Я послала Леону ответное смс: «Завидую. Новостей ноль. Постараюсь выбраться. Софье привет» и решила, что оставшиеся от отпуска дни буду ходить на реку, загорать и купаться. Но сначала надо было выяснить, что с Никой.
Я потратила полдня, чтобы узнать, кто может мне ответить, где её искать. Повсюду я натыкалась на вопрос, кем я прихожусь Голубевой? Подруге, коллеге, соседке давать сведений было «не положено», назваться сестрой или ещё какой другой родственницей я побоялась. Неожиданно мне вспомнилось, что муж моей коллеги, одной из Ирин, работает в УБЭПе… Если она возьмёт трубку и согласится… Если её муж не откажет… Если у мужа Ирины есть нужные знакомые…
Через полчаса я знала, что «гражданка Голубева Вероника Сергеевна такого-то июля отпущена домой под подписку о невыезде»: два дня назад. Я снова набрала Никин номер. Звонок проходил, но трубку она не брала. Я уже хотела отказаться от этой затеи, но тут на меня вдруг нахлынула такая тревога!.. Я мигом собралась и поехала к Нике.
Когда я вышла на остановке и перешла дорогу, меня пронзило воспоминание: Ника в тапочках, в носках в красно-белую полоску идёт от дома. И я чуть ли не бегом кинулась к её подъезду. Взлетела на пятый этаж, мокрая, запыхавшаяся, подскочила к двери и минут десять давила на кнопку звонка. По ту сторону раздавалась трель, но больше – ни звука. Куда могла деться Ника? В отчаянии я пнула дверь ногой.
Вернувшись домой, я немедленно позвонила Ирине Ивановне с ещё одной нижайшей просьбой: не может ли её муж узнать, когда, какого числа Нике надлежит обозначиться в инстанциях, которые занимаются её делом? Спустя немного времени Ирина перезвонила мне и со вздохом сообщила, что такой информации добыть не удалось.
– Вам, Машенька, на природу бы надо, – сочувствующим тоном сказала она. – У вас такой напряжённый голос…
Будет тут напряжённый, усмехнулась я. Поблагодарила и сказала, что как раз подумываю приобрести небольшую дачу в десяти километрах от города. И тогда позову Ирину Ивановну экспертом.
Делать было нечего. Оставалось ждать, что Ника, увидев, сколько раз я ей звонила, в конце концов перезвонит мне сама. Только было я успокоилась этим выводом, как телефон запищал и явил мне новое смс. От Ники.
«Я была дома. Всё нормально. Позвоню вечером».
Я села на диван. Ну и ну! Ника не изменилась. Я трезвонила в её дверь, а она сидела тихонько и не открывала, и у неё – нет, подумать только, – у неё «всё нормально»! Разозлившись, я ответила будничным «Ок», но, надо признаться, на душе у меня полегчало.
Почему-то я была уверена, что Ника не перезвонит. Но она позвонила. Как и обещала, вечером, в начале восьмого.
– Я поздно тебя увидела, – сказала она вместо приветствия. – В окно.
– Могла бы позвонить сразу, – на автомате упрекнула я.
Ника молчала.
Я спохватилась:
– Как ты?
– Адвокат говорит: дадут условно. – Голос у Ники был совершенно безразличный.
Я подумала: «Хорошо, что в её голову не пришла мысль отказаться от адвоката».
Тут я вспомнила лицо Ники – в том виде, какой у неё был в нашу последнюю встречу.
– А… как ты себя чувствуешь? Лицо… как твоё лицо?
– Заживает. Меня токсикоз замучил. – Никин голос привёл меня в замешательство. Мне показалось, что в нём проскочило что-то, похожее на… гордость?
– Токсикоз?.. У тебя… что болит – желудок, почки, печень? Токсикоз – он из-за чего?
– Из-за беременности, – снисходительно ответила Ника.
До этого момента я держала в голове вопрос про «что-то» важное, что Ника собиралась сообщить мне в свою последнюю ночь в Лисицыно.
– Ты не сделала аборт?!
– От Николая? Сделала. Это не его ребёнок.
«Арсений», – обмерла я.
– А… чей?
– Ты не знаешь.
– Юра, – осенило меня. Я только что не подпрыгнула. – Юра, который работал в тире!
– Это только мой ребёнок, – сухо сказала Ника. – Только мой и больше ничей.
– Но как же ты будешь?.. Ты будешь рожать?
– Конечно, буду, – несколько даже обиженно подтвердила Ника. – Где-то на второй неделе марта.
– Но на что ты будешь жить? Адвокат… и потом. Ведь в газету, наверно, тебя уже не возьмут…
– Не возьмут, – согласилась Голубева. – Они там всё уже знают, мне редактор звонил. Слава богу, что в газеты, в другие газеты не попало… Но скоро попадёт, не в газеты – так журналисты между собой все косточки перемоют… В СМИ мне теперь путь заказан. Так что…
Ника помолчала.
– Отец ко мне приезжал. Я матери звонить не стала, а ему позвонила. Так он примчался. Всё время со мной был, вот только сегодня, в обед, уехал. Обещал помогать.
– У него есть семья?
– Есть. Жена, Наталья Николаевна. Сын на восемь лет меня моложе, Женька.
– И как они? Не против?
– Они – за. Поддерживают меня. Да я каждый год к ним ездила, и они ко мне много раз… Мы переписываемся. Созваниваемся чуть не каждый день… Подарки друг другу дарим. Они у меня мировые. – В голосе Ники звучала неподдельная нежность.
Я удивилась: оказывается, у Ники есть семья! Есть люди, которых она по-настоящему любит и которые – вот это да! – её тоже любят!
– Ты никогда об этом не говорила…
Ника вздохнула. Помолчала. Потом сказала, и её голос звучал веско:
– Всё это не важно – работа и кто что скажет… Главное, что наконец-то появится человек, которого можно любить на полную катушку. Он будет только мой… Девочка. Или мальчик. Только мой. Только. Мой.
И совсем другим голосом:
– Я сначала с ума сходила. Вот реально, по-настоящему. Ведут меня – иду, говорят, что делать, – делаю. А внутри – пустота. И аппетита не было. Просто сидела, как ватная кукла. Потом начались походы по врачам. Гинеколог меня осмотрела и спрашивает: «Рожать будешь?» Что, говорю. А она: «Беременность. Срок – неделя-полторы. Будешь рожать или писать направление на аборт?» Я говорю: «Не может быть». Она: «Я сорок лет работаю… Так рожать или аборт?» И тут во мне такая радость всколыхнулась! Всё, думаю, переживу, всё перенесу! Я вышла и сразу отцу позвонила…
– Да…
– А знаешь, кто мне помогал? – продолжала Ника. – Председатель, тот, из Лисицыно. Илья. Он мне продукты привёз, одежду, договорился, чтобы меня поселили в нормальную комнату… Есть же хорошие люди на свете! А потом меня из-за беременности вообще под расписку домой отпустили.
– А Николая мой отец похоронил, – неожиданно закончила она.
Я была так ошеломлена, что не знала, что и сказать. Промямлила:
– Ну и дела…
– Ты рада за меня? – уверенно спросила Ника. Прозвучало это двусмысленно, но она этого, казалось, не заметила.
– Что у тебя будет малыш? Да, конечно, рада.
– А всё остальное перемелется, – так же уверенно подхватила Ника. – В марте позову тебя крёстной. Согласна?
– Да.
Голос у меня был растерянный.
– И ни к кому у меня претензий больше нет, – добавила Ника. Она особо выделила слова «ни к кому», и я поняла, что речь об Арсении.
– Это хорошо, – осторожно ответила я.
– Ну, пока. Есть хочу, – завершила Ника разговор.
– К тебе зайти-то можно?
– Пока не надо. Главное я тебе рассказала. А так – я одна хочу побыть. Переварить. Я тут книжку читаю про беременность и роды… Да я на учёт через пару дней встану, на обычный, позвоню тебе. Может, в кафе какое сходим.
– Давай.
– Или, если не получится, в другой день… В общем, пока.
– Но ты держи меня в курсе, – заторопилась я. – Как у тебя, к чему идёт… Может, чем помочь… Не пропадай. И бери трубку, когда я звоню.
– Хорошо, – по-царски величественно пообещала Ника.
Положив трубку, я прошла в комнату, села на диван и долго сидела, ошеломлённая тем, что услышала. Метаморфозы Никиной жизни не укладывались в моей голове. Её настроение и вовсе сбивало с толку. Я никак не могла ухватить, что за перемена в ней совершилась? Откуда берётся её умиротворённая уверенность? Ника не терзалась виной, отреклась от Арсения; она потеряла работу; беременна, не рассчитывает на помощь отца ребёнка… Она, в конце концов, ждёт приговора, и неизвестно ещё, какую меру наказания изберёт суд: убийство – не кража! И в то же время Ника – вот эта самая Ника! – чувствует себя королевой…
Нет, я не понимала, как такое может быть.
Ситуация с Никой прояснилась, и следующие три дня я провела так, как задумывала: спала сколько хотелось, потом собиралась и ехала на реку. Выходила за две остановки и шла к пляжу пешком, разглядывая сквозь солнечные очки, как приближаются блики светлого песка сквозь листву деревьев, и широкая синяя полоска за ними. На пляже выбирала место подальше от компаний и мам с детьми, расстилала простыню, нахлобучивала на лоб широкополую панаму и укладывалась загорать. Первый день я взяла с собой книжку какого-то французского автора, про которого говорилось, что он – «выбор Cosmo», и журнальчик с историями. Но французский автор не пошёл, впрочем, как и журнал, и в следующие дни я уже не брала их с собой; просто лежала, позволяя мыслям течь сквозь меня. Хотя не слишком далеко находились люди, прыгали и визжали дети, было ощущение, что вокруг стоит тишина. Может быть, такой эффект давала большая река, которая дышала в десятке метров от меня, может быть, сказывалось моё собственное молчание, а может, я просто устала. Я думала о Нике, о себе. На второй день в тишине и молчании я поняла, что за ощущение так поразило меня в тот момент, когда из стойки в моей прихожей под ноги упал зонт. Это было ощущение пройденного рубежа, и теперь мне предстояло обживаться в этом новом состоянии.
В один из этих дней мне позвонила Наташа. Они с Игорем и мальчишками уезжают на юг, две недели их не будет, сообщила она. Спросила, как я провожу отпуск.
– Загораю, купаюсь, читаю, – ответила я. – Бездельничаю, в общем.
Наташа помолчала. Я чувствовала, что она хочет спросить о Яне, но не знает как. Я ушла с той вечеринки раньше, Ян танцевал с другой девушкой – Наташа, конечно, помнила это.
Но всё-таки не утерпела: