стных, кто сказал, что пригласит их в свой дом и даст ночлег. А поскольку дело происходит в Египте, можно спорить на деньги, что эти студенты будут тайными религиозными экстремистами. Потому что в Египте еще с конца позапрошлого века идет война. Тайная война. Сначала – между обществом и британскими оккупантами, потом – между обществом и армией, потом – между необразованной и образованной, европеизированной частями общества. И экстремистское подполье в Египте сильнее, чем в том же Пакистане. Старшего приглашают в дом египетской семьи, а в Египте часто бывает так, что экстремистские взгляды исповедует вся семья – дед, отец, сын.
Вот так сначала в кутбизм втягивают старшего. Потом он сам начинает вербовать людей в своей группе. Просто за счет того, что он распределяет деньги, комнаты, разрешает позвонить домой или написать родным. Год, второй – и готово. Те, кто до этого даже не помышлял об экстремизме, становятся убежденными исламскими радикалами[172].
В случае с досточтимым алимом ферганского велайята Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби, который тогда был старшим сирийской группы из уважения к его отцу и его вставшему на джихад брату, все было точно так же, за исключением того, что его египетский куратор – ваххабит в первую же ночь в его доме совратил его. Потом он научил его совращать младших. И сказал, что для тех, кто идет по пути Аллаха и не имеет доступа к женщинам, это не является грехом.
Потом досточтимый алим ферганского велайята Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби был оператором в одном из джамаатов – это было его единственное участие в джихаде – и убедился в том, что в джамаате, когда нет возможности кого-то изнасиловать, завести рабыню или нет сексуальных джихадисток, все это делали друг с другом. И он тоже это делал, и с ним это делали. И так он стал тем, кем он стал.
Извращенцем, ненавистным Аллаху.
Амир все это выслушал и записал на магнитофон.
А потом спросил:
– Ты хочешь быть здесь главным?
Ферганская долинаПапская область12 марта 2037 года
Конечно, несмотря на почти полное отсутствие сотовых телефонов, отсутствие социальных сетей (люди даже не знали, что это такое) и прочих средств для общения, о том, что произошло в Дар уль-Улюм Наманган, стало известно почти сразу. Никто точно не знал, в чем там было дело, но все знали, что там был амир Ислам и его люди с оружием. И что они долго говорили с алимом. Народ поволновался, но поскольку алим был жив и лично призвал утром к намазу, народ поволновался и утих.
Были и другие дела, поважнее.
Но вот для амиров произошедшее требовало серьезных объяснений.
Амир Ислам обедал на террасе своего дома, когда по связи на него вышел начальник охраны и сказал – с поста передового наблюдения поступил сигнал о направляющейся к ним колонне машин. Амир Ислам усмехнулся и приказал пропустить…
С высоты второго этажа – а весь первый этаж представлял собой ДОТ с метровыми стенами армированного бетона – амир Ислам наблюдал, как неуклюже разворачивается на пятачке перед домом колонна. Машины он, конечно же, узнал – их нельзя было не узнать. Насиб-хан, амир велайята, председательствующий на Шуре амиров, был тщеславен и очень гордился своим «Кадиллаком», говорил, что он раньше был у американского президента, а теперь на нем ездит он. Правда это было или нет, амир Ислам не знал, но никогда публично не насмехался над этим, хотя тщеславие – один из грехов ислама. В конце концов, если чьи-то жизненные интересы исчерпываются потребностью ездить на «Кадиллаке» президента США…
Их пропустили, охрана заняла позиции у машин, на крыше дома амира Ислама были снайперы с крупнокалиберными снайперскими винтовками и РПГ. Через некоторое время Насиб-хан, толстый, тяжело отдыхивающийся, появился наверху, на террасе.
– Ас саламу алейкум.
– Ва алейкум ас салам… – сказал амир Ислам. – Прошу вас, присоединяйтесь к моей трапезе. Сейчас принесут еще блюдо…
– Рахмат… – Насиб-хан приложил ладонь к сердцу. – Рахмат за угощение, но я воздержусь, брат…
Это было проявлением недружелюбности и недоверия, хотя внешне все выглядело нормально и даже вежливо…
Амир Ислам дал знак все равно принести новое блюдо…
– Ягненок с травами. Пасся далеко отсюда, так что не радиоактивный…
– Рахмат… – повторил Насиб-хан. – Но мне эта радиация-шрадиация не страшна. У меня все здесь оседает…
Он похлопал себя по объемистому животу и засмеялся каким-то булькающим, непристойным смехом.
Всем было понятно, зачем приехал Насиб-хан, но сразу к делу он переходить, конечно же, не стал. Харам.
– По пути сюда я видел твои плантации мака, – сказал Насиб-хан. – Аллах свидетель, какие хорошие плантации. Как ты выращиваешь такой мак? Я каждый день гоняю рабов поливать, они половину вытаптывают, тупое отродье, Аллах в гневе на них. И все равно такого не получается. Расскажи, как Аллах дает тебе такой урожай мака.
Амир Ислам подумал про себя, что, если даже он сделает глупость и расскажет, как именно, вряд ли это поможет. Что Насиб-хан, что многие другие амиры тупы как бараны, вся их агротехнология в лучшем случае заканчивается знаниями бывшего колхозного агронома. Тут были такие хозяйства – сначала колхозы, потом госхозы они назывались. Сорок лет без урожая. Раньше не рос хлопок, не росла пшеница – теперь вот не растет мак. Беда. Если он сейчас начнет говорить ему про капельное орошение, и про электромагнитное проращивание семян, и про то, что семена вообще надо менять, а мак – подкармливать, они все равно это не поймут. Барану бессмысленно говорить про вкус шашлыка…
– Семена, – сказал он.
– Семена?
– Да, семена. Очень хорошие семена. Я покупаю их и высаживаю.
– О Аллах, а нельзя ли и мне купить таких семян?
– Почему бы и нет?
– Рахмат, я пришлю своего человека.
– Еще подкормка.
– Это маленький самолет летает?
– Да, он. Я распыляю удобрения.
– О Аллах, а это не опасно?
Амир Ислам пожал плечами:
– Все есть яд, и все есть лекарство. Все зависит от дозы…
Про себя он подумал, что эти идиоты сами напрашиваются. В один прекрасный день он прикажет загрузить самолет гербицидами и сожжет поля конкурентов.
– Брат, а не мог бы твой самолет и над моими полями полетать?
– Почему бы нет? Вопрос в деньгах.
– Я заплачу!
И даже не спросил, сколько именно. Вот ведь тупая скотина…
Покончив к своей, как он думал, выгоде с делами коммерческими, Насиб-хан перешел к делам политическим.
– В городе неспокойно, – сказал он, похлопывая по животу. – Люди говорят, что на медресе был налет.
– Да, был, – подтвердил амир Ислам.
– Брат, это опасное дело… – сказал Насиб-хан. – Почему ты не сказал об этом нам? А если бы поднялось восстание?
– Сомневаюсь, что оно поднялось бы. В любом случае у нас достаточно оружия и воинов, чтобы показать этим мерзавцам их место.
– Аллах свидетель, это так, но зачем испытывать терпение людей?
– Эти скоты не посмеют восстать.
Поняв, что дальше дело не двигается, Насиб-хан решил пойти в лоб.
– И о чем ты говорил с алимом, брат?
Амир щелкнул пальцами, объяснил подбежавшему охраннику, что требуется.
– Я лучше тебе покажу, брат…
Через десять минут Насиб-хан, у которого у самого был помимо гарема из женщин, гарем из мальчиков, отодвинул от себя планшет и вытер потный лоб.
– Аллах свидетель, какая мерзость…
– Это ты точно подметил.
– Он говорит, что он праведник, что он праведнее всех нас, а на самом деле он преступник и вызывает гнев Аллаха самим своим существованием.
– И это верно.
– Теперь-то люди разорвут не нас, а эту лицемерную и преступную свинью, да покарает его Аллах. Вот уж я порадуюсь, сколько крови он из нас выпил. Его люди прошлым годом приходили ко мне и считали мои машины! Я говорю – это не мои машины, это машины охраны! Я на них не езжу совсем! А они говорят – все равно надо платить закят. Мерзавцы. Ну, ничего, сейчас-то он у нас попрыгает…
Амир Ислам пожал плечами.
– Зачем?
– Как зачем? Этот мерзавец берет закят с нас со всех и с тебя тоже. Он уже всех достал со своим закятом…
– Тебе затруднительно выплачивать закят?
Про себя амир Ислам подумал, что, может быть, и затруднительно. Когда они делили поля, то поделили поровну, чтобы никому не было обидно. Только у него урожайность мака на той же земле втрое выше.
Насиб-хан выпучил глаза.
– О чем ты говоришь, брат?
– Вот мы тут живем. Ты сам видишь, как мы тут живем, верно? Ты видел, что происходит в городе? Видел, сколько там нищих?
– И что? Я должен делиться с этими обиженными Аллахом?!!
– Конечно, нет, брат, – успокаивающе сказал амир Ислам. – Ты просто должен выплачивать закят, и таким образом, все эти нищие люди будут думать, что все идет по правилам. Конечно, вопрос – сколько платить закята, много платить тоже не надо. Но и совсем не платить или платить совсем мало – нет, брат, так не годится. Надо платить. Иначе рано или поздно толпа поймет, что справедливости нет, и пойдет нас грабить. Вот что будет.
– Да мы их… перестреляем.
– Сколько ты потратишь на боеприпасы? Сколько заплатишь людям, которые будут воевать за тебя. Сколько потратишь на охрану? Сколько потратишь на восстановление разрушенного? Сколько будут стоить рабы после такой войны? Не дешевле ли заплатить…
Насиб-хан долго думал, сопел.
– Не понимаю я тебя, брат. И другие не поймут.
– А вам и не надо понимать. Скажи, хоть раз я давал плохой совет?
…
– Давал?
– Нет.
– И сейчас не дам. С этой записью алим у нас на крючке. Но это не значит, что ты должен прийти к нему и сказать – больше я не буду платить закят. Отныне мы можем быть уверены в том, что алим не напишет против нас баян и толпа не бросится грабить и громить нас. А мы со своей стороны должны помогать алиму. Если пришлют другого – нам будет только хуже, у нас не будет на него вот такого… видео. Деятельность алима в Багдаде оценивается по двум критериям – спокойствие и количество закята. Поэтому и я, и ты не просто будем платить закят, но с каждым годом будем увеличивать его сумму. Ненамного, но увеличивать. Чтобы в Багдаде были довольны алимом. Теперь уже нашим алимом.