Я вздохнул.
– Неужели же тебя все это ничему не научило? Ты не понимаешь? Это верная смерть. Мы уже много раз чуть не погибли. Мы живы по какой-то нелепой случайности.
– Я понимаю, – тихо, но упрямо проговорил он. – Но мне нельзя по-другому.
– Если ты умрешь, ее это не спасет. Это поймут все. Никто никогда не посмотрит косо, – попытался я.
Хлюпик покачал головой. Мягко, вроде безвольно. Но в этом кажущемся безволии была такая непреклонность, что я понял – бесполезно. Я его никогда не смогу убедить в обратном.
– Иначе ее тоже не спасешь, – резонно заметил он. – Если я не попытаюсь, то потом никогда в жизни не смогу себе этого простить. Другие косо не посмотрят, ты прав, но… Самому-то как жить?
– Я не поведу тебя, – покачал я головой. – Хватит играть с огнем. Но я могу тебя вывести. Подумай.
Он опустил глаза, на меня почему-то старался не смотреть.
– Я все понимаю. Ты и так много для меня сделал и… жизнь спас, в конце концов… Я пойду. Сам.
Жизнь спас. И не один раз. Так что долг отдал. В расчете. Только на кой ему эта жизнь, если он ее не ценит? Я посмотрел на него внимательно. Он стоял и изучал флору Зоны на примере той дряни, что росла у него под ногами. Нет, цену жизни он знает. Тут другое.
– Прощай.
– Прощай. – Он так и не поднял на меня взгляда.
Ну и черт с ним. Я повернул на юг и пошел через поле.
На душе было погано от осознания того, что никуда он не дойдет. Чудес не бывает. Не знаю, как в поле, а в Зоне один не воин, к гадалке не ходи. Я здесь не один год, я знаю. И если наши шансы дойти до ЧАЭС втроем стремились к нулю, то у него одного они устремились в минус бесконечность.
С другой стороны, чего я дергаюсь? Он сам сделал выбор. Он знает, на что идет. Уже не понаслышке знает. И мальчик он взрослый. А я не папа, не нянька и не… Да я вообще никто. И он мне никто.
Я остановился и невольно обернулся. Фигурка вдали становилась все меньше и меньше. Вот так уходят в бесконечность. Или в вечность, что в конечном итоге одно и то же. Фигурка уменьшается, устремляется к нулю, а потом хлоп – и нет человека.
Угрюмый, Угрюмый, встань к «Чести» передом, а к Хлюпику задом.
Я обернулся и пошел домой. Домой, вот оно. Зона, которую все время считал дерьмом, стала мне родным домом. Я думаю о ней, как о доме. И кем тогда стал я? Если по логике?
Что я, кто я, если смотреть на ситуацию трезво и называть вещи своими именами?
Угрюмый во всех смыслах. По имени, по образу жизни и по образу мыслей. Мрачный зануда, разочаровавшийся во всем мире. Мизантроп, живущий даже не одной мечтой, а мечтой о мечте.
Что дальше? Я вернусь, нажрусь. С утра придет мрачное похмелье. Я залью его водкой. И буду еще неделю пить и спать. Надо же наконец отоспаться. А потом я снова стану таскать артефакты. Понемногу, но часто. И сбывать их по «стандарту» барыге-бармену. Постоянно, хоть и по низкой цене. И сумма на моей тайной «сберкнижке» будет расти и расти. А я буду мечтать, что когда-нибудь придумаю себе новую жизнь. И тогда…
Только если смотреть правде в глаза, то я никогда себе эту новую жизнь не придумаю. Я буду бегать по кругу, пытаясь ухватиться за подол призрака этой новой жизни. А потом этот круг оборвется. Может, он просто загонит меня до остановки сердца, может, меня убьет Зона, или я застыну на веки вечные в какой-нибудь неклассифицированной аномалии, как Мунлайт. Может, мне перережут горло, как Карасю. Или пристрелят, как я пристрелил по очереди двух похожих, словно две капли, так и оставшихся для меня безымянными гопников.
И все закончится. Останется только нычка, которую никто никогда не найдет. И комната, которой предприимчивый бармен наверняка найдет новое применение.
Я остановился. Кого я пытаюсь обмануть? Мне никогда ничего не придумать. Моя нычка никогда никем ни на что не будет потрачена. А сам я никогда не буду жить, потому что уже умер.
Не сбавляя шага, я резко развернулся и пошел в обратную сторону. Хлюпик уже пропал из виду.
Черт, Угрюмый, куда тебя тянет? Ты только что вернулся с того света и опять нарываешься. Но внутренний голос был послан к черту. Впереди была верная смерть, но парадокс заключался в том, что именно в этом была настоящая жизнь.
Я расправил плечи, чувствуя, как трещат рамки, в которых существовал много лет. К черту рамки. К черту правила. К черту болото. Я способен жить! Жить, а не топать по жизни к смерти. И пусть осталось совсем немного, пусть вовсе ничего не осталось, но я проживу этот срок. Проживу, а не просуществую!
Сперва я услышал выстрелы. Потом рычание. А потом увидел Хлюпика. Он стоял, вжавшись спиной в одинокое дерево, и пытался отстреливаться от слепых собак. Дела шли неважно. Две валялись мертвыми, еще четыре нарезали неровные петли вокруг дерева, пытаясь вцепиться в ногу или, если повезет, выше.
Хлюпик с трудом держал оборону. Но количество собак не уменьшалось.
Твою мать, не прошел и пятисот метров, а уже вляпался.
Я перехватил автомат поудобнее, сместил предохранитель на одиночные и заспешил к нему. Первую тварь я снял, когда она почти прорвала оборону. Во вторую не попал. Собаки, почуявшие новую угрозу, поспешили ретироваться. Ну и тю на них.
Хлюпик на радостях пальнул еще пару раз вслед убегающей стае. Не иначе, патроны лишние. Руки бы ему за этот салют оторвать.
Я подошел ближе. Он смотрел на меня приветливо и радостно.
– Угрюмый!
Вот вам вместо «здравствуйте».
– Он самый. Тебя зовут-то как? – спросил я, подходя ближе.
– Хлюпик, – чеканно ответил он.
– А на самом деле?
Лицо его вытянулось в неимоверном удивлении. Кажется, спроси его об этом близрастущее дерево, он бы не так удивился.
– Толя, – пробормотал Хлюпик растерянно. – Только зачем? Я уж…
– Меня – Дмитрий, – оборвал я его поток красноречия.
Он смотрел на меня с тем же глупым выражением и не знал, что сказать. Смешной.
– Э-э-э, – протянул наконец. – Очень приятно.
Нет, все же он неисправим. Я почувствовал, что улыбаюсь. Впервые за много-много лет. Странное, давно похороненное в памяти ощущение было невероятно приятным.
– Далеко же ты ушел. Сам, – усмехнулся я. – Ладно, бог с тобой. Пошли.
– Куда? – не понял он.
– Строго на север порядка…
Я запнулся и задумался. Хрен знает, сколько метров отсюда до Четвертого энергоблока. Ладно, сколько бы их там ни было, протопаем вместе.
– Так и быть, провожу, – подытожил я, плюнув на арифметику, и повернул на север.