Он сжег письмо от Бахтара. Во время пограничной проверки оно могло сыграть с ним злую шутку.
Они не будут использовать ни огнестрельное оружие, ни динамит. Слишком многие до них пытались изменить мир при помощи подобных средств. И ничего не вышло. Как и остальным земным созданиям, для того чтобы добиться серьезных изменений, людям нужно действовать крайне осторожно. Разве недостаточно легкого ветерка, чтобы с осеннего дерева облетела вся листва? Разве недостаточно маленькой заледеневшей капли в ручье, чтобы река вышла из берегов?
Они наловчились использовать духовые трубки. В укромной долине они провели дополнительные тренировки. Ильдебранда и Ховина научились стрелять не хуже Орландо и Мино. Они уменьшили трубки и стрелы, теперь те занимали совсем мало места. Маленькая полая трубочка размером с карандаш не вызвала бы на пограничном контроле никаких подозрений. А стрелы они разобрали: острие воткнули в игольницу вместе с другими принадлежностями для шитья, а сами стрелы можно было вполне принять за крупные зубочистки. Оружие собиралось одним движением руки. Сам яд Ховина очень ловко запрятала в тюбики с зубной пастой, прикрыв его сверху настоящей зубной пастой. Все было тщательно продумано, все детали соблюдены.
Мино встал и подошел к одной из данаид, усевшейся на лепесток цветка фламинго. Бабочка высунула длинный носик, видимо, собираясь напиться сладкого нектара.
Когда Мино наконец добрался до самой долины, уже смеркалось. Деревня была небольшая: церковь, школа, несколько магазинов и автобусная станция. А еще монастырь. Он видел на улице несколько одетых в черное монахинь. Поджидая автобус до Фуншала, Мино зашел в церковь. Там было темно и сыро, лишь пара свечей тускло мерцали в углу. Перед скульптурой Девы Марии сидела, сгорбившись, монашка. Пахло пылью и грибком. Мино остановился в дверях, ни о чем особо не помышляя. Вдруг монашка обернулась к нему.
Она посмотрела на него добрыми глазами. Улыбнулась и кивнула. А потом перекрестила его.
Они сидели у мола, внизу на платформе, выходившей в море. Был полный штиль, все четверо только что искупались. Орландо свесил ноги за край платформы и ловил рыбу. У него была леска, крючок и крошки хлеба, но рыбу это не прельщало.
Их последний день на Мадейре. Завтра они разъедутся, и каждый отправится на свою собственную акцию locos lobos. Ильдебранда – в Канаду, Ховина – в Малайзию, Орландо – в Германию, а Мино – вновь в США. Через четырнадцать дней они встретятся в Париже. Если все пойдет по плану, к этому моменту мир избавится от четырех своих злейших врагов. И получит новое послание, подписанное Морфо, Арганте, Дафлидис и Клеопатрой.
В этот раз у послания будет приложение: они обратятся ко всем разумно мыслящим людям Земли, всем, у кого есть силы, ресурсы и желание, всем, для кого интересы планеты важнее личных, всем, кто считает, что обладает качествами бабочки. Они призовут их создавать новые террористические группировки по образцу группировки «Марипоса».
Движение уже было запущено. По всему миру кипело общественное мнение. В последние недели в газетах появилось все больше статей, дававших повод для оптимизма. Они поняли, что в своих мыслях они совсем не одиноки.
– У меня мурашки по коже, – сказал Орландо. – Как в те времена, когда я приставлял нож к горлу свиньи и произносил краткую молитву Святому Руперту, покровителю всех настоящих свиней, от имени несчастного животного, я молился о том, чтобы кровь, которая сейчас польется из сосудов, напитала всех обитающих в почве тварей. Если бы я ошибся и вонзил нож неверно, свинья бы издала душераздирающий крик, разбудив всех соседей, иногда ей даже удавалось вырваться из веревок, которыми я ее связывал, и она носилась по кругу, заливая все кровью, сочившейся из ее шеи. Такие свиньи не хотели отдаваться Святому Руперту, деревенские женщины ели мясо таких свиней с большим сомнением.
– Зачем ты это рассказываешь? – вытянувшись на пляжном полотенце, Ховина посасывала апельсин. Мино и Орландо забрались на тетраподы, высматривая маленьких крабиков, ползавших повсюду.
– Затем, что сейчас у меня такие же мурашки. Разве мы завтра не собираемся забить парочку свиней? Думаю, ты бы с удовольствием посмотрела на то, как там его, свинский Ойобон-бойобон с воплями носится по комнате после вонзившейся в его спину стрелы?
– Не понимаю, о чем ты. К тому же, я думаю, ты выдумываешь все свои героические поступки. Никогда не слышала ни о каком Святом Руперте, – и Ховина перевернулась на спину.
– Хо-хо, ты никогда не слышала о Святом Руперте, правда? Ну тогда я…
– Перестань, Орландо! – голос Ховины звучал очень строго.
Орландо вытащил леску и удивленно покачал головой, поглядывая на Ховину. Их взгляды встретились. Они долго смотрели друг другу в глаза. Затем Орландо склонил голову и сказал:
– Хорошо, Ховина. Я понял. Ты боишься. Я тоже боюсь. Мы не знаем, как все это кончится.
– Я не знаю, как все это началось, – тихо сказала Ховина. – Когда я была маленькой, мать с отцом часто ссорились, иногда отец бил меня или ругался на меня за то, что я была всего лишь слабой девочкой, не способной перенять гордые семейные традиции и управлять всей собственностью. Тогда я убегала в окружавший дом большой сад. Там был заросший уголок, это было мое секретное убежище, мои личные маленькие джунгли. Я приходила туда, когда мне было грустно или страшно. Я разговаривала с цветами, с листьями и насекомыми, и каким-то невероятным образом я чувствовала, что они понимают меня. Я ненавидела взрослых, ненавидела людей, всех этих жутких людей вокруг моего отца, они кланялись, унижались и не сопротивлялись садистским наклонностям моего отца. Он был настоящим садистом, ему доставляло огромное удовольствие всадить зажженную сигарету в глаз своему подчиненному или укусить за сосок секретаршу. Я видела, как по его брюкам расплывается влажное пятно, когда он творил очередную гнусность. Я могла прятаться в саду несколько дней подряд, я ела землю и жуков, говорила с цветами. Они одни понимали меня. Позже, в университете, я узнала имя того, кого ненавижу, я поняла, что ненавижу не всех людей на земле, а только некоторых из них. Тех, кто при помощи власти, насилия и унижения порождает бедность, голод и болезни. Тех, кто уничтожает землю. Я любила революционеров, тех, кто захватывал университет и боролся с правящей элитой. Я любила их, но и боялась их. Они так узко мыслили, их взглядам не хватало целостности, перспективы, зоркости и внимательности. Лишь познакомившись с тобой и Мино, я узнала, чего я хочу. Но я чувствую себя такой маленькой, Орландо, такой никчемной и жалкой. Иногда мне кажется, что мы слепы в своем стремлении добраться до таких высот, в которых ничего не смыслим. Никто из нас не говорит о смерти или о будущем. Я не боюсь смерти, но боюсь боли, как физической, так и той, которая приходит, когда я думаю о будущем.
Орландо так сильно намотал леску на указательный палец, что тот побелел. Потом он бросился к Ховине и нежно погладил ее по бедрам, по мягкой коже вокруг пупка, поцеловал жемчужины соли на ее плечах.
– Я бродил по деревне, где родился и вырос в своих оборванных брюках с соплями под носом, и смотрел на людей, барахтавшихся в своей жизни, как бесчувственные животные. Они жили без смысла и умирали без смысла. Выбрасывали ли их трупы в мусорную яму, где они лежали, разлагаясь на солнце, или с помпой торжественно хоронили в кладбищенской могиле, было совершенно неважно. Я бегал вокруг и слушал: слушал стариков на площади, передававших друг другу бутылку агуардиенте, слушал беззубых старух, бранящихся у колодца, слушал проезжих иностранцев. Наконец мою голову до предела заполнили истории, трагедии, шуточки, небылицы и всякая удивительная чушь, как я быстро понял, абсолютно бесполезная. Поэтому я перестал слушать и начал мечтать: я мечтал о долгих путешествиях, о приключениях, где именно я буду главным героем. И когда мой отец заискрился на мачте высокого напряжения, несколько искр упали мне на голову, и я внезапно осознал: Орландо – ягуар, огонь и солнце, в один прекрасный день мое имя золотыми буквами засияет над миром! Но если бы не появился Мино, даже представить себе не могу, как бы это вышло. Наверное, я все так же лежал бы в своем дощатом домике, почитывал засаленные библиотечные книжки, мечтал и стал бы отцом семи тысяч оборванцев по всему городу.
– Ты сказал, что боишься? – Ховина взяла его за руку.
– Возможно, я чувствую то же, что и ты. Я не боюсь смерти, лишь бы она наступила быстро и безболезненно. И, да, я боюсь. Когда я читаю газеты, мне становится страшно. О нас ведь пишут совсем не золотыми буквами.
– Ты думаешь, нас убьют? – сказала Ховина еле слышно, но Орландо услышал.
– Нет, – ответил он и рассмеялся, закинув назад голову, чтобы показать, что он абсолютно в этом уверен. – Нет, Ховина, они никогда нас не поймают, если мы не наделаем глупостей. Я уверен, что умру тихо и мирно счастливым старичком, окруженный целой толпой правнуков.
Ховина улыбнулась.
– Ты, конечно, прав, – сказала она. – И я бы не отказалась стать матерью некоторых из твоих детей, не всех, конечно, лишь некоторых.
Она бросилась на него и принялась щекотать. Они покатились по платформе и с плеском упали в воду.
Мино и Ильдебранда затерялись в лабиринтах тетраподов. Бетонные колоссы были навалены друг на друга и создавали особые пространства как под водой, так и над ней. Теперь, когда море стихло, они могли спокойно перемещаться между тетраподами. Сначала они охотились за крабами, но потом, поняв, что так и не смогут поймать ни одного, начали охотиться друг за другом. Они проползали сквозь узкие расщелины, прятались за тетраподами, ныряли в воду, поддразнивали друг друга и смеялись друг над другом. Наконец Ильдебранда сдалась, дала себя поймать и вытянулась на спине в тени колосса прямо возле стены мола. Она прикрыла глаза и таинственно улыбалась. Эту улыбку нельзя было спутать ни с чем, так что Мино подполз к ней, лег рядом и зубами осторожно снял с нее мокрый купальник. Она вертелась и подрагивала от чувственности и желания, а когда он вошел в нее, идеально сложенное тело выгнулось навстречу ему. Сначала они долго тихо лежали недвижимо, чуть подрагивая, и он чувствовал, как ее нутро всасывает его все глубже и глубже, так крепко сжимая его, что кровь стучала в барабанных перепонках. Затем они поймали единый ритм, нарастающий, полный экстаза, тетраподы затанцевали вокруг них, избавились от тонн бетона и взмыли в небеса.