Помните, мы говорили, что на начало деятельности организм выделяет нам гормоны удовольствия? Продолжение деятельности такого эффекта не дает, и мы фактически переживаем синдром отмены, как человек, слезающий с серьезных препаратов. Как думаете, почему в рехабах[10] людей учат заниматься творчеством? Да как раз потому, что ломку легче всего пережить именно так.
5. Ищите красоту в несовершенстве результата.
Что вы делаете с битой посудой? Суеверно выкидываете? А с неудавшимися рисунками детей и собственными поделками? Тоже?
Попробуйте, как это делают уже близкие нам японцы, подчеркнуть все несовершенства золотой краской, выглядывая в них красоту. В Японии есть целое искусство, основанное на этой идее. Называется «кинцуги». И японцы говорят, что идеальное как раз некрасиво. А настоящее очарование — в неидеальности, в небрежности, в сколе на хрупком белоснежном фарфоре, подчеркнутом золотом.
Попробуйте развить навык видеть красоту в несовершенном, недоделанном, не достигшем вашего представления об идеале. И тогда, возможно, заканчивать начатое станет чуточку проще.
Однако, если вы перепробовали все, что описано выше, а легче не стало — возможно, вам нужна помощь специалиста. Если стремление начинать новое заставляет вас то и дело менять профессии и хобби, не задерживаясь нигде надолго и не успевая достичь профессионализма — психолог может стать хорошим собеседником. Да, сегодня модно называть себя «сканером», перечислять десяток профессий после своей фамилии и уверять, что вы достигли вершин во всем… Но правда ли это в вашем случае?
Ответьте себе на этот вопрос. По возможности, честно. Правда ли, что и исцеление, и фотография, и йога, и ЗОЖ, и блогинг — все это ваши профессии и они по-настоящему вам нужны. Или эти занятия просто заполняют тоску по новизне в вашей жизни и помогают уйти от ощущения нереализованности? Если второе, то и это тоже всегда можно обсудить с психологом. И после этого, возможно, у вас останется одно дело, но зато самое-самое любимое. А красивое слово «сканер» останется в прошлом.
Если ваш синдром монаха помогает вам открывать новое, пробовать разное и просто делает вас счастливыми — просто позвольте ему быть. И получайте удовольствие.
Ирина Тева КумарСтокгольмский синдром
интегративный психолог, преподаватель, автор книги «Обретая целостность» и др.
— Ирина, со мной точно все в порядке? — Ольга взволнованно смотрела на меня, теребя бумажный платочек. Было видно, что клиентке тяжело говорить. Два года она была жертвой насилия, но не до конца осознавала это. — Я знаю, что много всего произошло, но я подумываю о том, чтобы вернуться к нему. Мне кажется, это я все испортила. А он… он заботился обо мне. Никто никогда столько не делал для меня. А я просто… неправильно себя вела.
Мы привыкли к тому, что черное — это черное, а белое — это белое. Но только не для тех, кто прошел через токсичные отношения. Вот где настоящие пятьдесят оттенков серого.
Для жертв насилия граница нормы день за днем сдвигается — очень медленно.
Сначала такая трансформация проявляется в мелочах — в неодобрительных взглядах, потом — неожиданных вспышках гнева, ежедневных упреках. А однажды жертва просыпается, и ей становится сложно понять, что происходит действительно нечто опасное. Что занесенная над ней рука — это новая норма.
Так случилось и с Ольгой. Она познакомилась с молодым человеком — и все поначалу было прекрасно. Мужчина был внимательным и заботливым. Отгородил ее от всех проблем: полностью обеспечивал, перевез в большой дом, исполнял капризы. Но постепенно идеальная картинка начала трещать по швам.
— Однажды он разбудил меня ночью, — щеки Ольги залил румянец. — И начал кричать. Я спросонья не поняла вообще, о чем он. Но он все кричал, громче и громче. Я испугалась, думала, что случилось что-то ужасное.
— А что на самом деле произошло?
— Я купила подписку на приложение по его карте и не согласовала с ним.
— Насколько я поняла, до этого вы не согласовывали с ним свои покупки. А в этот раз должны были спросить его разрешения?
— Ну да, — Ольга потупилась. — Должна была догадаться. Логично, что раз он платит, то я должна была спросить у него. В общем, сама виновата.
— Что было потом?
— Он начал меня обзывать. Ирина, до этого он никогда так себя не вел. Поэтому я была в шоке — и просто молча сидела и таращилась на него. Как будто не узнавала. И похоже, это его еще больше разозлило. А потом… — Ольга опустила глаза, пряча слезы. — Потом он меня ударил. — еще секунда, клиентка собралась, и спешно продолжила. — Но его можно понять. Он столько работает! Иногда приходит поздно, как в тот день. А я уже сплю. Может, это тоже его злило? Что он вкалывает, а я отдыхаю? Что я не понимаю, как тяжело ему достаются деньги.
Я заметила, что Ольга уже который раз оправдывает поведение бывшего. Это стало для меня звоночком, указывающим на то, что моя клиентка переживает так называемый стокгольмский синдром.
— Наутро я много размышляла о произошедшем. И решила, что буду умнее: стану с ним советоваться и стараться вести себя хорошо.
— Да, похоже, что решение Вам показалось логичным. Помогло ли оно?
— Да. На какое-то время все снова стало идеально. Он дарил цветы. Кстати, извинился за тот случай. Но потом все повторилось. Ему не понравилось, что я задержалась на работе и, когда он пришел домой, меня еще там не было… И… — Ольга сделала глубокий вдох, словно воздухом останавливала поток признаний. — В общем, я стала стараться еще усерднее. Я не хотела его злить. Не хотела повторения скандала. Я стала плохо спать, а просыпаясь утром, первое, о чем думала, — «Что я должна сделать сегодня? О чем не забыть? Что предусмотреть?». В том плане, все ли я делаю «правильно»? Не будет ли он мною недоволен?
— Вы его боялись?
— Да, никогда не думала, что так все повернется. Стоило ему появиться дома, у меня в груди все сжималось. Вечера напоминали хождение по минному полю: рванет или нет? Я вздрагивала от каждого уведомления на телефоне, думая, что они не вовремя. Я подбирала слова, только бы не задеть его чувства. Я должна была заниматься любовью, когда хотел он. Я должна была встречать его с работы с улыбкой, — Ольга закрыла лицо руками. — Господи, сколько всего я должна была. Мне казалось, я сойду с ума! — молодая женщина замолчала. — Но понимаете, я же помнила, каким он был. Я знала, что на самом деле он другой: заботливый, любящий, чуткий. Я хотела вернуться в начало наших отношений. Все исправить. Но каким-то образом делала только хуже, снова и снова невольно провоцировала его.
Самообвинение жертвы и снятие ответственности с агрессора — характерная особенность стокгольмского синдрома. Даже освободившись, Ольга продолжала испытывать тягу к своему мучителю.
Человек, который доставил ей столько страданий, до сих пор вызывал у нее жалость и теплоту.
Вдруг моя клиентка резко убрала руки от лица и с вызовом посмотрела на меня.
— Сейчас вы, наверное, спросите, почему я раньше не ушла?
— Мне кажется, я понимаю, почему вы не уходили.
Вероятно, Ольга много часов подряд думала о разрыве отношений, но всякий раз откладывала решение. А такая реакция молодой женщины сигнализировала о чувстве вины. От нее психика и защищает. Вопрос был в том, была ли эта вина за то, что не ушла раньше, или за этим скрывается что-то другое?
— Я не уходила долго. Два года. На самом деле мне некуда было идти, денег тоже особо не было. А он, несмотря на ссоры, заботился обо мне. Мне его жалко было. Как я его оставлю? Это я сейчас так рассказываю, будто он монстр, но в глубине души он очень ранимый.
Мне казалось, что если я исправлю что-то в себе, то не буду вызывать у него такой гнев, и все снова будет хорошо.
— Тем не менее две недели назад что-то произошло, и вы сбежали? Это верное слово?
— Верное, — Ольга перестала сутулиться и расправила плечи, будто сбросила какую-то тяжесть. — Он в очередной раз накричал на меня и ударил. А потом запер дома и заблокировал все карты. И вот только тогда я почувствовала себя в ловушке и позвонила в центр помощи женщинам. Думала, они помогут как-то договориться с ним. Но они посоветовали звонить в полицию. Я позвонила, и там предложили написать на него заявление, сказали, что предоставят защиту. Когда он вернулся домой, я сделала вид, что ничего особенного не произошло, но на следующее утро, после того как он ушел на работу, я собрала вещи и ушла.
— И как вы сейчас себя чувствуете?
— Сейчас мне кажется, что, предупреди я его о покупке приложения, будь я более предусмотрительной, он ни за что бы не злился на меня, — почти шепотом завершила фразу клиентка. — Я чувствую себя предателем. Я сама провоцировала его, а потом ушла. А он любит меня и уж точно не желает мне зла.
— Ольга, вы слышали о стокгольмском синдроме?
В августе 1973 года в Стокгольме террорист захватил центральный банк и требовал исполнения своих условий. В течение шести дней он удерживал группу людей в неволе. Но потрясло город не только это. После освобождения ни один из заложников не держал зла на террориста. Наоборот, освобожденные проявляли сочувствие и пытались помочь преступнику, наняв ему адвоката. Как же это возможно? Об этом меня и спросила Ольга.
— На самом деле такому поведению есть объяснение. Заложникам нужно было выжить в нетипичной ситуации. И для этого психика избрала нестандартную стратегию, поменяв отношение к агрессору.
— Почему именно симпатия? Не понимаю… — нахмурилась моя собеседница.
— Симпатия успокаивает и создает иллюзию безопасности.
Если я рядом с человеком, который мне, условно, «нравится», то я не буду сильно тревожиться. А значит, не буду совершать необдуманные действия, которые могут мне же навредить. Другими словами, не буду «играть с огнем».