радиации, она уходит с водой, которую после варки выплескивали, отдавали собакам. Частично это так и было, зараженность мяса снижалась, но не уходила совсем.
Также тут продавали и вьючную тягловую силу – ослов, мулов, невысоких коренастых лошадок. Некоторые из них тоже были уродцами, в основном уродство заключалось в слепоте. Почему-то радиация действовала именно на глаза, у больных, нахватавшихся радиации животных рождалось слепое потомство. Считалось, что ничего страшного в этом нет, в горных краях слепые ослы и мулы даже ценились, потому что слепое животное не боится высоты. Совсем уродливое потомство, с двумя головами, например, убивали. Его появление считалось свидетельством несчастий, посланных Аллахом.
Дальше базар двоился на две улицы, на одной из них продавали оружие, на другой – рабов. Рабская улица была самая комфортабельная, там была вода и сделали сплошную крышу, чтобы рабы не падали в обморок и покупателям тоже было покомфортнее. Среди продаваемых рабов две трети составляли подростки, попадались дети, женщин не было вообще. Женщины, даже самые некрасивые, теперь очень ценились, и отец иногда по году вел переговоры с разными женихами, придирчиво торгуясь за каждую монету калыма. Даже блудницу продавать в рабство здесь стал бы последний дурак, даже за блудницу можно было выручить немалую сумму.
Рабов продавали с двенадцати-тринадцатилетнего возраста. Раньше было немало рабов, которых угнали в рабство из земель неверных, но теперь таких не было. Взрослые рабы, которых продавали на базаре, – это либо рабы разорившихся хозяев, которые продавали рабов, чтобы свести концы с концами, либо те, кто попал в рабство за долги. Подростки – это местные дети из бедных семей. Страшная правда заключалась в том, что бедняки, имевшие по десять и больше детей, не могли поднять их всех, и кем-то приходилось жертвовать. В цене были девочки, они лучше переносят голод, их можно выдавать замуж, начиная с девятилетнего возраста (а именно таков теперь был разрешенный брачный возраст в халифате), и калым, который можно было получить даже за самую замухрыжку, был больше, чем за взрослого, здорового раба. И вот, чтобы поднять дочерей, чтобы они дожили до брачного возраста, продавали в рабство сыновей. Нормальной являлась ситуация, когда в семье продавали четверых-пятерых, чтобы остальных докормить до взрослого возраста. Кто-то молил Аллаха о том, чтобы его сын попал к хорошему господину, ведь нередко бывало и так, что богатые люди, имевшие рабов, на мусульманские праздники или после каких-то грехов освобождали одного, а то и нескольких рабов, отпускали их на волю. Некоторые молили Аллаха, чтобы этого не произошло, потому что рабов хоть как-то кормили, а если сын вернется домой, это лишний рот в то время как деньги, за него полученные, уже проедены. Бывало так, что одного подростка продавали два и даже три раза.
Выкручивались, как могли. Способом спасти ребенка от голодной смерти было отдать его в духовное училище (там, помимо «духовной» пищи, давали и физическую) или отдать авторитетным амирам. Многие амиры, заботясь о молодом пополнении, держали лагеря в горах, там они выращивали молодую поросль джихада. Попадая туда, ребенок не видел никого, кроме инструкторов и амира, он воспитывался в полнейшей собачьей преданности господину. Но продать мальчика амиру было делом опасным, потому что некоторые амиры, уже от подросших молодых волков джихада в качестве последнего доказательства верности и преданности требовали принести голову родного отца. И приносили…
Рабов на продажу продавали обычно не сами хозяева, а перекупщики. Сами хозяева не могли стоять на базаре, кроме того, перекупщики были опытными в этом деле, за небольшую плату они принимали раба на продажу, у них были откупленные места на рынки, они знали, как подготовить раба к продаже, чтобы тот выглядел сильным и здоровым, и сколько давать ему воды и еды, чтобы раб не умер от голода и жажды, но и чтобы не слишком тратиться. На рабских рядах рабы были прикованы к длинной, идущей через все ряды железной поперечине, взрослые рабы продавались открыто, подростки, если у них не было уродств, закрывались чем-то вроде палатки, савана. Последнее нужно было для возбуждения интереса – помимо тех, кто искал раба для работы, рабские ряды навещали и те, кто любил «игры с мальчиками», бача бази. Пахло потом, кардамоном, мочой, горластые торговцы зазывали, хватали за руку любого, кто заглядывал на эти ряды, настойчиво требовали взглянуть на новый товар… и потому амир Ильяс решительно свернул в другую сторону. Там продавали инвентарь для работы, детали для починки двигателей и оружие.
Последнее продавалось вместе с другим нужным металлоломом, потому что никакой особой разницы между деталью для мотоциклетного мотора и винтовкой не было, если не считать цену. Выбор был откровенно бедным. В фильмах про халифат, которые снимались на той стороне, показывались здоровенные бородатые моджахеды, не жалеющие патронов для старых «калашниковых», разъезжающих на автомобилях с крупнокалиберными пулеметами. На самом деле все было не так. Оружие было признаком моджахеда, обычный человек редко мог себе позволить оружие. Автомат был роскошью, и редкий моджахед продаст свой автомат, даже если будет голодать – кровников немало, уважения к тому, кто продал свое оружие, нет – могут и в раба обратить. Обычный же человек, купец, скажем, у которого есть деньги, покупал дешевый самодельный пистолет или револьвер, плод труда безвестных оружейников-самоделов. Сделанные из дешевой стали, они выдерживали в лучшем случае пятьдесят выстрелов, но для самообороны большего и не надо, самооборона – это не бой вести. Иногда также покупали ружье, самое простое и примитивное, гладкоствольное – помимо защиты жилища, оно было добычливым, и позволяло охотиться на птицу и мелкую дичь. Винтовка, даже не снайперская, а обычная охотничья – признак роскоши, патроны стоили очень дорого. Для охоты простые люди пользовались силками, капканами, часто луками и копьями – вот почему и то и другое на оружейных рядах было представлено в большом количестве. Были и автоматы, и винтовки, и ружья, иногда не похожие ни на какие конструкции цивилизованного мира, плод умелых рук безвестных оружейников, решивших показать свое мастерство… собственно, само-то оружие стоило недорого, дорого стоили патроны. Их производство не наладишь в подпольной мастерской, их не купишь у коррумпированного полицейского или продажного афганского сорбоза, их надо везти издалека, из-за Периметра. И получаются они очень и очень недешевыми.
У амира Ильяса был пистолет. Причем настоящий, хороший пистолет. Назывался «Грач», он снял его с трупа убитого русиста. Сейчас он был у него под рубахой, давил на спину, напоминая, что он здесь и готов защитить хозяина. Но амир решил, что, если за ним наблюдают, неплохо бы и сбить их со следа. С этой целью он свернул к одному из проржавевших от времени контейнеров, где торговали железом и оружием.
– Почем? – ткнул он в небольшой, напоминающий старый советский «макаров» пистолет. На щечках из дорогого дерева была вырезана шахада.
Бородатый здоровяк поднялся со своего топчана в контейнере, где он прятался от палящего солнца, вышел к покупателю.
– Тридцать динаров, господин…
– Тридцать динаров за эту железяку? – сказал амир Ильяс. – Побойся Аллаха. Она и трех динаров не стоит…
– Трех динаров! О Аллах! – Здоровяк картинно взмахнул рукой, словно призывая Всевышнего в свидетели, и тут же тихо и быстро сказал: – Вам отдам бесплатно, шейх. За вами следят.
– Пять динаров, – громко сказал амир Ильяс и тоже понизил голос. – Сколько их? Ты их знаешь? Кто они?
– Двадцать динаров! – сказал здоровяк. – Один стоит спиной к вам, за три места. Смотрит в зеркало.
– Семь – кто он?
– Пятнадцать, сам себя он зовет ал-Таир, птица. Очень плохой человек, убийца. Это человек наркомафии.
– Десять, на кого он работает?
– По рукам – на людей из Папа. Он берет деньги за убийство людей. Храни вас Аллах, шейх, простые люди знают о вас и поминают в своих ду’а.
Здоровяк снял пистолет с крючка на витрине, достав откуда-то патроны, набил магазин. Передернул затвор и протянул его амиру.
– Храни вас Аллах, да будет он доволен вами.
– И о твоих делах пусть позаботится Всевышний Аллах.
Пистолет амир Ильяс демонстративно опустил в левый карман пиджака[62]. Пристальный взгляд буравил спину, амир не сомневался, что убийца заметил, как он покупал пистолет и куда он его положил. Это был шанс – амир был правшой, и пистолет в карман он положил для вида, настоящий пистолет был в другом месте и под другую руку. Оставалось только зайти за спину убийце, обезоружить и задать несколько вопросов.
С этими мыслями амир Ильяс протолкался через дебри железного ряда базара, вышел на улицу, прикидывая, как ему пойти дальше, и тут запыленный, черный седан «Мерседес» строгих, классических пропорций с затемненными стеклами остановился рядом.
С переднего сиденья высадился и быстро обогнул машину молодой человек, с короткой, ухоженной бородкой и в черной европейского покроя рубахе, которые здесь носили только богатые люди. На пальцах были золотые перстни, рубашка расстегнута чуть ли не до пупа, и в густой, черной шерсти на груди видна толстая золотая цепь. Глаза скрывают черные, противосолнечные очки.
– Со всем уважением, эфенди, мой хозяин приглашает вас отобедать и просит не отказать в приглашении…
Амир Ильяс посмотрел на богатого ублюдка и не увидел ничего, кроме отражения собственного лица в серебристых стеклах очков.
– Кто твой хозяин?
– Имя моего хозяина амир Ислам-хаджи из Папа, и нет человека щедрее и лучше в округе.
«Мерседес» на этой пыльной нищей наманганской улице казался пришельцем из другого мира – то ли животным бурак[63], то ли белой птицей Рух, если будет позволено столь вульгарное сравнение. Салон с его черной кожей сидений и приглушенным светом казался преисподней.