Теперь кивнул я. Хозяин нес шурпу – местный суп, традиции приготовления которого принесли сюда мусульмане из Восточного Туркестана.
– Бисмиллахи… – гортанно произнес амир и жестом указал на тарелки, которые были наполнены исходящим ароматным парком супом. – Не желаете поменяться?
Я качнул головой.
– Нет.
– Почему же?
– Кысмет…
Суп и плов оказались вкусными.
Все то время, пока я ел, в незаметном со стороны наушнике постоянно звучал голос координатора. Ни амира, ни меня не обыскали, пистолет скрытого ношения – небольшой плоский, похожий на зажигалку, с двумя зарядами – дожидался заткнутым за ремешок часов, в обоих карманах было кое-что посерьезнее. Но, судя по докладам, все было тихо, джихадисты вели себя настолько тихо, насколько могут вести себя джихадисты.
– Аль-хамду ли-Лляхи ллязи ат’ама-ни хаза ва разака-ни-хи мин гайри хаулин мин-ни ва ля кувватин[157]. – Амир оторвался от еды, произнес положенные слова. – Пусть Аллах позаботится о всех голодных…
Последнее было тонкой насмешкой. Но не надо мной.
Мы смотрели друг на друга. Каждый из нас знал, кто сидит перед ним. Я знал о том, что передо мной сидит один из боссов наркомафии, едва ли не самых богатых во всем регионе, а возможно, один из богатейших людей в халифате. Этот человек и такие, как он, не просто приспособились к жизни в нечеловеческих условиях халифата, но и процветают там. Я сам своими глазами видел записи и спутниковые снимки – они отгородили для себя целую область забором, там они строят роскошные виллы, начиненные всем самым лучшим, и не только китайским. Там же – огромные маковые плантации, на которых работают в основном рабы. У каждого такого амира – собственная небольшая армия, большая часть амиров – уцелевшие во время тотального джихада и осевшие на земле боевики-экстремисты, ставшие кем-то вроде бизнесменов. Обычным людям, которые живут в халифате, в этот район дороги нет, даже алиму туда дороги нет, если только кто-то сочтет нужным пригласить его. Эти люди хладнокровно пользуются отчаянным положением миллионов и миллионов людей, они торгуют рабами, человеческими органами, они выращивают наркотики в таком количестве, что переправляют их уже не мешками, а контейнерами. И сидящий передо мной человек – едва ли не главный представитель нарождающейся элиты халифата. И я уверен, что и он кое-что знает про меня, что не должен. Точнее – вряд ли знает, но то, что понимает, – точно. Я вижу это по его глазам – он не фанатичен, он умен. Умен и расчетлив. Скорее всего он понимает, что я – не торговец, точнее – мои интересы не исчерпываются торговлей. И прикидывает, как использовать меня для того, чтобы разобраться со своими конкурентами. Я это все знаю как отче наш – в конце концов, послужил на Востоке.
Мне в принципе-то не в падлу, грубо говоря, какая разница – просто убивать этих или убивать в пользу кого-то. Вопрос, что я с этого получу…
– Аль-хамдулиЛлях Раббиль-‘алямин, аллязи ат’амана ва сакана ва джа’алана мин аль-муслимин[158], – произнес амир Ислам положенное после еды ду’а. – Слава Аллаху, по воле которого мы сидим друг напротив друга, забыв старые раздоры и обиды. Пусть Аллах благословит нас и всех правоверных на этой земле и даст нам мир.
Я только молча усмехнулся.
– Я знаю про вас… – сказал амир Ислам. – Мои люди даже занялись торговлей… некоторые. В конце концов глупо гонять машины гружеными только в одну сторону, верно?
– Еще глупее гонять их груженными чем-то менее ценным, чем героин, верно? – в тон моему собеседнику ответил я. Тот провел ладонями по щекам.
– Все в воле Аллаха, мой друг. Все в воле Аллаха.
– Вряд ли я могу назвать себя вашим другом, уважаемый.
Амир нехорошо улыбнулся, и у меня появилось тягостное чувство, что я чего-то не знаю, и козыри – не у меня на руках.
– Враг моего врага, мой друг, но и друг моего друга – тоже мой друг, верно?
– О чем вы?
– Господин Крайс, ваш наниматель. Думаю, он сам уже забыл, на какие деньги его семья начинала бизнес.
– Если вы полагаете, что таким образом сможете перевербовать меня, то глубоко заблуждаетесь, сударь.
– Полно вам… – Амир Ислам сложил руки в замок перед лицом, как будто перед какой-то странной молитвой. – Я просто излагаю те факты, которые вы не знаете. Вы и про мою семью ничего не знаете, верно?
– А что я должен знать?
– Многое. Многое. Но прежде всего передайте привет господину Крайсу, когда встретитесь, хорошо.
– От кого?
– От Фарука Алди. Он поймет.
Мне хотелось встать и уйти. Но я знал, что это будет проигрышем.
– К вашему сведению, сударь, – сказал я, – даже если господин Крайс когда-то брал у вас деньги, это ничего не значит. Основа его состояния – деньги, полученные от продажи людям остро нужных им вещей.
– Как говорят – я готов дать отчет в каждом заработанном мной миллионе, кроме первого?
– Именно. Я не собираюсь предавать своего работодателя.
– О Аллах, да кто говорит о предательстве. Речь о тех вещах, которые вы должны знать. Полагаю, главное, что вы должны знать, – историю моей семьи, а не семьи господина Крайса. Зная ее, вы сможете понять, почему я разговариваю с вами, и поверить мне.
– Я вряд ли смогу поверить вам.
– Я выбрал неточное слово. Сотрудничать – так будет точнее.
…
– Так вот, мой отец, Фарук Алди, был бизнесменом и банкиром в Ливане. Бизнесменом и банкиром, который своими глазами видел гражданскую войну в Ливане. Он своими глазами и из рассказов доверенных лиц видел все то, что происходило на моей родине на протяжении более чем пятнадцати лет.
Амир сел прямее, смотря мне в глаза.
– Именно тогда мой отец понял, насколько велик заряд гнева и ненависти, который скопился в людях. Насколько они готовы жертвовать собой ради нескольких слов в засаленной книжонке, обещающей им место в раю. Он понял, что со временем это не пройдет, будет только хуже и хуже. Он понял, что это будет распространяться.
…
– У нас в семье было четкое разделение. То, что для одних бедствие, для других – это возможность. Мой отец поставил на то, что джихад на пути Аллаха захватит огромные территории, и оказался в этом прав. Кстати, вам известно такое выражение из области биржевой торговли – покупай, когда льется кровь.
– Нет.
– А моему отцу оно было известно. Мой старший брат окончил медресе в Кветте, а потом и университет Аль-Азизия в Египте. Потом он встал на джихад и благодаря своему высшему религиозному образованию стал одним из наиболее авторитетных полевых командиров джихада. Я же окончил школу Ле Росе в Швейцарии, и мне была уготована несколько иная роль.
– Роль банкира.
– Верно, хотя не совсем. Видите ли, в последние годы перед своей гибелью США предпринимали все возможные усилия с тем, чтобы прекратить финансирование террора. Я со своим западным образованием и друзьями в Лондоне и Франкфурте работал в противоположном направлении, и работал успешно. Видите ли… когда кризис – люди мало обращают внимание на происхождение денег, которые попадают им в руки. Мой брат вел джихад меча против неверных, а я вел своего рода финансовый джихад. Мои друзья думали, что я просто нечистоплотный банкир, но дело было несколько в другом. Они просто хотели навариться, а я хотел уничтожить США как оплот зла. И моя роль в падении США больше, чем кто-либо может себе представить. Скажем так… те первые успехи конфедералистов одновременно со странной пассивностью системы… они не случайны. Осел, нагруженный золотом, пройдет в любую дверь.
– Верится с трудом.
– Верить или не верить, дело ваше. У меня нет никакого желания хвалиться этим, тем более что все пошло… не совсем так, как нам виделось.
– А как вам виделось?
– Мы предполагали, что США будут ослаблены, но все же устоят. И ситуация будет контролируемой. А США рухнули – и ситуация мигом стала неконтролируемой. Совершенно.
…
– Нападение на вашу страну мы бы хотели предотвратить, но не смогли. Когда слишком много людей хотят одного и того же – остановить их невозможно.
Я пожал плечами.
– Почему. Мы же остановили.
– Да. Мой брат был отравлен и вскоре умер. Но знайте, что я не держу на вас зла. Это было… закономерно.
– Что вы от меня хотите.
– Чтобы вы знали – сложившаяся ситуация устраивает меня не больше, чем вас.
– Чем именно?
Амир помолчал, подыскивая слова.
– Своей… завершенностью, так скажем. Видите ли, никто не предполагал, как будет выглядеть халифат. Какие там будут отношения. Вы, кстати, думаете, что я занимаюсь наркоторговлей от хорошей жизни?
…
– Ответьте, прошу.
– Мне нет никакого дела до того, от какой жизни вы этим занимаетесь. Главное, что вы этим занимаетесь.
– Уверен, что вы лжете. Есть. В халифате деньги не играют такой роли, какую они играли раньше. В сущности мы провалились в Средние века. В феодальные отношения. Когда король брал у купцов деньги на войны и не спешил отдавать. Часто и вовсе забывал.
Финиш… Аут…
– Позвольте мне тогда задать один вопрос, – сказал я. – Вот вы… то, что вы творили…
– Я ничего не творил.
– Творили… ваш брат творил – творили, не надо открещиваться. Как вы видели то, что будет в будущем? Что вы хотели построить, взрывая, убивая…
– Ну, нечто вроде Афганистана при талибах. Только немного более… продвинутое.
– Продвинутое?!
– Да. Видите ли… ислам – лично для меня не более чем идеология. Идеология, которая работает. Идеология, которая говорит человеку: да, ты мучаешься в этой жизни, ты голодаешь, твои дети голодают, повсюду несправедливость. Но когда ты умрешь, ты попадешь в рай. Если, конечно, будешь совершать правильные поступки, несмотря ни на что.
– Цинично. И как же все вышло из-под контроля?
– Слишком много людей с оружием. Когда много оружия – деньги перестают играть большую роль.