было.
Я смотрел на Муна. Бред какой-то. Кто ж его отпустил? Пристрелили бы по-тихому – и всё. Концы в воду. Ушел человек в Зону – и нет человека. Никто искать не станет. А тут…
– И как же ты от них ушел? – полюбопытствовал я.
– На своих двоих, – отмахнулся Мунлайт. – Ты что, меня не знаешь? Я – как Колобок, от кого хошь уйду.
– Отпустили? – не отставал я.
– Зануда, – пробурчал он. – Я сказал, что у меня нычка есть на базе «честных», обещал выпотрошить и через два дня принести бабки, чтоб только они меня отпустили. Повелись.
Все равно что-то не склеивалось. Стали бы они отпускать Мунлайта под честное слово ради мифической нычки! Или жадные чересчур попались? Такая жадность среди людей, работающих по наводке… Странно как-то.
– И чего, будешь отдавать?
Мунлайт посмотрел на меня, как на ненормального.
– Ты чего, Угрюмый, совсем с головой рассорился? Откуда у меня нычка? Все, что было, с собой таскал. Но…
Он прошелся по комнате, потирая руки. Бросил на меня заговорщицкий взгляд:
– У меня есть грандиозная идея, как быстро обогатиться. И я с тобой ею обязательно поделюсь, если только Хлюпик сбегает вниз за водкой.
Хлюпик послушно поднялся.
– Не сбегает, – отрубил я. – Что он тебе, мальчик, что ли, за водкой бегать?
– А что ли нет?
– Что ли нет, – отрезал я.
– Ладно, – согласился Мун. – Мы с ним вместе сходим, идет? Я один не дойду. Там лестница крутая, а я с гитарой.
Я посмотрел на Муна. Обаятельная сволочь. Пройдоха, алкоголик, придурок, транжира и мот. Но с чувством юмора и харизмой. Тем и берет.
– Оставь гитару здесь, – предложил я.
– Не пойдет. Гитара не моя. Отдать надо.
– Ладно, – согласился я. – Идите оба. Только туда и обратно.
Мун послушно кивнул и потопал к дверям. Потом спохватился, вернулся за гитарой. Я придержал Хлюпика, сунул ему денег и шепнул:
– Один пузырь. Не больше.
Тот понимающе кивнул, сделал одно неуловимое движение. Деньги как корова языком слизала. И парочка исчезла в коридоре.
Скрипнуло. Хлопнуло. Я посмотрел на грохнувшую створку. Шут гороховый и сопляк блаженный. Замечательную я компанию себе подобрал. Было бы совсем хорошо, если б завтра в этой компании я собирался в баню с девками идти, а не в Зону.
Может, бросить все к черту? Послать Муна с его идеями по-скорому денег срубить. И Хлюпика с его глупой прихотью. Подумаешь, жизнь мне спас. Сколько я его шкуру спасал до того, почему же он себя задолжавшим не чувствует?
Задушив порыв слабости, а иначе такие мысли не назовешь, я рухнул на койку и уставился в потолок. Там все так же топорщилась лохмотьями облезшая побелка. Все так же расползались желтыми пятнами разводы.
Скрипнула дверь. Я поднял голову. В дверях маячил Хлюпик. С бутылкой водки, но один.
– А этот где? – небрежно спросил я. – Гитару отдает?
Хлюпик шагнул внутрь и пожал плечами.
– За пистолетом, что ли, пошел, – протянул он. – Все говорил, что надо раздобыть себе пушку. А потом сказал, что скоро вернется. Только на манеж сходит.
– Куда?! – Я подскочил с койки.
– На манеж, – промямлил растерявшийся Хлюпик. – Или на арену… нет, кажется, на арену.
Но я уже не слушал. Надо было перехватить этого сумасброда прежде, чем он доберется до Арены. В отличие от Хлюпика я знал, что это такое.