[41], и до него “Пролеткульт”). На Западе книгу не поняли. Друзья, уехавшие на Запад, ее тогда не перепечатали, хотя бы фотографическим путем. Начался структурализм. “Опояз” был воскрешен у нас и понят на Западе 10 или 12 лет назад. Это первая русская теория, охватившая или охватывающая мир. У нас понят простым “остранением”, но не понят как искусство повторять, не повторяясь. Они (как и Запад) не понимают сходство несходного.
Дед.
Продолжение буду писать завтра.
2608.04.1971
Ялта.
Дорогой друг Никиточка.
8 апреля.
Утро. Ветер. На левой румбе (горе) цветут персики. Море с волнами. Они косят в сторону Севастополя.
Продолжаю обзор литературной жизни моей для внука.
Побывал в Германии, больше, чем на год. Помню апрель в Берлине. Цветущие ветви яблони в ведрах на рынке. Написал “Zoo” и “Сентиментальное путешествие” (вторую часть). Это тоже теория прозы.
Издал с маркой “ОПОЯЗа” книгу главную Романа Якобсона[42].
Вернулся домой. Не печатали. Взяли редактировать тонкий журнал. Писал разное и горькую книгу “Третья фабрика”. К этому времени хорошо работал Юрий Тынянов, теоретик и романист. Я не очень люблю его романы. Его герои (хорошо, что он не монологичен) толкают друг друга и многословны.
Пошел в кино. Начал сильно с Кулешовым[43] и молодым Роомом[44]. Написал книгу “Материал и стиль «Войны и мира»”. Не такую плохую, но испуганную.
Начал заниматься историей лубочной литературы. Две книги. Время шло.
Родились Никита и Варя.
Милые ребята. Ты похож на них. Ты имеешь общую бабушку и дедушку. Вас воспитала Люся. Вы хорошего урожая. Тебя я люблю и за маму, и за дядю, и за тебя, дорогой.
Мне скоро будет 80 лет (через 2 года). Уже десять лет я снова занялся теорией. Умру признанным и у нас. Сейчас мешает характер и презрение людей к тому, что только и может называться литературой. Всего не напишешь. За последние годы ты сам видишь меня. Почему я пишу тебе. Я люблю тебя, дружок. Не пропусти жизнь. Поверь первой удаче. У твоего отца Ефима была первая большая удача. Он ей не поверил и не принял ее как праздник. Лазер прошел косо, мимо него[45].
Надо кончать письмо, дорогой.
Не будь строг к себе. Не будь в жизни будничен. Верь себе. Не напускай на себя строгости.
Кончаю письмо, дорогой.
Поцелуй маму, бабушку, Колю. Я отдыхаю и сплю. Мне снятся книги. Недописанные книги, недопразднованная жизнь. Я люблю ее. Она меня любила, я ей изменил. Верю в себя, в удачу, во вдохновение и смелость полета.
Воздух держит дерзких. Не будь аскетом. Все хорошо, пока в мире есть птицы. Даже вороны. Пока возвращается весна.
Целую тебя, мой мальчик.
Твой дед, Виктор Шкловский
2711.04.1971
Ялта.
Никиточка, дорогой!
Написал тебе большое письмо в двух конвертах и забыл написать главное: целую тебя. Я писал о том, как трудно и ошибочно жил. О том, как можно пропустить жизнь. Верь себе. Я верю себе так сильно, что даже этого не замечаю. Ты верь по-другому. Учи языки. Это необходимо.
Я летаю между нитями пропуска в образовании, как седая летучая мышь.
У нас тихо. Туманно. Людей полно. Говорить не с кем.
Твой Виктор Шкловский.
Поцелуй Люсю, уже бабушку. Поцелуй маму Варю и Колю – хорошего человека.
Читай широко. Учись вольно. Не пропусти удачи.
Берегись скромности!
Берегись бережливости!
Берегись целомудрия.
Берегись сегодняшнего дня.
Мы в искусстве и науке не дрова, а спички, зажигающие костры.
Так береги руки от ожога.
Я очень люблю тебя, мальчик.
Дед
2821.04.1971
Ялта.
Дорогой Никиточка.
Потеплело. Подходит (не всегда) к 18, но ветер. Целую тебя. На балконе сегодня два дрозда. Начал гулять. Смотрел на синиц.
К Льву Толстому после написания “Анны Карениной” Н. Страхов писал, побуждая его начать новый роман. Лев Николаевич ответил: писать о том, что 2 Ч 2 = 4, не надо. Для новой книги у него нет неразрешимой, вернее неразрешаемой задачи. Ему не хватало “энергии заблуждения”. Это попытка решать еще не решенное.
Физика и физиология на время дают ответы. Искусство дает фиксацию (закрепление) попыток решения. Решения эти не окончательны. Цель их – обострение неразрешимости задачи, а не снятие трудностей. Надо продвигать то, что еще кажется заблуждением, исследовать его во всех взаимоотношениях. Энергия поиска и есть обновление взаимоотношения. Надо искать задачу, она, поставленная пламенно, продвигает понимание человечества. Не надо говорить “не пейте сырой воды”, “капитализм – зло”. Надо понимать относительность решения и не останавливаться в поиске.
Целую тебя, молодой студент. Становись энергичным ученым.
Делай в науке то, что надо делать, а будет то, что будет.
Дед Виктор Шкловский
2928.04.1971
Ялта.
Дорогой мальчик! Целую тебя!
Бумага кончается, хотя я ничего не писал. Десятого буду в Москве. У нас почти лето, хотя вечера и прохладны. Дуб уже кудряв. Доцветают яблони и груши, цветет сирень. Каштаны цветут. На одной из улиц цветет даже розовый каштан. Дождей не было. Ветра много. Воды в городе мало. Ее экономят, хотя горы пробиты для водных туннелей. Вода, говорят, ушла в дыры гор. Здесь карстовые известняки. Крымские горы очень старые.
Гулял по высокому старому кладбищу. Осталось только пять-шесть могил. Могила Найденова. Он приказчиком написал одну очень хорошую драму “Дети Ванюшиных” и больше ничего (путного). Могила не заброшена. Очень высоко и море прямо внизу, как будто без перехода. У нас не очень густо, но поют птицы. Природа продолжает свою слегка заикающуюся речь. Я отдохнул.
Между дальними новыми домами уже поднялась деревня. Надо учиться читать самого себя как слово в книге. Мир проживет и без нас.
Как мало я знаю, как мало узнаю, и мало сделал, и даже не видел Енисея. Жизнь промелькнула, и я ее не заметил, как и Пасху этого 1971 года.
Целую тебя. Смотри в оба. Но спокойными глазами. Не пропусти жизнь. Успей ее погладить.
Твой дед и друг Виктор Шкловский.
Море морщится – морщины морщатся и разглаживаются. Вороны (две) сидят на кипарисах и смотрят в разные стороны.
Очень красиво: ветер шевелит большое цветущее каштановое дерево.
Целую всех.
3030.04.1971
Ялта.
Дорогой Никиточка!
Вдруг похолодало – 15 градусов. Читаю “Бесов”, очень неровно и очень хорошо. В конце романа убито 12 человек – это уже шекспировская развязка.
Все плохие предсказания довольно точны. Герои похожи на героев других хороших романов Достоевского. Хорош Ставрогин и Степан Трофимович, а в общем вне конкурса – гениально.
Погода до сегодня была прекрасная, в 11 часов испортилась. Пока верю в будущее. Целую тебя, милый. Живи не стараясь. Не стараясь. Я сейчас пишу – не стараясь. Пусть Спас спасает как знает. Это догмат сектантов нетовцев.
А к сессии все же надо стараться. Иначе в самостоятельной работе не хватит навыков и инструментов.
10 мая буду в Москве. Будем верить во вторую декаду.
Дед Витя.
С гор идет туман. Птицы замолкли, а как цвела сирень. Но так как она не выдуманная, то все стерпит. Море серое и гладкое. Одел теплое белье.
3130.05.1971
Переделкино.
Дорогой мальчик мой Никиточка.
Давно я тебе не писал. Я писал о Маяковском и Толстом, об Олеше и больше всего о Достоевском. Слова – мысли, собирались. Образовывали строй и стан, и потом снова рассыпаешь. То, что получилось, вероятно, часть целого, или оно ничего.
У нас красили стены две девушки, обе Зины. Здоровущие молодые инвалидки. Они мазали стены купоросом и краской. Потом оказалось, что они не маляры, а только абитуриентки этого искусства. Краски мирно слезли со стены. Я уехал в Переделкино. Встретился с Треневой[46], с Бонди[47], с Бондариным[48], Асмусом[49]. И еще с сотней не пишущих писателей. Узнал, что Федин болен раком прямой кишки. Плохие люди тоже страдают, и все мы умираем, узнав тщету дурных поступков, измен и терпения к себе.
Я не несчастен и не счастлив. Я умею занимать себя работой. “Лестницу! Лестницу!” – кричал, умирая, Гоголь. Куда он хотел лезть, этот блистательно и глубоко и пророчески несчастливый человек? Есть ли лестницы? Нужны ли они? Есть ли дыры, ведущие к правде? Просверливаются ли они физиологией или ошибками вдохновения? Будем стараться жить, не забывая людей и совести, и не только для себя. Постараюсь забыть о себе, не забывая о работе. Забыть об уже проходящей старости. Вишни доцветают. Они и розовые, и голубые.
Я очень люблю тебя, мой мальчик. Твой прадед говорил, преподавая математику: “Главное – не старайтесь. Жизнь проста как трава, как хлеб, как взгляд. Как дыхание”. Легкомыслие и дар давали мне дыхание, но не сделал десятой доли того, что должен был сделать. Я не старался, не обманывал себя, смотрел своими глазами. Верил в простоту жизни и сделал, как вижу, как увидят, больше многих, но мало.
Береги себя, мой мальчик. Хороший мой Никита, не бойся жизни. Не думай, что мир ошибается. Берегись злобы. Надо видеть восход солнца и есть хлеб, и любить воду, и любить того, кого любишь. Я не встретился в жизни с богом, хотя верил в него мальчиком. Может быть, он и меня не забывал. Спасая от злобы, от равнодушия. Не бойся жизни, Никиточка. Не стремись к какой-нибудь святости. Живи как сердце, живи как живет трава и невыдуманные цветы. Поцелуй от меня ту девушку, которую полюбишь. Береги ее и себя для жизни. Для радости. Смена дня и ночи и дыхание уже радость. Пишу тебе старик. И не верю и сейчас в старость. Жизнь еще впереди. За поворотом. Она продолжается. Еще говоришь сам с собой и заглядываешь за угол. Поцелуй бабушку, маму, Колю.