– Много скупили?
– Человек сорок. Остальные, наверное, из Дар уль-Улюм.
…
– Прикажете разобраться с торговцами? Одно ваше слово, и им больше ничего и никого не продадут.
– Нет…
Абу Банат изобразил на своей бородатой физиономии послушание и готовность выполнить любое поручение амира.
– У них есть там инструкторы?
– На снимках не было ни одного, эфенди.
– Следите, когда они появятся. Надо, чтобы среди них были наши люди.
– Слушаюсь.
– Что у тебя есть еще?
Абу Банат приблизился, чтобы говорить негромко, и амир едва заметно поморщился от тяжелого запаха – пот, нечистая одежда, борода. Говорили, что кяфиры – это неджес, грязь, но на самом деле это с моджахедами невозможно было находиться рядом.
– Новые люди появились в Ташкенте. Они торгуют, и у них хорошие цены.
– Кто?
– Кяфиры.
– Я и без тебя знаю, что кяфиры, – разозлился амир. – Ты больше про них ничего не узнал, кроме того, что это кяфиры?!
– Главный среди них – русист из харбиев. Очень авторитетный русист. Говорят, что он убил больше правоверных, чем звезд на небе.
– Как его имя?
– Его называют «командон Зияб»[110]. Он набирает других харбиев, много.
– Каких харбиев?
– В основном русистов, эфенди.
– Это плохо…
– Одно ваше слово, эфенди, и…
– Нет. Пока нет.
…
– Он торгует?
– Да, эфенди.
– Сожги его товар. Посмотрим, что он сделает.
– Ваша мудрость уступает только вашей доброте, эфенди…
Амир подставил руку для целования – он видел такое в сериале «Крестный отец».
– Иди. И смотри не обмани меня…
Когда Абу Банат ушел, амир остался на месте. Он стоял и думал. Ясный ум, а он был умнее любого фанатика здесь, позволял ему контролировать ситуацию здесь. Но теперь у него появилось дурное такое ощущение, что контроль ускользает… как песок из рук.
ТашкентТашкент-базар5 июля 2036 года
Как я и предполагал, рынок подожгли…
Его просто не могли не поджечь, я все-таки знаю крысиную природу тех, кто остался на той стороне. Это даже не злодеяние, это просто приглашение в игру. Как в шахматы, понимаете? Кстати, родина шахмат на Востоке. У меня сняли пешку, но им еще предстоит понять, как глупо они поступили…
Вчера на базар завезли первую партию моего товара и сложили в самый большой склад, арендованный мной. Сегодня его подожгли. Не знаю, на что они рассчитывали, но загорелся весь рынок. Сейчас его тушили, тушили страшно – почти что руками, торговцы, живущие по соседству в домах, аренда в которых стоила не меньше, чем в Москве, передавали по цепочке ведра с водой, поливали из шлангов, протянутых прямо из домов. Пожарной охраны здесь больше не было, пожарная охрана умме не нужна, и единственная пожарная машина, невесть как здесь оказавшаяся, трудившаяся изо всех сил, выглядела до дикости нелепо.
Мерзко пахло горелой синтетикой и человеческим мясом. Оттуда, где уже потушили, вытаскивали трупы, складывали в рядок у дороги и накрывали покрывалами и чем попало. Кто-то уже творил молитву, кто-то бился в истерике.
Трупов было много. Кто-то из торговцев ночевал прямо у товара, опасаясь, что его украдут, а грузчики, многие продавцы, чайханщики, проститутки, ночевали там, потому что не было другого жилья. Думаю, сотни три будет…
Я стоял в стороне от этого, на дороге, на обочине и смотрел на происходящее в небольшой стабилизированный бинокль. Что ж, предсказуемость иногда полезна.
Достав телефон, я сделал несколько снимков происходящего на камеру, набрал номер, который теперь помнил на память.
– Салам алейкум, Аким-апа.
– О, салам алейкум, Володя, – бодро отозвался старик.
– Дело сделано. Посмотрите снимки.
…
– Вай… Володя, беда какая…
– Можете начинать. Вы получили подарки?
– Да, рахмат, Володя, все получили, рахмат тебе большой… ужас какой.
– В вашем доме завелись крысы, Аким-апа. Наведите порядок. И позвоните. Да хранит вас Аллах…
Не дожидаясь ответа, я повесил трубку. Подарок получен, значит, одна тысяча автоматов «АК», старых, но все еще действенных, и одна тысяча автоматических гладкоствольных ружей со всем боекомплектом, с двойным количеством магазинов, с подходящими разгрузками, с керамическими вставками в них будущая исламская милиция получила. Теперь дело за ними. Что касается меня, то мне это обошлось ровно в стоимость доставки бракованного китайского барахла, которое мне по старой дружбе сплавил генерал Фань Сяолинь вместо того, чтобы утилизировать.
Теперь игра началась по-настоящему.
Снова прозвонил телефон, я посмотрел, сбросил. Достал другой, активировал, набрал номер. Лучше не рисковать.
– Салам алейкум, дружище…
– Ва алейкум салам. Мы уже на подлете.
– О’кей.
Достал карточку, аккумулятор.
– Едем…
Невысокий, щуплый паренек, осторожно озираясь и сжимая в кармане рукоятку «макарова» пробрался в маленький ташкентский дворик, зашел в подъезд. Дверь скрипнула, и он тревожно оглянулся.
Никого…
Поднявшись до самого верхнего этажа, он снова огляделся, потом постучал в дверь. Никто не отозвался, но он знал, что к двери кто-то подошел.
– Аллаху Акбар, – сказал он.
Щелкнул замок.
– Мухаммед расуль Аллах. Ты один?
– Да, брат.
– Проходи.
За братом сразу закрыли дверь. Он прошел в комнату – довольно большую, засранную. Тяжелый запах пота и несвежей пищи, на стене метка – указание на Мекку, расстеленные прямо на полу одеяла, спальные мешки и автоматы у стены. Один из братьев что-то читал, второй чистил пулемет «Токарь»[111].
– Какие у тебя новости?
– Плохие, брат. Вам надо уезжать отсюда. И как можно быстрее.
– Скажи – достаточно с нас Аллаха, он – прекрасный хранитель.
– Брат, я бы не говорил, если бы не было опасности. Небрежение собственными жизнями не есть джихад, вам надо уходить в горы.
– Что произошло, брат?
– Ночью сожгли Ташкент-базар. Много людей сгорело заживо. Когда я шел сюда, я слышал, как на улицах кричали: что это сделали ваххабиты и их надо перебить до последнего человека…
И по тому, как усмехнулся молодой, прыщавый бородач с пулеметом, парнишка с ужасом понял, что…
– О, брат…
…
– Зачем вы это сделали?
– Этот базар был рассадником куфара, греха. Там торговали харамом и творили всяческий куфар…
– Брат, там были люди, которые просто хотели заработать себе на еду!
– Они водили дружбу с кяфирами. А если ты водишь дружбу с кяфирами – ты и сам из них.
– Брат, это… преступление. Аллах покарает вас!
– Ты говоришь, не подумав.
– Ты убивал людей моего народа! Пусть Аллах накажет тебя!
Парнишка вырвал пистолет из кармана, но сзади его сильно ударили по голове и повалили на пол.
– Шайтан…
– Рахмат, Махмуд…
– Братья, надо и в самом деле уходить. Если они знают…
Какой-то шум раздался за окном.
– Вахид, посмотри, что там.
Вахид подошел к окну и тут же отшатнулся от него. На улице грохотнула автоматная очередь, полетели осколки, они ударили молодого салафита и поджигателя – и тот упал на пол, схватившись за лицо и крича.
– О Аллах, Аллах…
Тот, кто был с пулеметом, вставил ствол на место. Второй достал гранату, выдернул чеку и бросил в разбитое окно.
– Аллаху Акбар!
Граната грохнула внизу, раздались крики и новые автоматные очереди по окнам. Слышались и ружейные выстрелы, частые…
– Брат, это кяфиры!
– Нет! – крикнул еще один моджахед от окна. – Это местные!
Заряд картечи ударил в дверь, но не пробил – под затрапезным деревом была сталь. Но это было ненадолго…
Говорят, что шахид чувствует боль не больше, чем укус комара. Захид мог поклясться Аллахом, что это не так.
Он остался в живых только один, остальных разорвали еще в квартире. Мойеддина, раненого, выкинули с балкона и внизу добили палками и ножами. Теперь в живых из всего джамаата остался только он один…
Захид стоял с ногами, связанными веревкой, веревка уходила назад и поднималась на ветку старого, толстого и прочного, кривоватого дерева, а перед ним была глухо рычащая толпа, жаждущая крови…
– Братья, – сказал один из боевиков, которые напали на джамаат, – узбеки! Вы все знаете о том, что произошло этой ночью. Злодеи спалили рынок, погибло несколько сотен правоверных.
Толпа глухо заворчала.
– …все это произошло по вине этих вот отщепенцев от ислама, которые называют себя салафитами! Когда люди пришли к ним, чтобы потребовать отчета в своих мерзких делах, они встретили нас стрельбой и гранатами! Что еще раз доказывает неопровержимо их вину! Это они подожгли рынок!
Толпа снова заворчала, кто-то бросил камень, и он ударил Захиду в грудь. Боевик в маске повернулся к нему.
– Ты ничего не хочешь сказать людям, которые стоят перед тобой?
– Ла иллахи илля Ллах! – произнес Захид и сплюнул кровавые сгустки изо рта. Это вызвало в толпе еще большую ярость, снова полетели камни, но боевик встал перед ним, заслонив его от камней…
– Тихо, братья, тихо! Мы – не звери и тоже правоверные мусульмане, мы должны судить этого негодяя, как положено. Есть ли кто-то, кто может сказать в оправдание этого человека?
Зловещее молчание.
– Все вы видели, как эти негодяи убили несколько человек, которые пришли к ним. Это убийство, братья! Убийство, которое они совершили на наших глазах. Убийство, которое их заставляет совершать их мерзкая религия, поистине не имеющая с исламом ничего общего. Мы же будем судить их по шариату.
– Аллаху Акбар! – крикнул Захид.
– Какое наказание положено убийцам по шариату, люди?!
– Смерть! Смерть им! – заорали в толпе, и криков этих становилось все больше. – Смерть им! Смерть им!
Человек в маске подождал, пока крики схлынут, словно волна.