В спальне он сразу направился к дивану, но жена подхватила его на руки и, к удивлению Фримэна, уложила его в детскую кровать. Он попытался возражать, но Элизабет, поправив подушки и взяв его халатик, вышла. Фримэн облегченно вздохнул.
Несколько минут он восстанавливал дыхание. Случилось то, чего он больше всего боялся: несмотря на свою беременность, Элизабет сочла его своим сыном. Процесс превращения Фримэна из мужчины в ребенка был сокрыт от нее, и теперь Фримэн был для нее ее ребенком.
Вскоре он обнаружил, что не может выбраться из кровати. Прутья были слишком прочны, а бортики слишком высокими. Сев, Фримэн стал нервно играть с большим пестрым мячом.
Только сейчас он понял, что надо было не скрывать от Элизабет процесс деформации, а, наоборот, привлечь ее внимание и доказать свою личность.
Он встал и принялся исследовать свою кровать.
Услышав шум, вошла Элизабет.
— В чем дело, дорогой? — спросила она, склоняясь над кроватью. — А как насчет бисквита?
Взяв пирожное, Фримэн собрал свою волю и проговорил:
— Я все не бенок.
— Ты не ребенок? Какая грустная новость. — Элизабет засмеялась.
— Я не бенок! Я вой уж! — крикнул он. Она взяла пустую тарелку и поставила на тумбочку. Несмотря на жалкое сопротивление Фримэна, она раздела его и отнесла одежду в стиральную машину.
Когда Элизабет вернулась из ванной, он поднялся и стал кричать:
— Лизбет! Моги не! Я не…
Элизабет вышла из комнаты. Тогда он стал искать что-нибудь пишущее. Но вокруг ничего подходящего не было. Он сунул палец в рот и написал слюной на стене:
"ЭЛИЗАБЕТ! ПОМОГИ МНЕ. Я НЕ РЕБЕНОК”.
Он стал стучать ногами по полу и в конце концов привлек ее внимание. Но когда он обернулся к стене, то обнаружил, что буквы уже высохли. Вскочив на подушку, Фримэн принялся восстанавливать надпись. Но не успел он начертить и несколько знаков, как Элизабет взяла его за пояс и уложила на подушки, накрыв сверху одеялом.
Во время еды он попытался что-нибудь сказать, но тонкий голосок не слушался его. Когда Элизабет отвернулась, Фримэн выложил кусочки хлеба в геометрические фигуры, но она только всплеснула руками и убрала хлеб подальше. Он все время внимательно смотрел на жену, надеясь, что она узнает в двухлетнем ребенке своего мужа, но безрезультатно…
Время играло против него. Вечером Фримэн забылся тяжелым сном, а утром почувствовал себя немного лучше, но ближе к полудню жизненная энергия стала покидать Фримэна. Он обнаружил, что перемены продолжаются, так как с трудом мог подняться с кровати. Постояв на ногах несколько минут, он почувствовал себя уставшим и вымотанным.
Он полностью потерял дар речи: изо рта доносились только какие-то младенческие хрипы и писки.
Каждое утро Элизабет вывозила Фримэна в коляске на прогулку. Перед его носом дергался пластиковый зайчик, а мимо проходили знакомые люди, наклонялись над ним, гладили его по голове, делали комплименты Элизабет и спрашивали ее, где же Фримэн. Она отвечала, что он в важной деловой поездке и вернется не скоро. Тогда Фримэн понял, что жена вычеркнула его из своей памяти, для нее существовал только ребенок.
Лежа в кровати с бутылочкой теплого молока во рту, Фримэн ждал, когда же придет Хэнсон. Хэнсон был его последней надеждой. В конце концов он должен был прийти и узнать, что стало с Фримэном.
Однажды, когда Элизабет и Фримэн возвращались с утренней прогулки, кто-то издали окликнул Элизабет, и она, остановив коляску, стала с ним разговаривать. Фримэн никак не мог узнать голос, но через плечо он увидел длинную фигуру Хэнсона. Сняв шляпу, Хэнсон заговорил:
— Как дела, миссис Фримэн? Я пытался дозвониться до вас целую неделю.
— О, все нормально, мистер Хэнсон. — Элизабет все время держалась между ним и коляской. После секундной заминки она продолжила:
— Видимо, наш телефон сломан. Надо бы вызвать мастера.
— А почему ваш муж не был в субботу в офисе? С ним что-то случилось? — Хэнсон внимательно смотрел на Элизабет, одновременно приближаясь к коляске.
— К сожалению, у него какое то важное дело Я боюсь, что его не будет некоторое время. “ОНА знает”, — подумал Фримэн. Хэнсон подошел к коляске.
— Какой симпатичный малыш. Он так сердито смотрит на меня. Соседский?
— Нет, это ребенок друга моего мужа. Меня попросили побыть с ним денек. К сожалению, мы должны идти, мистер Хэнсон.
— О, я не буду вас задерживать. Скажите, пожалуйста, своему мужу, чтобы он позвонил мне, когда вернется.
— Я обязательно передам ему вашу просьбу. До свидания, мистер Хэнсон.
— До свидания, — Хэнсон кивнул и пошел по улице.
ОНА знает.
Фримэн отшвырнул одеяло и попытался крикнуть вслед удаляющейся фигуре Хэнсона, но Элизабет быстро вкатила коляску во двор и закрыла за собой калитку.
Когда она несла его по лестнице, Фримэн увидел, что шнур телефона был выдернут из розетки. Да, Элизабет все знала и лишь прикидывалась, что не замечает изменений. Она видела, как молодел ее муж, она видела все стадии трансформации, и пеленки с детской кроваткой предназначались ему, а не ожидаемому ребенку.
Фримэн сомневался, была ли его жена на самом деле беременна. Изменения фигуры могли быть всего лишь иллюзией. Когда Элизабет говорила, что ожидает ребенка, то она могла иметь в виду, что ребенком будет он!
Лежа в кровати, он слышал, как Элизабет закрывает окна и двери.
Неожиданно Фримэн почувствовал, что замерзает. Несмотря на кучу одеял, он был холоден, как кристаллик льда. Фримэн понял, что приближается конец его изменений.
В конце концов он задремал, и сон унес прочь все страхи и сомнения.
Через два часа Элизабет разбудила его и внесла в холл. Память Фримэна быстро атрофировалась, он уже не мог контролировать свое тело. Неожиданно он очутился в мире своего детства и, издав громкий крик, вступил в заключительную стадию своих изменений.
В то время как ребенок затихал на столе, Элизабет сидела, откинувшись назад, на диване и пыталась подавить боль. Когда Фримэн уже не подавал признаков жизни, она обессиленно легла на подушку и быстро заснула.
На следующее утро она проснулась бодрой и полной энергии. От ее беременности не осталось и следа. Через три дня Элизабет уже свободно передвигалась по дому. Тогда она принялась уничтожать следы существования Фримэна: пеленки и другое белье купил старьевщик; кровать она сдала обратно в мебельный магазин и, наконец, уничтожила все фотографии, на которых присутствовал ее муж.
Через два дня все, напоминающее о Фримэне, было изгнано из дома.
Следующим утром, когда она возвращалась с покупками из торгового центра, навстречу ей из машины вышел Хэнсон.
— Здравствуйте, миссис Фримэн, вы великолепно выглядите!
Элизабет наградила его ослепительной улыбкой.
— Чарльз все еще отсутствует? — спросил Хэнсон. Она молчала, мечтательно глядя куда-то вдаль, через его плечо. Хэнсон, не дождавшись ответа, уехал, а она вошла в дом.
Так Элизабет потеряла своего мужа.
Три часа спустя метаморфозы Чарльза Фримэна достигли кульминации. В последнюю секунду Фримэн вернулся к началу своей жизни, и момент его рождения совпал с моментом его смерти.
ЛЮК 69
Первые несколько дней все шло хорошо. — Держитесь подальше от окон и не думайте об этом, — говорил им доктор Нейл. — Не беспокойтесь, здесь нет никакого принуждения. В одиннадцать тридцать или ровно в двенадцать спускаетесь в гимнастический зал и играете там в настольный теннис или гоняете мяч. В четырнадцать ноль-ноль в неврологическом театре специально для вас будут показывать фильмы. Затем несколько часов читаете газеты, слушаете музыку. Я буду в восемнадцать. К семи часам вечера у вас будет прекрасное настроение.
— И никакой опасности, доктор? — спросил Авери.
— Абсолютно никакой, — отрезал Нейл. — Конечно, если вы устанете, вы можете отдохнуть. Есть одна тонкость. Помните, вы все еще употребляете только три тысячи пятьсот калорий, и поэтому ваш кинетический уровень, вы скоро это заметите, будет в три раза ниже. Так что старайтесь не переносить тяжелых вещей, чаще делайте паузы во время спортивных игр. Скоро вы будете делать это автоматически. Кстати, совет — учитесь играть в шахматы.
Горрел, подавшись вперед, спросил:
— Доктор, если мы очень захотим, сможем мы выглянуть в окно?
— Не волнуйтесь, электропроводка обрезана. Теперь вы не уснете, даже если очень захотите этого.
Нейл подождал, пока трое мужчин покинут зал для лекций и направятся к сектору отдыха, затем вышел из-за кафедры и захлопнул дверь. В свои пятьдесят лет он был довольно низким мужчиной с широкими плечами и острым, нетерпеливым ртом.
Он выдвинул кресло и, опустившись в него, спросил:
— Ну что ж?
Морли, сидевший на одном из стульев у задней стены, бессознательно крутил в руках ручку. Он был самым юным подчиненным Нейла в клинике, но доктор почему-то любил разговаривать с этим тридцатилетним парнем.
Морли, заметив, что Нейл ждет ответа, пожал плечами:
— Кажется, все о'кей. Операции прошли успешно. Сердечные ритмы и ЭКГ в норме. Утром я смотрел рентгеновские снимки — все в порядке.
Нейл испытующе посмотрел на него.
— Кажется, вы не одобряете эту затею? Морли засмеялся и встал.
— Конечно, я ее одобряю!
Он прошелся между столов и встал у кафедры, засунув руки в карманы своего белого халата.
— В вашем плане нет ни одной ошибки. Все еще только начинается, а пациенты в чертовски хорошем порядке. У меня нет никаких сомнений. Я думал, что им необходимо будет более трех недель гипнотического внушения, но вы были правы. Однако прошло мало времени с того момента, как они пришли в себя. Посмотрим, как они будут чувствовать себя завтра утром.
— А что вы предполагаете? — криво усмехнувшись, спросил Нейл. — Изменение деятельности продолговатого мозга?