Думаю, вы видели похожую ситуацию: на детской площадке малыш споткнулся о бордюр, и мама этот самый бордюр ругает. По сути, учит нового человека, что кусок бетона виноват, в том, что оказался под ногами, а не ребенок, который не смотрел, куда шел.
Так появляются первые ростки будущего синдрома жертвы.
В психологии есть понятие треугольника Карпмана. Треугольник базируется на трех вершинах: агрессор – жертва – спасатель. Когда отношения в семье выстроены нелогично и ломано, тогда один родитель занимает роль агрессора, второй – спасателя, а ребенку достается участь жертвы. Казалось бы, жертва – самый несчастный человек в треугольнике. Но нет, там каждый имеет выгоды. Спасатель рад тому, что он герой, агрессор упивается властью, а жертва использует как спасателя, чтобы переложить на его плечи проблемы и трудности, так и агрессора, чтобы оправдать собственную беспомощность.
Проклятие синдрома жертвы в том, что он одновременно и удобен, и невыносим. Удобен, потому что можно ни за что не отвечать, а невыносим из-за того, что хочется чувствовать себя уверенно, на равных с большими и сильными взрослыми.
Модель жертвы автоматически переходит во взрослую жизнь, если все детство помогала ребенку выживать.
В итоге представьте себе взрослого человека с единственным рабочим средством коммуникации, не подводившим долгие годы – способностью вызывать жалость. И ему жизненно необходимы люди, которые решат за него, подскажут, что делать, ведь потом на них легко «повесить» неудачи.
Вот только мы умиляемся беззащитности и непосредственности именно ребенка, у взрослого же индивида позиция жертвы раздражает. Особенно когда волынка «виноваты обстоятельства» становится бесконечной. Человек-жертва остается в одиночестве, внезапно обнаружив, что окружающим надоело слушать постоянные жалобы на жизнь. Перед ним простой выбор: либо искать новых доноров для обслуживания собственных страданий, совершенствуя навыки манипуляции, либо психологически взрослеть и кардинально менять стратегию поведения.
– Да-да, в моем детстве все так и происходило, оживилась Наталья, – мама всегда решала: где мне учиться, с кем дружить и даже что поесть. Папа был «ни рыба ни мясо», но незаметно утешал после маминых скандалов. Получается, что мама меньше ругалась и требовала, если лишний раз не высовываться. Но и за это, кстати, тоже нам с папой прилетало, мол, ничего без мамы решить не можем. И весь дом на ней. Вот, оказывается, откуда ноги растут. И что теперь с этим делать?
Было приятно увидеть, как во взгляде Натальи появились сомнение и признаки решительности. Где-то внутри рождалось желание взять, наконец, жизнь под контроль.
Шпаргалка, как определить, что у меня действительно синдром жертвы
Но, прежде чем бежать и исправлять, важно удостовериться, действительно ли синдром жертвы присутствует и насколько он проявлен.
Нам помог короткий тест на 12 утверждений. Чем больше ответов «да», тем сильнее выражен синдром:
• вы постоянно находитесь в плохом настроении;
• испытываете удовольствие от страданий;
• нередко обижаетесь и обвиняете других в том, что вас обижают;
• игнорируете свои потребности;
• обычно говорите тихо и невыразительно;
• терпите неудобства даже в ущерб себе;
• завидуете другим;
• часто жалеете себя;
• есть привычка извиняться за все;
• слишком критично относитесь к себе;
• не умеете принимать комплименты и отказывать;
• чувствуете, что мир сплотился против вас.
Еще вспомните, встречаются ли в вашем лексиконе подобные фразы:
• мне вечно не везет;
• меня уже поздно переделывать;
• за что мне все это;
• как же меня это достало;
• мне приходится все делать самой;
• люди не меняются;
• меня никто не понимает;
• а почему я?
Ну и как мне теперь жить?
Основная проблема в том, что каждый, кто обнаружит в себе синдром жертвы, пусть и не признается вслух, но в глубине души почувствует, что такая стратегия может быть достаточно выгодной.
Я, например, точно знала, что, если мне поставят четверку в школе, следует заплакать и попросить пятерку, и велика вероятность, что пятерку авансом я получу. И пользовалась этой стратегией не один год. Проблема возникла лет через 15. Когда я, взрослая тетка, на обычных взрослых переговорах вдруг ни с того ни с сего заплакала, и ничего не могла с собой поделать. Именно тогда и пришло осознание: пора бы в жизни что-то менять.
Хорошая новость в том, что как раз жертвы быстрее всех из треугольника Карпмана доходят до психолога и начинают работать над собой: принимают решения, осознают последствия своих действий и даже бездействий, заботятся о себе.
Самое важное, с чего стоит начать – это заменить слово «вина» на слово «ответственность».
И посмотреть, что получится. Внезапно может оказаться, что теперь легче понять, где чья проблема, и кто на нее влияет. Например, взять с собой зонтик – моя ответственность, а не дождь виноват, что пошел не вовремя.
Постепенно весь словарь жертвы станет оптимистичней, а фраза «за что мне все это» превратится в «что я могу сделать?».
Во-вторых, хочу обратить внимание на навык отличать боль от страдания. Как писал Харуки Мураками в книге «О чем я говорю, когда говорю о беге»:
«Боль неизбежна, страдание – это личный выбор каждого».
Если закрадываются мысли о боли, задайте себе вопрос: «Я сейчас испытываю боль или же страдания по поводу боли?» Честный ответ отрезвляет, скажу я вам. И, что самое классное, ставит перед нами фильтр выбора. Учит не сваливать всю несчастную жизнь в одну кучку, а отделять зерна от мусора.
Боль временна, а страдать можно бесконечно.
Боль конкретна и измерима, страдание же обычно всеобъемлющее.
Мы чувствуем боль, когда, например, закончилась многолетняя дружба, и накрывает горечью и грустью утраты. А страдаем, если «ковыряемся пальцем в ранке», прокручиваем в голове диалоги, размышляем, как вернуть время обратно и причитаем: «Вот если бы я мог поступить иначе».
Только не бросайтесь в другую крайность и умейте отличить жертву от синдрома жертвы. Потому как жертва – это человек, которому больно, и есть однозначная причина этой боли. А человек с синдромом жертвы – тот, кто привык находить страдания и не хочет, чтобы они закончились.
И в-третьих, если сложно сразу отказаться от страданий, то ограничьте им время. Допустим, я страдаю пять минут во всю мощь, а потом иду и действую.
Всем нам иногда нужна опора и поддержка, мы хотим на ручки и пожаловаться на жизнь. Но ключевое слово тут «иногда». Напоминайте себе о важности не залипать в состоянии жертвы, а если уж залипли – ищите способы выбраться.
Синдром Теда Лассо
Анастасия Кулькова,
профессиональный психолог, блогер, лектор и автор психотерапевтических проектов
Вы смотрели сериал «Тед Лассо»? Если нет, и удовольствие знакомства с этим кинематографическим сеансом психотерапии только предстоит вам, я предлагаю не переживать о прочтении этой статьи. Спойлеров не будет. Разговор пойдет не столько о герое, сколько о типе поведения и психологических реакциях. Но все же введу вас в курс дела.
«Тед Лассо» – сериал, названный именем главного героя. Тед на первый взгляд кажется незадачливым футбольным тренером. Но на самом деле он очень чуткий и добрый парень. Его мантра, меняющая и исцеляющая не только его подопечных, но и большинство окружающих, звучит так: «Для меня успех – это не про победы или поражения. Для меня успех – это помочь ребятам стать лучшими версиями самих себя на поле и вне его».
В чем же дело? Разве плохо быть добрым и мудрым, заботиться о чувствах близких и помогать им развиваться? Вовсе нет, если только за внешним позитивом не скрывается страх критики или боль отвержения, а доброе отношение к людям не маскирует гиперотвественность. И именно на подобных паттернах мы заострим внимание.
В этой статье мы разберемся с тем, что толкает человека всегда фокусироваться на позитиве, избегать обсуждения проблем, заявлять, что «не стоит зацикливаться на негативе», и стараться сделать жизнь окружающих лучше, как бы не замечая своей. И где та грань между конструктивным вниманием к сильным сторонам своей личности и деструктивным избеганием негативных чувств.
Кто он – Тед Лассо? Это человек, который почти всегда находится в приподнятом настроении. Человек, который не позволяет неудачам или конфликтам испортить свой день. В каждой неприятности он находит что-то хорошее. Тед не просто не зацикливается на негативе, он его будто не замечает. С окружающими герой строит дружеские и теплые отношения – для каждого у него найдется доброе слово. Он умеет воодушевить, подбодрить, учит ценить то, что есть. Даже те, кто изначально настроен недружелюбно, сдаются под напором его искренней улыбки и радушия. Примерно так можно описать типичные маркеры синдрома.
Но это киногерой. А как выглядит реальный человек?
Давайте рассмотрим историю Марины. Она выросла в семье интеллигентных, но в то же время достаточно безразличных к ней родителей. Они предпочитали общество своих друзей или друг друга общению с ребенком. А если родители и спрашивали Марину о прошедшем дне, то никогда не слушали ее ответ. Поэтому девочке пришлось научиться считать своих маму и папу заинтересованными. Более того, когда Марина выросла, она всегда характеризовала маму и папу как чутких, заботливых и невероятно теплых людей. Марина как бы разучилась видеть равнодушие других. Теперь она виртуозно объясняет безучастность своего партнера усталостью, не забывая добавить в разговорах с подругами, как она ценит его карьерное рвение.
Или другой пример – Сергей. Для него невыносимо видеть друзей в плохом настроении. Он старается сделать все, чтобы важные ему люди чувствовали себя хорошо – рассказывает шутки, готовит еду, придумывает досуг, обеспечивает деньгами. Сергей вырос с отцом, который страдал от депрессии, и в раннем возрасте стал считать себя ответственным за состояние других. Он научился видеть других слишком хрупкими, а на себя взвалил спасательство окружающих от разрушительных переживаний.