евушек украшением мужского общества, в котором с ними должны были быть обходительными и учтивыми. Как ни покажется странным, но Гиммлер предполагал, что при сохранении традиционных социальных ролей женщины должны были заниматься некой общественной деятельностью. Только это было залогом того, что немецкое общество могло избежать излишней маскулинизации и милитаризации (!), что воспринималось главой «черного ордена» как первый шаг с гомосексуальной предрасположенности. Если мужчины по работе и в общественной деятельности сталкивались только с мужчинами, то возникала опасность, что «преимущества мужского государства и мужских союзов» пойдут по ошибочному пути развития. Этой в высшей мере провокационной фразой Гиммлер намекал на дилемму, которая возникла при формировании национал-социалистической идеологии. С одной стороны, «мужские союзы» были востребованы национал-социализмом. В качестве «мужских союзов» можно было рассматривать сначала СА, а затем и СС. Однако, принимая во внимание сексуальное поведение некоторых штурмовиков в начале 30-х годов, Гиммлер опасался, что однозначное превалирование мужчин приведет к «нежелательным гомосексуальным влечениям», чему надо было жестко противостоять. В данным условиях настойчивость Гиммлера, с которой он предполагал организовывать совместные (юноши и девушки) праздники, требовал признания прав внебрачных детей, нельзя путать со стремлением к признанию прав женщин и к изменению их традиционной роли в обществе.
Карикатура из журнала «Черный корпус», на которой изображен католический священник, являющийся «пастырем» самых отвратительных человеческих пороков
Во время своей речи Гиммлер не упустил возможности в очередной раз возложить вину за сложившуюся ситуацию на христианство. Он полагал, что именно христианство способствовало складыванию «гомосексуальных эротических союзов мужчин», которые могли быть разрушены женщинами. Повторимся, что эти мысли никак нельзя было трактовать как требование равноправия женщин и мужчин. В рамках общества, в котором жизнь отдельного человека ничего не значила, а он сам не имел права на существование вне сообщества, подобного рода противоречия не должны были быть удивительными. Гиммлер постоянно говорил о возможности небольшой модификации традиционной для немецкой женщины роли. Например, признание внебрачного материнства как некоего социального института исходило из «интересов нации», а не интересов матерей-одиночек. Даже после небольшой трансформации функции женщин в национал-социалистическом обществе их роль на государственном уровне должна была определяться четкими и строгими критериями. Если Гиммлер планировал дать женщинам некоторые привилегии, то подразумевалось достижение вполне конкретных политических результатов, например, увеличение рождаемости. Но в то же время равноправие полов было неприемлемым для Гиммлера, так как оно должно было означать маскулинизацию женщин. Рейхсфюрер СС, несмотря на мнимую «биологическую прогрессивность», продолжал придерживаться традиционных патриархальных взглядов, характерных для консервативно-буржуазной среды. Он полагал, что если бы женщины стали выполнять в обществе мужские функции, то исчезли бы их «женские качества», то есть стерлись различия между полами. Гиммлер заявлял: «Не надо стремиться сделать из женщины логический интеллектуальный инструмент». Потенциальное пребывание женщин у власти для Гиммлера было столь же катастрофическим явлением, как и возможное «господство гомосексуалистов в мужских союзах». По его мнению, эмансипация женщин неизбежно вела к их маскулинизации, что приводило к гомосексуализации потерявших власть мужчин. Гомосексуальные мужчины и «маскулинные» женщины были двумя сторонами одной медали, то есть признаками распада типично немецкого государства мужчин, разложения принципов традиционной мужской политики. Если Гиммлер все-таки и говорил о правах женщины, то он подразумевал ее лишь как роженицу, которая должна была руководствоваться своими расовыми инстинктами, стремиться к сохранению «чистоты крови» и осознавать свою роль в «народном сообществе». Гиммлер заявлял: «Лучшим из всех видов государств является мужское».
Один из католических монахов, представший перед судом по обвинению в гомосексуализме
Может возникнуть вопрос: при чем здесь ведьмы и их преследование? Надо сразу же обозначить, что ведовские сюжеты в этой речи являлись отнюдь не самыми центральными, но весьма показательными. Первый раз Гиммлер упомянул в речи 1937 года ведьм, когда рассуждал о гомосексуализме, распространенном среди католических священников. Он высказал идею, что отдельные иерархии церкви устраивали преследование ведьм и их сожжение, чтобы удовлетворить свои «извращенные потребности». В этом тезисе отчетливо слышатся отголоски идей некоторых фёлькише о «темной сексуальной магии». Гиммлер заявлял: «Неоспоримые доказательства этого будут приведены через четыре года. Я надеюсь, что тогда мы сможем спросить с церковной организации, с ее иерархов, с ее священников как представителей гомосексуальных эротических мужских союзов, которые терроризировали человечество на протяжении последней тысячи восьмисот лет. Мы сможем призвать их к ответу за великие кровавые жертвы, которые они приносили в прошлом, следуя за своей садистской извращенностью. В данном случае можно было бы напомнить о преследовании ведьм и еретиков». То есть Гиммлер предполагал, что среди прочих причин, по которым надо было бороться против церкви, надлежало отдельно выделить гомосексуализм священников, который угрожал «основам государства». Обещание предоставить «неоспоримые доказательства» можно было оценивать двояко. С одной стороны, это можно трактовать как косвенное упоминание о деятельности «Зондеркоманды Х». Однако это можно объяснить как стремление начать против католических священников серию «процессов нравственности», пик которых в Третьем рейхе действительно пришелся на 1940–1941 годы.
Второе упоминание ведьм в речи Гиммлера, которую он произнес в 1937 году перед группенфюрерами, было связано с похвалами в адрес немецкой женщины и жестким осуждением «гонений, которым она подвергалась». Гиммлер заявил буквально следующее: «Нам должно быть предельно ясно, что движение и мировоззрение имеет смысл, когда их носительницей является женщина. Если мужчины пытаются постигнуть все вещи умом, то есть логически, то женщина полагается на свои чувства. Немецкие женщины во время процессов над ведьмами и еретиками принесли огромные жертвы. Священники предельно точно представляли, зачем им надо было сжечь пять и шесть тысяч женщин. Они, женщины, полагались как раз на их старое знание, старое учение, на соответствующие чувства, в то время как мужчины уже перестроились и стали думать логично. Однако их логика не имела никакого смысла. Они смирились с тем, что, крестившись, понесли политическое поражение». В этом пассаже Гиммлер как бы идентифицирует немецкую женщину с германским государством. Она служит «народному сообществу» на самом низовом уровне, то есть в «частной жизни», в семье, где проявляет немалую заботу о «правильном» воспитании и сохранении традиций. Подобного рода представления имеют очень долгую историю, в том числе в фёлькише движении. Немецкие националисты нередко приписывали германской женщине роль «защитницы нации», заступницы за государство и господствующую идеологию. При этом делалась оговорка, что сами женщины в реальности должны были осознанно отказываться от общественной жизни, то есть не являться активно действующим субъектом политики. В данном случае они должны были быть пассивными хранительницами традиций, чья функция в обществе была скорее символической, нежели действительной. В представлениях Гиммлера германские ведьмы были женственными (но не эротичными), верными спутницами мужчин, воспитательницами детей, которые защищали «народное сообщество» от «болезненной сексуальности» и сохраняли народную самобытность. Придерживаясь подобной точки зрения, Гиммлер исходил из того, что сожжение ведьм было необъявленной войной против немецкого народа. Эта мысль до него уже не раз высказывалась некоторыми идеологами фёлькише движения. То есть в СС германские ведьмы должны были почитаться как «национальные мученицы», которые погибли в борьбе за «старые обычаи и идеалы» и пресловутую немецкую самобытность.
Если еще раз посмотреть на рукописи Арнольда Руге, то окажется, что оба центральных мотива эсэсовского восприятия процессов над ведьмами – акцент на враждебности церкви по отношению к германской расе, к германской женщине и к германским государственным принципам, а также провозглашение сожженных ведьм «национальными мученицами», символическими носительницами немецкой самобытности – некоторое время спустя оказались положенными в основу деятельности «особого проекта Х». Попытка представить католических священников как «врагов рейха», которые в своей подрывной работе пошли на союз с другими врагами Германии (большевики, евреи, гомосексуалисты и т. д.) дополнялась попытками поиска элементов «новой немецкой религиозности». Их искали прежде всего в народной культуре, однако представители «Зондеркоманды Х» делали это исключительно с привязкой к сюжетам о преследовании ведьм. По большому счету вся деятельность «Зондеркоманды Х» сводилась именно к тому, чтобы найти и собрать как можно больше документов и исторических свидетельств того, что женщина всегда занимала особое место в германской культуре. Кроме этого, исследователи, работавшие в «проекте Х», должны были специально выискивать исторические источники, которые в перспективе можно было бы использовать для дискредитации католической церкви и христианской теологии. Однако последнее поручение не являлось отличительной чертой эсэсовского проекта, так как приблизительно тем же самым занималось еще несколько ведомств. В Третьем рейхе антицерковными кампаниями кроме Альфреда Розенберга отличились Мартин Борман и министр пропаганды Йозеф Геббельс, который несколько раз инициировал критику католической церкви через подконтрольную ему прессу.