[121], да покарает их Аллах.
– Они делают это напрасно.
– Аллаху Акбар. Он отправит несколько человек, и они решат наше дело.
– Несколько – это сколько?
– Сколько надо. – Салакзай успокаивающе повел рукой. – Ты знаешь старца, один человек стоит тысячи, поскольку не боится смерти.
– У меня сомнения…
– Сомнений быть не может. – Салакзай попался в примитивную ловушку и теперь защищал дело, от которого раньше сам был в сомнениях. – Этот жадный негодяй уже труп. Можешь не сомневаться.
– А я все-таки сомневаюсь, – сказал Нурмухаммед. – Ты знаешь, идет партия в пятьдесят тонн. И мне бы не хотелось ее потерять…
– Скажи – ИншаЛлагъ и доверься Аллаху.
– Дорого встало? – спросил Нурмухаммед.
– Это не стоило ничего. Просто однажды люди старца придут ко мне, и я буду делать то, что они скажут. Это мне следовало бы беспокоиться, брат…
Когда Салакзай, весь в мыслях о продолжении банкета с танцующими мальчиками, покинул номер на верхнем этаже, амир проводил бородатого фанатика взглядом, потом протянул руку.
– Телефон.
Ему немедленно вложили в руку «Турайю». Он набрал номер, который помнил наизусть – так часто он его набирал.
– Салям, Ислам… – сказал он.
– О, салям, Нурмухаммед, салям алейкум, – раздался бодрый голос в телефонной трубке, – как живешь, как твои дела?
– Хвала Аллаху, все хорошо.
– Все? – с особой интонацией произнес голос в телефонной трубке.
– Все, без исключения. Этот маймун[122] согласился.
– Отслеживай все, что происходит. Он может послать еще одну группу, о которой ты не будешь знать. Мне тут не нужны неприятности.
– Ислам, брат, не переживай так. Эти кунтечо[123] тупые, как ишаки, клянусь Аллахом. Все, что они думают, это жрать, с…ь и е…ься. Ты уберешь ансаров, после чего ансары уберут этого ишака. Хвала Аллаху, все просто…
– Я сказал, будь осторожен, – голос в трубке был сухой, как воздух на вершине Эвереста. – Держи все под контролем и поменьше болтай, понял?
Схема на самом деле была простой. Нурмухаммед был из афганских таджиков и, как и все представители небольших афганских народов, проживающих в Афганистане, ненавидел доминирующую нацию – пуштунов. Хвала Аллаху, пуштуны были храбры, как львы, но тупы, как бараны. Пока что они держали большую часть наркопосевов и сохранившиеся еще с давних времен лаборатории, но скоро этому придет конец. Салакзай, этот авторитетный полевой командир и наркобарон, выходец из богатого клана, землевладелец, поверил, что Нурмухаммед, таджик, держащий сеть хавалы в городе и имеющий логистические коридоры на север, которые контролировали его соплеменники, а также сети распространения в городах неверных, так вот этот грязный маймун, обожающий маленьких мальчиков, и в самом деле поверил, что Нурмухаммед возмущен поведением своих соплеменников, которые покупали товар из Афганистана по слишком низкой цене и слишком много оставляли себе. Вот идиот. Его обрабатывали недолго – он радостно согласился на то, что условия торговли несправедливые и надо что-то предпринимать в связи с этим. Совершенно тупой, он так и не смог осознать, что с ним торгует не амир Нурмухаммед и не амир Ислам, а таджикская община, и тому же Нурмухаммеду выгодно, чтобы как можно меньше денег оставалось в Афганистане и как можно больше – в своих краях. Идиот Салакзай согласился на то, чтобы ехать на юг – там, в пещерном комплексе Тора-Бора, новый старец горы пестовал новых смертников, которых называли «ансары», последователи – это были те, кто готов был убить даже одного из своих, правоверных, и даже если будет понимать, что уйти им не удастся. Просто так этих людей было не нанять, старец, настоящего имени которого никто не знал, не работал за деньги, он был какой-то двинувшийся на почве фанатизма псих, которого интересовал лишь джихад, война против неверных. Но Салакзай убедил старика, что речь идет о благом деле, и старик согласился дать на это дело своих людей.
Теперь Нурмухаммед сообщил о прибытии этих людей своему соплеменнику и родственнику в Намангане, амиру Исламу – тот будет ждать. А если удастся узнать, кто именно вышел в этот поход, – Нурмухаммед сообщит и это. Ансаров в Намангане схватят и замочат, но перед этим как следует допросят и покажут другим амирам. Ислам скажет, что здесь не обошлось без алима и его Дар аль-Улюма, где он сидит и замышляет плохое, намереваясь отобрать земли и плантации. Каждый примерит эту ситуацию на себя и поймет, что надо что-то предпринимать. И предпримут. А в Кабуле замочат Салакзая, причем замочат его другие ансары, потому что Нурмухаммед позаботится о том, чтобы о провале в Намангане стало известно и поползли слухи о предательстве. Не замочить его не смогут, так как иначе старец потеряет лицо перед всеми. А зная нравы отморозков старца, наверняка замочат не только Салакзая, но и всю его семью. После чего Нурмухаммед на доверенное лицо возьмет его плантации опиумного мака и конопли, его земли и его рабов. И при этом все будет сделано руками старца, а если бы Нурмухаммед замочил Салакзая сам, в Кабуле началась бы резня таджиков, что уже бывало.
Вот такой расклад.
Только говорят: скажи Аллаху о своих планах. Повесели его.
От отеля Салакзай направился к себе на виллу. Для продолжения банкета. Он так замордовал водителя, приказывая гнать быстрее, что тот едва не слетел с дороги, ведущей от отеля в город. Дорога была узкая и опасная, и слететь вниз можно было запросто.
А Нурмухаммед, довольный только что обманутым простаком, приказал его не беспокоить и уснул.
Салакзай, приехав к себе домой, с удовольствием увидел микроавтобус, стоящий у ворот. Это значит, что бача, танцующих мальчиков, к нему уже доставили…
Ночью амир Салакзай, довольный проведенным вечером, встал с толстенного одеяла на полу, на котором он спал, и пошел в другую комнату. Там для него всегда был готов стол, на котором что-то да было. Амир Салакзай родился в нищей семье, голодал с детства и сейчас ел при малейших признаках голода.
Он зажег свет, чтобы посмотреть, что есть и выбрать, на несколько мгновений он ослеп из-за резкого перехода от темноты к свету. А потом что-то с силой хватило его по голове, словно палкой, и он начал падать, удивляясь, почему его не держат ноги. Он вспомнил родную провинцию и ледяную воду, в которую он однажды попал, и она понесла его, а он не умел плавать. Вот и сейчас вода подхватила и понесла его, и с каждой секундой она была все холоднее и холоднее…
Наутро Нурмухаммед проснулся, позавтракал и приказал ехать на базар, потому что именно там находился главный обменный пункт Хавалы в Кабуле. Так получилось, что в Кабуле не было сотовой связи, и о том, что произошло ночью, он не успел узнать. Равно как и о слухах, распространившихся по Кабулу со скоростью лесного пожара.
Ему подали «Кадиллак», один из немногих оставшихся в Кабуле еще с давних времен, бронированный. Спереди и сзади пристроились машины охраны, на них были пулеметы. От отеля машины тронулись в город, на головной противно работала крякалка. Водитель у Нурмухаммеда был козырный – раньше, очень давно, он возил президента Афганистана.
Пробираясь через сутолоку улиц, амир позвонил в Кейптаун по спутниковому и уточнил, каковы сегодня цены на технические алмазы. Это надо было для работы сегодня – Хавала в основном использовала алмазы для трансграничной транспортировки. Технические всегда нужны, а за счет веса их можно легко спрятать. И не случится с ними ничего – хоть что сделай.
Цены были хорошие.
С легким сердцем Нурмухаммед прибыл в офис и принялся за работу. Время было уже к обеду, когда в кабинет вошел один из его людей.
– Хозяин!
Нурмухаммед недовольно поднял голову от компьютера. Первый час на работе его нельзя было беспокоить никому.
– Чего тебе.
– Беда, хозяин!
Опять кто-то сбежал с деньгами, подумал Нурмухаммед. Ну что за люди пошли…
– Подождать нельзя?
– Эта беда такая, которая не может подождать. На рынке плохо говорят, хозяин! О вас!
Нурмухаммед презрительно скривился.
– Собака не может не лаять, на то она и собака. На то она и собака. Выберите самого говорливого и залейте в рот кипяток.
– Они говорят, что это вы убили амира Салакзая, хозяин.
– Что?! – вскочил Нурмухаммед. – Что ты говоришь, идиот!
– Они говорят, что это вы убили амира Салакзая, хозяин.
Нурмухаммед обернулся к окну. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – плохо дело. Торговцы спешно закрывались, сворачивали торговлю.
– Остаешься за старшего. Запри все сейфы. Говори всем, что кара постигнет не только их, но их семьи, если они посмеют тронуть что-то.
– Да, хозяин. – Вакиф был смертником и осознавал это. Если ты украдешь деньги Хавалы, Хавала найдет и зверски расправится с тобой. Но за смерть ее людей вряд ли что-то будет. Люди, они и есть люди.
Нурмухаммед бросился в приемную, потом вернулся, схватил ноутбук… Снова выскочил.
– Зовите машины! Пусть едут сюда! Немедленно, мы уезжаем!
Глухой грохот взрыва на улице подсказал – начинается.
Нурмухаммед снова бросился в кабинет.
Ширился рев… тот самый рев многих сотен глоток, от которого у опытного человека начинает лить по спине холодный пот. Нурмухаммед едва успел отшатнуться от окна, как оно глухо загудело от попаданий пуль. Стекло было бронированным, тройным, из специального пластика, но Нурмухаммед понимал, что ему конец. Разъяренная толпа пуштунов не выпустит его с рынка, и остановить ее некому. Нет ни армии, ни полиции… нет никого, кроме Аллаха.
Нурмухаммед, шаркая ногами, как старик, вышел из кабинета, и в лицо ему глянул пистолетный ствол.
– Аллаху Акбар!
Последнее, что увидел Нурмухаммед за черной дырой пистолетного ствола, было лицо начальника своей охраны. Потом пистолет плюнул огнем, и больше он уже ничего не видел.