Миссис Хан цокает языком:
— Бандитские разборки! — Она с трудом удерживает равновесие, потому что держит на бедре спящего младенца. — Хоть бы охранники почесались!
Полиция в Зоосити почти никогда не приезжает. В наших кварталах организованы отряды самообороны. Жильцы домов, как собаки, метят свою территорию. Причем отряд защищает только свой дом. Если преступление совершается через дорогу, для жильцов напротив как будто ничего и не происходит. Выяснив, что преступление совершено не на их участке, жильцы тут же теряют к нему интерес. К сожалению, в «Элизиуме» и «Ауруме» отрядов самообороны нет. Наш домовладелец жадина и не желает тратиться на охрану.
Снова слышится пальба. В выбитых стеклах дома на углу отражаются вспышки. Из-за деревьев, которым обсажен проспект, выползает человек; он отстреливается, обернувшись через плечо. Бежит, поскальзывается на мокром асфальте, с визгом проезжает по нему, как теннисист по корту. За ним неуклюже топает Медведь. Смотрит направо, налево — как будто собирается перейти дорогу.
Мне доводилось видеть на нашей улице и более странные вещи. Как-то удалось пресечь попытку изнасилования — миссис Хан своими криками разбудила соседей, и те избили насильника до полусмерти. Как-то ночью Д’Найса пырнули ножом — к сожалению, не убили. Несколько недель назад кого-то пристрелили на лестничной площадке. Но самой странной была ночь, когда владелец местного борделя провел по улице голых зоодевочек с их зверями. Наверное, в рекламных целях.
— Собачья свара, — авторитетно уверяет какой-то тип, глядя из окна шестьсот десятой квартиры.
— Еще не поздно делать ставки! — замечает его друг с козлиной бородкой. Оба смеются, но как-то безрадостно.
— Нет, — в досаде возражает миссис Хан, — ни черта вы не понимаете! Это бандитские разборки, точно вам говорю! Две недели назад в двести седьмую въехали камерунцы. Вот увидите, они еще отомстят!
Мистер Хан безуспешно пытается уговорить дочь вернуться в постель:
— Ложись, детка, тебе нужно выспаться перед школой. — Девочка не двигается с места. Жизнь интереснее того, что показывают по телевизору… И уж точно интереснее, чем школа — если учесть ее богатый жизненный опыт.
Внизу, на улице, снова слышится стрельба. Медведь дергается, ревет от боли, встает на задние лапы, но потом как будто передумывает. Человек хватает Медведя за переднюю лапу, тянет его за собой. Медведь снова ревет и падает на четвереньки. Человек бежит, жестами маня Медведя за собой. Медведь плетется за ним, но уже поздно.
Животное прошивает автоматная очередь. Почти все пули попадают Медведю в бок. Человек громко кричит, возвращается было к Медведю, но замирает в нерешительности. Медведь с трудом делает еще шаг и, громко вздохнув, падает навзничь. Пытается встать; он в замешательстве. Снова слышна автоматная очередь. Медведь вытягивает передние лапы, подбородок с хрустом впечатывается в мостовую. Зрители дружно зажмуриваются. Голова Медведя очень медленно перекатывается набок. Мужчина разворачивается и несется прочь со всех ног, как будто за ним черти гонятся.
Скоро погонятся.
Мы дружно переводим дух. Из-за кустов осторожно выходит цоци — гангстер, который сжимает в руках АК-47, любимую игрушку бандитов, революционеров и революционеров, ставших бандитами. Над головой цоци порхает какое-то размытое пятно. Колибри! Цоци подходит к медведю и пинает его носком ботинка. Медведь не шевелится. На всякий случай цоци прошивает зверя еще одной очередью. Колибри мечется у него над головой.
Вдали завывают сирены. Это частное охранное агентство, а не полиция — у них сирены различаются по тембру. Цоци задирает голову и видит, что половина жильцов стоит у окон и наблюдает. Он бодро машет нам рукой и снова скрывается за деревьями. У него над головой вьется колибри.
Мы все знаем, что сейчас будет. Все молчат. Мангуст ходит туда-сюда по подоконнику; усики у него дрожат. Сирены все громче. Медведь неподвижно лежит на мостовой рядом с покореженным металлическим каркасом уличного лотка.
Атмосферное давление стремительно понижается, как перед грозой. Мы слышим мерзкий звук — сначала он низкий и негромкий. Завывание все громче. И вдруг от деревьев начинают отделяться тени, как капли дождя после ливня. Темнота разрастается и сгущается, а потом бурлит. Японцы считают, что это голодные духи. Сайентологи называют явление «физическим воплощением подавленных энграмм». Некоторые очевидцы якобы слышат во мраке скрежет зубовный и видят рябь. Многие пытались записать явление на видео, но выходит лишь непроницаемая тьма. Мне больше нравится представлять явление черной дырой, холодной и безличной, как космос. Может быть, очутившись на другой стороне, мы превращаемся в звезды?
Пятно мрака проносится по дороге следом за убегающим человеком. Мистер Хан закрывает дочери глаза, хотя лучше бы защитил ее уши. Мы слышим вопль. Миг — и вопль резко обрывается.
Миссис Хан снова цокает языком. Она первая нарушает молчание, которое тяжело давит на нас, как будто кто-то вдруг нарушил закон всемирного тяготения:
— Ну и город!
А мне в голову приходит другая мысль.
— «Где твои родители?» — шепчу я, вспомнив свою галлюцинацию, продавщицу, у которой на беджике написано: «Убийца! Убийца! Убийца!» Продавщица склоняется надо мной… Мне пять лет…
— Родители? Кому-нибудь придется им рассказать, — соглашается миссис Хан. — А ну, пошли! — Она прогоняет от окна и дочь, и нас.
Глава 24
К утру, когда я просыпаюсь невыспавшаяся и злая, муниципальные уборщики уже сделали свое дело. Кровь смыли шлангами. Медвежий труп убрали. О ночном происшествии напоминает лишь черное пятно на асфальте, похожее сверху на воронку от взрыва, да желтая заградительная лента, перегородившая улицу. Плотный утренний поток машин движется в обход Твист-стрит.
Если бы только бригада уборщиков могла так же разобраться с моей машиной! Бенуа изумленно смотрит на нее, но ничего не говорит. Не только мне вчера досталось — «капри» тоже пострадал. Над ним изрядно потрудились. Дверцы вдавлены внутрь, фары разбиты, а на капоте огромными буквами выведено слово из трех букв. На лобовом стекле паутина трещин; в него били чем-то тяжелым. Наверное, ломом, который валяется на заднем сиденье. Им же вспороли обивку. Ну и в довершение всего нагадили на капоте — судя по запаху, не собаки, а люди. Хорошо, хоть не в салоне…
— Издержки профессии, — объясняю я Бенуа.
Теперь-то мне легко импровизировать. Вчера, когда таксист, который все-таки согласился довезти нас, остановился перед «Маи-Маи», рынок был уже закрыт, на стоянку легли длинные тени. Стоянка была совершенно пуста, если не считать обломков «капри». Я потребовала, чтобы таксист подождал, пока я заведу мотор. Вдруг они еще где-то рядом, скорчились под брезентом и наблюдают? Нет, скорее всего, рыщут где-то в городе… На всякий случай я подошла поближе к брезенту и показала средний палец. Надо было и машину бросить, но я упрямая. Не желаю, чтобы выводок крысят-наркоманов из канализации думал, будто им удалось меня запугать.
Я веду машину; Бенуа разглядывает синяки и царапины у меня на руке. На второй день они выглядят еще хуже. Будь я поумнее, не надела бы платье без рукавов.
— Тебе следовало вызвать полицию, — говорит он.
— Бенуа, полиции на нас наплевать.
— Значит, надо было, чтобы с тобой поехал я.
— Разве ты днем не работаешь?
— Я, так или иначе, скоро уезжаю…
— А еще тебе надо все устроить, подготовиться к путешествию.
— Могла бы просто ответить: «Нет, спасибо».
— Кстати, если хочешь мне помочь, ты в самом деле можешь оказать мне одну услугу… Только учти, это рискованно.
Бенуа вздыхает:
— От тебя я ничего другого и не жду.
— Да ладно тебе! Д’Найс гораздо хуже меня.
— Зато он далеко не такой красивый.
— Все твоей жене расскажу! — шучу я на автопилоте. Теперь нам с ним постоянно приходится обходить острые углы.
— Учти, мое предложение стать второй женой еще в силе, — говорит Бенуа, делая хорошую мину при плохой игре.
— Я подумаю, но только при одном условии. Узнай, где живет некий Роналдо, вышибала из ночного клуба «Контрреволюция». Фамилию не знаю. Он служит в агентстве «Часовой», у него на форме такой же золотой шлем, как у тебя. — Я тычу пальцем в беджик с именем «Элайас».
— Попробую, — отвечает Бенуа.
Мы подъезжаем к сегодняшнему месту его работы. Ему предстоит охранять небольшой заводик, на котором спиртное разливают в бутылки. Администрация «Часового» любит переводить охранников с места на место, чтобы ни один не успел присмотреться и продать ценные сведения мелким бандитам вроде Д’Найса. Который, в свою очередь, наверняка толкнет полученную информацию банде вооруженных грабителей.
— Мне вообще не обязательно сегодня работать, — говорит Бенуа, не вылезая из машины. — Один день они как-нибудь обойдутся и без охранника.
— Из-за тебя может пострадать Элайас, — напоминаю я, не снимая рук с руля. Так легче противиться искушению прикоснуться к нему.
— По крайней мере, возьми мой телефон.
— Ничего со мной не случится. Буду держаться подальше от канализации и малолетних наркоманов с заточками…
Бенуа явно страдает.
— Пока, шери! — говорит он, склоняется ко мне и быстро целует в щеку.
И только доехав до элитного поселка Мэйфилдз с полем для гольфа, я понимаю, что он, воспользовавшись случаем, сунул свой мобильник мне в бардачок… Вот хитрюга!
К сожалению, из моей машины до сих пор не выветрился аромат канализации. Я вхожу к миссис Лутули, распространяя вокруг себя такое амбре, что она невольно вздрагивает. Но миссис Лутули — женщина вежливая; она молча заваривает мне крепкий чай и, не спрашивая, доливает молока и кладет сахар. Пока я пью чай, она что-то ищет наверху.
Минут через десять она возвращается с обувной коробкой. Надевает очки и по одной вынимает фотографии.
— Что именно вы ищете?
— Скажу, когда увижу. Можно? — Я высыпаю содержимое на рабочий стол и перебираю снимки. Больш